Вертеп - Шестаков Павел Александрович

— Клиентов уважаете?

— Клиентов? Нет. Надоедают быстро. Вот уже надоели.

Внезапно у него потухли глаза, и Алферов перестал походить на генерала, разве что на раненого в госпитале.

— Пора выходить из завязки, — пояснил он.

— Так тянет?

Алферов пожал плечами.

— Вам этого не понять. Скучно здесь.

Он произнес «здесь» как-то по-особому расширительно, будто наведался из другого мира.

— А там? — поинтересовался Мазин.

— Подшучиваете по невежеству? Но отвечаю. Там ни печали, ни воздыхания. Нет ни нервных, ни злых. А здесь все злые и несчастные. И с каждым моим возвращением все хуже. Даже богачи психуют. Стреляют не по делу. Деньги зарабатывать приходится с поправкой на инфляцию. Вот вышел из запоя и опозорился. Полкило колбасы взять хотел, даю деньги, а продавщица мне: «Ты что, дядя, с луны свалился? Ценник-то перед носом, а ты мне что суешь? Проснись!» Ну, я ей в ответ: «Извини, милая, я на секретной работе, я в анабиозе находился, в эксперименте, поотстал малость от вашей суеты». — «Что ж, вас там и кормят бесплатно?» — «Точно, бесплатно, мы для будущего науки стараемся, такие люди на полном обеспечении». — «Ишь, — говорит, — устроился. А мне к вам нельзя?» — «Ни в коем случае. Там муфту не подвернешь до упора — авария и под суд. Это ты тут сто граммов больше, сто меньше на весы бросишь, никто и не заметит». — «А у вас под суд сразу?» — «Трибунал!» — говорю. «Врешь, небось нету сейчас трибуналов». — «И очень жаль…»

Мазин посмеивался, поглядывая на «секретного экспериментатора».

— Мне, кажется, тоже пора ответ держать.

— Я так и подумал. Если б вы нашли Эрлену, уже б похвалились, а вы молчок.

— Правильно.

— Со всеми разобрались?

— С вас второй крут начинаю.

— По второму кругу пойдете? Может, остановиться?

— Напротив. Мне повезло вас повидать, пока вы в анабиоз не ушли.

— Да я вам тогда еще все как на духу. С кем вы, кроме меня, беседовали?

Мазин решил не называть Пушкаря, вряд ли эта фамилия могла подтолкнуть Ильича к продолжению темы. Назвал других.

— Дергачева с супругой повидал.

— Юлили? Эти с три короба наврут, дорого не возьмут. С ними не столько доверять, сколько проверять.

— Стараюсь. Вы и Марину знаете?

Алферов почесал затылок, сдвинув кепи на лоб.

— По правде говоря, лично знаком не был, но от сестры понаслышан.

— Хвалилась младшей?

Ильич удивленно поправил генеральский головной убор.

— Говорила, что позорит фамилию.

— В самом деле?

Алферов почувствовал заинтересованность Мазина.

— Неужели и такой мурой интересуетесь? Зачем вам старые сплетни? Это дела бабские.

— Что поделаешь, приходится и грязь разгребать.

— Ну, если испачкаться не боитесь, пожалуйста. Эрлена ревновала к сестре.

— И были основания? — спросил Мазин спокойно, сдерживая волнение.

— Был случай, она рассказывала.

— Поделитесь!

— Зачем делиться? Целиком отдам. Мне этот товар ни к чему. Вам-то он зачем? Тут больше дрязги.

— Хочу уточнить. Ревность ведь и плодом воображения может быть, а случай — уже факт, пусть не очень красивый.

— Сексуально-бытовой. Но, если клубнички захотелось, кушайте на здоровье. Эрлена на своем дне рождения их в темной комнате застукала. Гости танцуют, а мужа с сестренкой нет. А у баб на эти вещи глаз-алмаз, она в спальню бесшумно. Впечатление сильное. Ферштейн?

— Спасибо, Сергей Ильич, — сказал Мазин. — Для меня это почти неожиданность.

— В самом деле? — удивился Алферов. — Неужто вы за свою многоопытную жизнь сексуальных азов не освоили?

— Вернее сказать, дальше азов не продвинулся, но я сейчас не о самом предмете. Вы мне помогли скорректировать предварительные данные. Марина очень трогательно убеждала меня, что до исчезновении Эрлены мужа ее почти не видела, дома у них не бывала, и свело-то их горе, постигшее ребенка.

— И в доме не бывала?

— Представьте себе.

Ильич саркастически усмехнулся.

— А что? Вполне могло такое быть, но… после того, как Эрлена скандал учинила. Подумать только! Покушение на штаны, которые она своей собственностью считала. Даже до отца дело дошло. Тот, седой ветеран, с пионерами встречается, а тут блядство в собственном доме.

Алферов пришел в хорошее настроение.

— Короче, была серьезная разборка, старик бегал за Мариной с пистолетом, кричал: «Пристрелю, сучку, как собаку, чтобы фамилию мою не позорила». Ну и все, как положено, в состоянии праведного гнева. Та бегала вокруг стола, сбивала точную наводку. Ну и была от дома отлучена. Представляете? Скандал в не очень благородном семействе.

— Интересно, — протянул Мазин серьезно.

— Да, забавное кино. Билеты можно было продавать. Короче, до смерти старика и исчезновения Эрлены она и в самом деле могла слинять с Володькиного горизонта. Кажется, какого-то кавказца поимела. Но это и все, что я знаю. Считайте, я вам доверил истинную полуправду, а полуправда может быть опаснее вранья.

— Как посмотреть? Тут по известной байке. То ли зал был наполовину пуст, то ли наполовину полон.

— Право выбора за вами.

— Придется выбирать.

— Валяйте! Мне и самому было бы интересно про Эрлену узнать, хоть бы понял, за что страдал. Так что спрашивайте, что вас там еще заинтересовало? Спешите, пока не услышал я сигнал погружения.

— Вы пистолет упомянули.

— Да. Ну и что?

— У отца был пистолет? Откуда? Тогда ведь строго…

— Старые вояки умудрялись с войны сохранить. Но не обольщайтесь. Это не то ружье, что Чехов упомянул.

— Пистолет, однако, был?

— Был.

— Не помните, какой марки?

— Да сам-то я его в глаза не видел. Это же все со слов Эрлены, она говорила. Кажется, трофейный.

— Парабеллум?

— Да ну вас! Не видел я его, сказал же. Зря ухватились. Конечно, слово красивое. Парабеллум — готовься к войне! Оружие — всегда оружие. Вон бандитизм какой! Руки чешутся.

— Перестрелять преступников предполагаете?

— Я за! Горбатого могила исправит, а не права человека.

— Мало разве в прошлом стреляли, к стенке ставили?

Алферов выправил кепи на голове и посмотрел неодобрительно.

— Странно слышать от вас этот жалкий аргумент. И глупый.

— Так уж?

— Да не от большого ума. Не видите, как баланс нарушился? Природа-то равнодушная, она штампует всякой твари по паре, а наше дело регулировать, чтобы полезных тварей больше было, чем вредоносной сволочи.

— Всю историю только тем и занимаемся, что казним, а что толку?

— Верно, их не меньше. Но это уж загадочные манипуляции природы. Всех она ликвидировать не дозволяет, поубавить, однако, разрешает, на то и создает, кроме преступников, Калашниковых разных, Макаровых, Смитов с вессонами.

— Не согласен, — запротестовал Мазин, — смотря кому «калашников» в руки попадет. Вот недавно из парабеллума в целителя одного стреляли. А куда, кстати, девался пистолет после смерти отца?

— Спросите полегче что-нибудь.

— У Дергачева он остаться не мог?

— Шутите! Нашли ковбоя со Среднерусской возвышенности! Тоже мне, мститель из Эльдорадо! Не увлекитесь этой пустой мыслью, ради Бога. Я-то Володьку знаю как облупленного.

Алферов допил молоко.

— Ну, мне пора на погружение. Пора, пора, рога трубят. По коням, что ли?

Он протянул руку Мазину и пошел по шумной улице, не оглядываясь и не поворачивая головы на претенциозные вывески, в основном на непонятном народу языке. На перекрестке Алферова отрезали машины, и Мазин потерял его из виду.

Но сказанное им осталось. Нейтрально сдержанное отношение Мазина к Марине сменилось отчетливой брезгливостью и некоторым удивлением ее наглостью. «Эта совковая удачница так уверовала в свои удачи, что решилась беспардонно врать, не имея, по существу, надежды скрыть вранье! Интересно, кем она меня считает?» Четче обрисовалась мысль о пистолете, хотя и прав был Алферов, — мысль эта вполне могла оказаться пустой. Дергачев с пистолетом больше напоминал ковбоя из забегаловки, чем из салуна. И вообще, если положить руку на сердце, думал Мазин, к целям своим он приблизился ничтожно мало, особенно в отношении целителя.