СНТ - Владимир Сергеевич Березин

– Я боюсь пожарных. Видишь ли, здесь был колодец, и в детстве я его боялся. Теперь я понимаю, что меня специально пугали, чтобы я держался от него подальше. Но вышло наоборот – я подставлял скамеечку и мог часами смотреть в чёрное зеркало воды, пока кто-то не увидит.

Когда мне было двенадцать, я стоял прямо на этом месте. Отец с матерью были в городе. Дед спал после обеда, а я смотрел вниз. Вдруг я увидел, что там, в глубине, моё отражение ведёт себя необычно. Мальчик в глубине колодца помахал мне рукой. Но от неожиданности я уронил ведро, и оказалось, что оно не привязано к тросу. Дед взялся его заменить, но не успел до обеда и своего священного послеобеденного сна.

Тогда я полез вниз по большим и довольно удобным скобам. Мальчик вышел из чёрного зеркала воды и протянул мне ведро, я быстро выбрался наружу и стал озираться. Нет, никто меня не видел.

Я снова посмотрел вниз. Мальчик вновь махал мне. Я помахал ему в ответ – а что бы ты на моём месте сделала?

Потом я много раз приходил к своему двойнику. Скоро он стал выбираться по скобам наверх, а потом и я забрался на дно колодца. Да нет, никакого дна там не было – я будто пересекал мембрану, за которой лежал мир, удивительно похожий на наш, только лишённый цвета.

– И он поднимался к тебе? Что вы делали?

– Мы делали моё летнее задание. Меня не аттестовали по двум предметам – сложно поверить, но я очень плохо учился. Задание было очень большое, сотни две задач из учебника. Он решил мне всё.

– Довольно странное использование двойника.

– Ну, мне было двенадцать. Не возраст для прагматики.

– А потом что?

– А потом у нас случился пожар. Жаркое сухое лето, что-то замкнуло в проводке. Пожарная машина выбила секцию в заборе и стала вон там. Они кинули шланг в колодец и высосали его весь. Дом был спасён, но на дне колодца обнаружилась только жижа и два ржавых ведра. Кажется, там нашли ещё пару моих игрушек, о которых забыли все, даже я. Но никакой мембраны между мирами больше не было. С тех пор я не могу спокойно глядеть на пожарные машины.

Колодец набирался несколько дней, вода у нас тут чёрная – торфяники близко. Я смотрел на своё отражение, но оно не проявляло самостоятельности. Что-то сместилось в колодце, не знаю, может, из-за пожарных, а может, и нет. Кольца перекосились, и дед решил его засыпать. Через неделю приехала другая машина, хоть и похожая на пожарную, но с диковинной конструкцией сзади. Это был буровой станок. Нам провертели в земле дырку, и вода пошла оттуда даже чище, чем была в колодце. Но мне это не помогло.

– Красивая история.

– О да. Но знаешь, в том мире я видел другие колодцы, а если они есть там, значит какая-то связь есть. Если я пропаду, знай – страшного ничего не случилось, просто я нашёл нужное место. У физиков, кажется, есть такая теория, что весь мир состоит из мембран и каждое отражение – тонкая плёнка.

И вдруг он засмеялся. Нет, заржал совершенно неприлично, давясь смехом, как мальчик – яблоками.

– У тебя было такое лицо… – стонал он.

Сперва она стукнула его по голове корзинкой с ягодами, и они запрыгали у него по плечам, оставляя фиолетовые следы на, видимо, очень дорогой куртке.

Потом они обнялись и долго целовались – не так, как это делают юные, быстро и жадно, а медленно и со вкусом, будто те, кто пережил уже тысячи поцелуев.

Потом они ушли в дом и очнулись только тогда, когда стало вечереть. Он снова колдовал над мангалом, а потом они сидели у костра. В огне исчезали сухие ветки смородины. Пахло пронзительным осенним дымом, горьким, как расставание.

Но Римма стала видеть что-то новое в своём любовнике. Вернее, это всегда было в нём – какая-то ловкость и аккуратность. Она вполне верила, что, если нужно, он спустится по скользким скобам колодца, ни разу не оступившись.

Появились первые звёзды, и она отчего-то вспомнила старую историю о том, что созвездия можно наблюдать со дна колодца. Она произнесла это вслух, но друг только махнул рукой:

– Нет там ничего, не видно, я долго пробовал. – И тут же, поправившись, продолжил спокойно: – Это миф. Нет таких колодцев. Он должен быть… Должен быть… – он поднял глаза вверх, прикидывая, – должен быть километра два, да и увидеть ничего невозможно, разве звезду, которая будет в зените.

Она представила себе, как два мальчика меняются местами и водяной захлопывает дверь между мирами. Колодец разрушен, и водяной проживает жизнь на поверхности – чужую человеческую жизнь. Но нет, это была слишком страшная сказка. Ведь самый большой ужас вызывают только близкие. Увидеть монстра в колодце – не беда, страшнее прожить с ним полжизни и пить чай на веранде из года в год.

Удивительно, как тут не возникает призрак прежнего хозяина, – старик-академик мог бы прятаться за зеркалом. От этой мысли ей не стало страшно, старик нравился ей, несмотря на все признаки угасания – старческую гречку, какие-то пятна на черепе и трясущиеся руки. Жизнь пощадила в нём ум, а может, ещё и добавила сообразительности не делиться ни с кем плодами этого самого ума. «Он был бы прекрасным привидением», – подумала Римма, улыбнувшись в темноту.

Но нет, жизнь лишена этого ужаса, наши страхи всегда рациональны. Судебные ошибки, сбой банковского компьютера, строка в медицинском заключении всегда объясняются чем-то. Нужно было что-то сделать или не делать, нужно было не входить в запертую комнату, не ронять платок в кровь своих предшественниц. Одна сестра обидела птичку в лесу, а вторая не обидела – и вернулась. Всё по сказочному закону «ты – мне, я – тебе». Страшно только необъяснимое: сказка «Колобок» и история про то, как у медведя была липовая нога.

Ночью её друг поднялся, и доски пола тихо заскрипели под тяжёлыми ногами. Он часто вставал, и Римма всё думала, как поделикатнее предложить знакомого врача. Друга не было долго, и Римма даже начала тревожиться. Но в этот момент он вернулся и всунул под одеяло своё ледяное, как ей показалось, тело.

Теперь он спал, и, удостоверившись в этом, Римма встала сама и двинулась навстречу пустоте.

Она тихо нажала на раму зеркала.

Дверь в пустоту отворилась, и женщина увидела, что пустота изменилась. В углу пыльного шкафа стояло мокрое ведро с длинным тросом.

Судя по виду – только