Еврейский Белосток и его диаспора - Ребекка Кобрин

братьев Овсеевич, Inc.) по производству тканей. Быстрый успех подтолкнул братьев к созданию текстильной фабрики Textizeda Villa Lynch Tejeduria в Вилле Линч, быстро развивающемся еврейском промышленном районе на окраине Буэнос-Айреса. Благодаря высокому спросу на недорогую неимпортную одежду братья Овсеевичи вскоре открыли еще две фабрики. Вскоре у них появилось достаточно денег, чтобы посвятить себя управлению «Бялыстокер Фарбанд», организацией, которая прежде предоставила им кредит для запуска первой фабрики, а также помогла получить визы для их брата и других людей, все еще живших в Белостоке.

Несмотря на ошеломительный успех, братья Овсеевичи были не единственными преуспевшими в делах: десятки восточноевропейских евреев, прибывших в Аргентину, также основали небольшие фабрики в Буэнос-Айресе. Однако евреи Белостока сосредоточили свои усилия в одном районе Вилла Линч, который вскоре стал центром производства дешевой одежды в Буэнос-Айресе[413].

Илл. 18. Обложка Bialistoker vegn (1949). Из собрания автора

Зорас, Соломон, Овсей и Абрахам Пониман, четыре брата из Белостока, основали небольшие прядильную и ткацкую фабрики в районе Вилла Линч[414]. Эти процветающие фабрики обеспечивали работой волну еврейских эмигрантов из Белостока, приехавших в Аргентину в конце 1930-х годов. Как вспоминал Педро Линковски, его отец и дядя, покинувшие Белосток в 1935 году из-за растущего антисемитизма, годами работали, часто по тринадцать часов в день, на фабрике братьев Пониеман. Когда он подрос, он тоже работал на этом предприятии. Его рабочий путь был типичным для Вилла Линч, где к концу 1930-х годов была уже высокая плотность поселения белостокских евреев, а фабрики и дома существовали бок о бок[415].

Структура Вилла Линч и ее успех принесли району прозвание «аргентинский Манчестер» – что напоминало об известном прозвании самого Белостока, который обычно звали «литовским Манчестером»[416]. Хаим Шошкес, уроженец Белостока, журналист, работавший в одном из журналов на идиш в Нью-Йорке, после посещения района Вилла Линч в 1946 году писал, что «пение машин» и «ритм ткацких станков» создают впечатление, что вы попали в Белосток, «где симфония текстильного производства наполняла воздух»[417]. Связывая иммигрантов воедино в качестве работников и работодателей, покупателей и продавцов, кредиторов и тех, кто брал кредиты, «Бялыстокер Фарбанд» не только помогал белостокцам преодолеть финансовый стресс, но и укреплял их культурные и этнические связи[418]. Таким образом, заключает Шошкес, следует признать, что «Бялыстокер Фарбанд» способствовал распространению Белостока по всему миру, позволив эмигрантам создать копию «текстильной промышленности Белостока в Вилла Линч»[419].

Укрепив связи своих соотечественников друг с другом, организация «Бялыстокер Фарбанд» обратилась к более широкому идеологическому вопросу: что значит идентифицировать себя как белостокца в Аргентине? С самого начала стремление организации к приобретению капитала ориентировало само восприятие ее членов на экономические проблемы и политику рабочего класса. Лидеры «Бялыстокер Фарбанд» подчеркивали: «чтобы быть истинным белостокцем», нужно знать, как «самосовершенствоваться упорным и неустанным трудом»[420]. Концепция самопомощи, выдвигаемая «Бялыстокер Фарбанд», ассоциируется в воспоминаниях иммигрантов с родным городом. Как отметил Мойше Райсман, один из основателей «Бялыстокер Фарбанд», «историческое прошлое Белостока учит всем преимуществам усердного труда… [и тому,] что еврейские рабочие могут добиться успеха, несмотря на серьезные препятствия»[421]. Их опыт на прежней родине, продолжает Райсман, привел их к основанию «Бялыстокер Фарбанд» и других благотворительных и кредитных организаций, таких как кооперативные банки, демонстрируя способы, какими «люди должны помогать себе сами»[422].

Своими действиями и риторикой «Бялыстокер Фарбанд» пытался привить членам организации ценности «неустанного труда» и самосовершенствования, называя их центральными атрибутами белостокской идентичности. Вскоре эмигранты в Буэнос-Айресе начали считать себя более аутентичными «белостокцами», чем оллрайтники (на идише слово стало означать «парвеню, выскочку»), покинувшие Белосток и обосновавшиеся в Соединенных Штатах[423]. В отличие от своих североамериканских соотечественников, которые добились «быстрых успехов» и забыли уроки жизни в Белостоке, занимаясь поддержкой широкого спектра еврейских религиозных учреждений, которые обслуживали тех, кто не имел прямого отношения к общине белостокцев, эмигранты в Буэнос-Айресе продолжали традиции «рабочего города Белостока», заботясь о насущных проблемах трудового люда[424].

Пролетарское видение белостокской идентичности стало поворотным пунктом в этом разбросанном сообществе мигрантов: Белосток больше не был основным ориентиром, к которому они обращались, чтобы определить себя. Скорее, Соединенные Штаты стали не менее важным критерием их самовосприятия. Пытаясь сформулировать четкие границы своей идентичности, эти эмигранты, считавшие себя частью обширной белостокской диаспоры, не могли объяснить, что значит быть «белостокцем», исходя только из связи с Восточной Европой. Теперь они идентифицировали себя через классовый статус и достижения своих бывших соотечественников, живущих за тысячи миль от них. Противопоставляя свою верность Белостоку сомнительной лояльности белостокских евреев, обосновавшихся в Соединенных Штатах, члены «Бялыстокер Фарбанд» полагали общее место рождения в Белостоке менее важным, чем их общий, особый опыт миграции.

Хотя эмигранты в Аргентине весьма негативно оценивали белостокских эмигрантов в Соединенных Штатах за их отказ от особого наследия белостокцев, они также тратили немало сил на развитие неэксклюзивных белостокских учреждений: в первую очередь, еврейских школ, которые были бы полезны более широкой еврейской общине, не только выходцам из Белостока. Поскольку в аргентинской культуре доминировал католицизм, в стране было мало по-настоящему светских школ, куда восточноевропейские евреи могли бы без колебаний отправить своих детей[425].

Чтобы заполнить этот пробел, белостокские эмигранты решили вложить собственные ресурсы в создание и поддержание работы образовательных учреждений, где преподавали идиш, лингва франка еврейского Буэнос-Айреса[426]. К концу 1930-х годов «Бялыстокер Фарбанд» финансировал идишскую библиотеку с читальным залом, женский кружок чтения на идиш, а также вечерние курсы идиша для молодых и старых[427] Этот опыт создания учреждений, посвященных языку и культуре идиш, вдохновил нескольких белостокских эмигрантов принять участие в основании идишской библиотеки YIVO в Буэнос-Айресе, библиотеки идишского фольклора в районе Вилла Альсина в городе, а также идишской школы и библиотеки на текстильной фабрике в Кампаморе[428]. Фолькшуле имени Й. Л. Перетца, начальная школа на идише, названная в честь легендарного идишского писателя, стала примером понимания руководителями «Бялыстокер Фарбанд» наследия Белостока, основанного на приверженности образованию на идиш[429]. «Бялыстокер Фарбанд» полностью содержал основанную в 1943 году в районе Вилла Линч Фолькшуле имени Перетца. А при закладке фундамента нового здания в 1949 году белостокские эмигранты отдали должное школе, которая, как они утверждали, «воплощала традиции нашего родного города»…, сохраняя идишскую культуру»[430]. Школа объединила ценности, которые иммигранты идентифицировали как «белостокские»: образование, ценность усердного труда и культуру идиш. Исаак Мунакер, президент «Бялыстокер Фарбанд», считал это одним из величайших достижений своей организации: