Гридень 7. Завоеватель - Денис Старый

не хочу, чтобы уже завтра появились отряды повстанцев, нападающие на мои обозы, пускающие стрелы в моих людей, мне нужно принимать кардинальное, сложное, грязное решение.

Прошло два дня с того момента, как защитники Билярастали демонстрировать белые тряпки, крича о том, что они сдаются. Но тогда не все сдались. Очаги сопротивления мы вскрывали еще четыре часа после и, в основном, ожесточенно сопротивлялись, как раз представители правящего рода и наследного ему. Остальные билярцыждали своей участи. На улицах не было никого, дома казались заброшенными, но в них, не произнося ни звука, скрывались люди.

Каждый в моем войске знал, что грабить можно толькотогда, когда на это есть официальное разрешение. Вот, при взятии Городка я дал добро на грабеж. Биляр же оставался нетронутым нами, кроме, конечно, имущества правящего рода и тех родов, что оказали серьезное сопротивление моему войску даже после вхождения в город отрядов Братства и союзных половцев. Вот последние несколько порезвились, полностью урезонить соплеменников не удалось даже хану Аепе. Да он и не был в своем праве это делать, так как добыча с боя — священная, она выше хана, она «сродни Иисусу», если половец христианин, благословению Тенгре, или кому там поганые кипчаки поклоняются.

Даже то, что мы взяли с уничтоженных булгарских родов — это очень много. Булгария, на самом деле, оказывается, что очень даже богатая страна. Серебра здесьнемало, много шелка, порчи, иных тканей. А сапог! Тут, словно фетишь на обувь, так как поголовно все в сапогах, между тем, как я узнал, стоят они не так и дорого. И вот оно! Первый кирпич для строительства экономического сотрудничества. Если булгары такие умельцы-кожевенники, то пусть обувают Русь. Не бесплатно, конечно.

И таких кирпичей должно становиться как можно больше, чтобы уже лет через двадцать булгары не могли себя прокормить без взаимодействия с Русью, а многие купеческие династии имели прочные, возможно, и дружественные отношения с русскими людьми. Может и роднились, хотя, вновь же встает религиозный вопрос. Как показали дальнейшие события, выход можно при желании всегда найти.

Я вышел из юрты, поднял голову к небу. Лил дождь, будто сама природа старалась отмыть меня и моих людей от тех грехов, что мы только что натворили. Вынужденных грехов, не будь которых, было бы еще хуже. Не дождались билярцы дождя. Им бы еще часов десять продержаться, тогда пожары были бы не страшны, а мы застревали бы в грязи на подступах к городским укреплениям. Поди горюют сейчас, Аллаха поминают, что он несколько запоздал с помощью.

— Воевода? Созывать Совет? — просил подскочивший ко мне десятник.

— Позже. Пусть все отдохнут, — сказал я.

Воюешь мало спишь! А когда захватил город, то вовсе о каком сне идет речь? Так происходит не только со мной, но и со всеми командирами. Это я, то чаи, то травяные сборы распивал и философские беседы с последним эмиром водил, то встречался с общественностью во главе с Ибрагимом и его тестем Валидбеком.

Мы договаривались о сумме выкупа за то, что я не стану разорять город. И цена моя была немалой, если посмотреть в масштабах даже русской земли, но не сказать, что она мне казалась неподъемной для самих билярцев.

Вот, к примеру, взятая мной казна, что вез с собой Ибрагим из Булгара, составляла четыре тысячи сум. Сума — это почти так же, как и наша гривна, тоже слиток из серебра и по весу похоже. И, кстати, даже при распределении между воинами груза, коням было тяжелее обычного, может, потому и не удалось Ибрагиму убежать от меня. А то серебро, что было мной взято у правящего рода, который был не только уничтожен, но и, конечно, разграблен, удалось взять уже пятнадцать тысяч сум.

На секундочку, эта сумма больше, чем у меня за все время моей прогрессивной деятельности. И я не не беру в расчет то, что у Сагида, просто помешанного на конях, только к конюшнях Биляра было более пяти сотен отличнейших коней. А где-то между Суваром и Биляромстойбище эмира, в котором и коней куда как больше и волы и отары овец, всего хватает. Правда, здесь лучшие кони.

Тканей я уже взял так, что тысячу воинов одену и еще тысячу дев наряжу. Вот только, я все еще надеюсь заполучить большое количество сырья, прежде всего, шерсти, чтобы самому делать нить и изготавливать ткани. Как самому? Не лично, конечно. Не могу спокойно думать о том, что станки простаивают. Как бы выходить быстрее на внешние рынки.

А вот такие ковры, что были у Сагида, но стали моими, вряд ли можно быстро соткать. Тут целая вековая культура ремесла должна быть и, как нивелировать подобное прогрессивными технологиями, я не знаю. Лишь только заберу к себе умельцев, пусть мастерят на землях Братства.

Долго прохлаждаться на дожде не пришлось. Вновь прибежали спрашивать, да советам вникать. И не потому, что я такой вот мудрец, а из-за того, что сами не могут взять на себя ответственность. Я уже понимаю, почему эмир Сагид все-таки выбрал себе в наследники не Ибрагима, а куввада Баражда.

— В чем сложность? — спросил я у Ибрагима. — Почему ты уже сейчас не можешь объявлять себя посадником? Или что, большего захотелось?

— Посадника? — спросил Ибрагим, чем уже отвечал на мой вопрос. — Огромная держава и посадника? Не наместника?

Понятно, что не хочет он быть посадником. А я вот не могу назначить его наместником. Это решение должно быть за великим князем. И я послал вестового к нему еще раньше, даже до начала штурма. Изяслав уже, наверняка, получил послание. Посадник — это чиновник, которого как поставил, так завтра и снял. Кроме того, посадник может мне подчиняться, а вот наместник, нет. Наместник только великому князю подвластен.

— Хорошо, Ибрагим. — с театрально дружелюбной улыбкой говорил я. — Оставляй свое имущество, бери только одежду, еду и коней по одной телеге на члена семьи и уезжай.

Валидбек с осуждением посмотрел на своего зятя. А я был невозмутим. Причем, не только внешне, но и внутренне. Ну, разве не найдем какого представительного человека, чтобы поставить посадником в Булгарии? Вот того же Валидбека. Он тоже знатный, правда, Ибрагим знатнее, но Валидбек, как я вижу, более понятливый.

— Посадник, так посадник, — с видом мудреца, изрекшего главный афоризм своей жизни, сказал Ибрагим.

— Сколько ты хочешь получить выхода за то, что не стал разорять и разрушать город? — спросил Валидбек.