Первая императрица России. Екатерина Прекрасная - Елена Раскина

И Петр начал многодневную переправу армии через Прут, тратя на перетаскивание через реку громоздких обозов драгоценное время, опасно разбросав по театру войны свои обескровленные маршем дивизии, не учинив должной разведки намерений неприятеля. А неприятель все не давал о себе знать, и только в недостижимом взгляду русских аванпостов пространстве густели его полчища, копились его могучие силы – ночная тьма и дневное марево дышали ощущением нависающей опасности!

Дмитрий Кантемир со своей маленькой молдавской армией так тесно прильнул к петровскому лагерю, как дети прижимаются к взрослым, ища защиты и опоры. Господарь Константин Брынковяну затаился в своей Валахии, через которую все шли и шли на войну с гяурами османские войска, и не отвечал на отчаянные депеши Петра и Шафирова. Тщетно напоминали они ему о союзнических обязательствах. Зрелище мощи Оттоманской Порты оказалось сильнее, и Брынковяну устрашился выступить. Восстали ли в своем далеком краю черногорцы и герцеговинцы – Бог весть, оттуда только ворон мог донести весть о кровавых сражениях, и то не за один день лета! Русской армии грозило встретиться с огромной силой Османской империи один на один…. Чтобы всколыхнуть Валахию, июля 12-го дня государь Петр Алексеевич отрядил в глубокий рейд на Дунай главные силы своей конницы – 8 драгунских полков российских и 5 тысяч молдавских каралашей под командой генерала Ренне. Так его армия осталась без глаз и ушей, коими должно быть кавалерии. Казаки волновались и выходить в поле отказывались: степные волки чувствовали приближение беды!

Июля 17-го дня государь объехал разметавшиеся по прибрежной низине Прута полки своего войска и учинил им смотр и экзерсицию. Полуголодные, обносившиеся солдаты собрались с силами и порадовали своего верховного командующего дружным «Виват!» и молодецким строем. Генералы и полковники перечли войска и насчитали его едва свыше сорока тысяч, с учетом многочисленных «мертвых душ», «поставленных в строй», дабы получить для полковых кашеваров и хлебопеков лишнюю меру крупы, горсть муки, кусок солонины… Соглядатаи же Шафирова из верных болгар и валахов доносили, что только великий визирь Балтаджи Мехмед-паша ведет за собою никак не менее ста тысяч войска, крымский же хан без пяти-семи туменов[41] и на битву выходить не станет!

Собрав свои силы в кулак, османский полководец ударил внезапно и мощно, как бьет в кабацкой драке боец, желающий опрокинуть своего соперника сразу и затем мстительно дотоптать упавшего ногами. На следующий день после государева смотра турецкая конница выступила вперед и обрушилась на авангарды русских. Немногих солдат и офицеров, выживших в отчаянном вихре кривых сабель, пернатых стрел и горячих пуль, спасло то, что крымский хан Девлет-Гирей замедлил с наступлением и мудро ожидал, на чью сторону склонится удача. К ночи остатки авангарда отступили в стан армии Петра, принеся с собою кровавую весть: «Турки страшны в бою!»

Утром 19 июля армия Петра Алексеевича обнаружила все окрестные высоты занятыми турками, которые, впрочем, не нападали, дожидаясь подхода своей артиллерии. Великий визирь Балтаджи Мехмед-паша, умелый воин, собрал со всех владений османов почти пятьсот пушек – от легких полевых до устрашавших своими размерами осадных, и не желал растрачивать свои силы в атаках, пока огневой вал не обрушится на головы московитов. Только теперь русский царь начал осознавать опасность. На спешно собранном военном совете было принято решение двигаться вдоль реки Прут в поисках удобного места для сражения, где преимущества регулярного строя смогли бы принести плоды. Войска выступили в виду у неприятеля, вытянувшись на много верст неровной колонной, защищая пехотными и гвардейскими полками обоз и артиллерию, неся на руках деревянные рогатки, чтобы отбивать наскоки неприятельской конницы.

Весь день и всю ночь продолжался этот мучительный переход. Турецкие всадники яростно наскакивали, лишь только замечали разрыв в растянувшихся на походе порядках. Татарские чамбулы вгрызались с тыла. Приходилось останавливаться и отбиваться батальным огнем. За день было пройдено немного, за ночь – еще меньше, ценой потери почти тысячи солдат, побитых стрелами и порубленных. С рассветом российские дивизии и даже полки настолько оторвались друг от друга, что турецкая конница не преминула воспользоваться этим – навалилась всей силой и прорвалась к обозу. Оставшиеся почти без защиты громоздкие фуры с провиантом, с ранеными и, главное, с боевым припасом подверглись разграблению и огню. Кривые клинки анатолийских, румелийских, боснийских спахиев досыта напились крови. Сотни молдавских крестьян, добровольно или по принуждению пошедших в обозники, сотни беззащитных раненых были изрублены. Встав несокрушимой стеной, испытанные преображенские роты сумели защитить только царский обоз, с которым следовали вице-канцлер Шафиров, Екатерина и офицерские жены – ее походный «женский двор»…

В страшной неразберихе, среди топота кавалерийских атак, грохота пальбы и падавших железным дождем стрел, российская армия останавливалась и переходила к обороне там, где застала ее безжалостная необходимость войны, – в низине у безвестной ранее деревушки Станилешти. Донские и украинские казачьи полки саблями прокладывали себе дорогу, прорывались, теряя людей и коней, плыли через Прут, уходили в просторы степей. Крымские татары преследовали их по пятам и засыпали тучами стрел… День 20 июля стал для армии Петра Алексеевича и его грандиозных амбиций на южных рубежах России роковым. Зная, как ценится на войне час удачи, великий визирь Балтаджи Мехмед-паша бросил в наступление свои главные силы. С господствовавших над полем битвы высот заговорила турецкая артиллерия. Тысячи неистовых янычар, перед натиском которых мало кто из воинов иных стран и племен мог устоять, спустились с окрестных холмов и устремились на русских. На головах у них развевались белые шлыки, кривые клинки ятаганов зловеще блистали, они на бегу палили из длинных ружей и сотрясали небо громоподобным боевым кличем, от которого, бывало, леденела кровь даже у отважных поляков и бесстрашных албанцев. Но не дрогнули в тот миг сердца ветеранов Полтавы и Лесной, а их отвага передалась и юным рекрутам, и неопытным молдавским ополченцам. Отбивая бешеный натиск янычар дружными залпами, горячими штыковыми ударами и картечью ударивших в упор батарей, русская армия смыкалась на поле сражения в гигантский четырехугольник, упиравшийся одним фасом в реку Прут, а с трех других ощетинившийся деревянными рогатками. Петр был среди них, он был везде! «Царь не более себя берег, как и храбрейший из его воинов, – записал один из офицеров, отважный француз Моро де Бразе. – Он переносился повсюду, говорил с генералами, офицерами и рядовыми ласково и дружелюбно…»

Екатерина с приближенными женщинами оказалась в самой середине этого осажденного стана, среди полевых лазаретов, зарядных ящиков артиллерии, сундуков с царской казной, ларей с архивами и остатков обоза. Мимо нее ковыляли, тащились и ползли из сражения окровавленные, почерневшие от порохового дыма раненые. Раздавая на перевязки свои тонкие нижние рубашки и утоляя их жажду глотком воды, она узнавала из сбивчивых лихорадочных рассказов новости о ходе битвы. Вот янычарам удалось потеснить молдавские полки, вооруженные в основном деревянными пиками и косами. Вот, спасая отступающих с боем молдаван, Петр велел дивизиям Алларта и Януса разомкнуть рогатки и пропустить союзников. Но следом за ними ворвались янычары, и закипел беспримерный по ожесточению рукопашный бой. Екатерина уже слышала, как приближается, накатывает ужасным прибоем отчаянный вой сцепившихся не на жизнь, а на смерть людей… Окружавшие ее офицерские жены рыдали от ужаса и молились… Фрейлина Фима Скоропадская раздобыла где-то солдатскую шпагу и, смертельно побледнев, заслонила Екатерину собой, а верный Рустем положил на тетиву первую стрелу, готовый до конца защищать госпожу.

Однако старый воин Шереметев вовремя снял с крепко державшегося фланга пехоту Аникиты Репнина и сам повел ее против янычар. Волна пыльно-зеленых мундиров, отточенных четырехгранных штыков и мужественных усатых лиц, ощеренных в хриплом крике: «Ура-а-а!», прокатилась мимо Екатерины.

– Вперед, детушки, молодцы, соколики! Выручай наших! – перекрывая всех, ревел багровый от натуги фельдмаршал, вознесенный над шеренгами на плечах дюжих гренадер. Рядом, с солдатской фузеей в руках, словно простой пехотинец, широкими скачками бежал красавец Репнин. Заметив Екатерину, он на мгновение задержался, снял шляпу и галантно раскланялся.

Солдатское «ура» ударилось в янычарский вой, и он ослаб, распался на тысячи отдельных воплей, стал откатываться… Турецкая атака была отбита по всему фронту наивысшим напряжением сил и воли войска российского, ценой еще трех тысяч молодых жизней рязанских, псковских, воронежских крестьянских парней, зашедших в проклятую долину под Станилешти за своим великим государем…