Урожай ядовитых ягодок - Дарья Донцова

– Виола Ленинидовна, вы способны разговаривать?

Я кивнула.

– Тогда проходите в кабинет.

Я вошла в довольно большую комнату, заставленную столами, и попятилась. На стуле, у окна, сидел маньяк. Под глазом у него наливался темно-фиолетовый «фонарь», светлые брюки и рубашка походили на серо-буро-коричневые тряпки, а красивые башмаки превратились в комья грязи.

– Не бойтесь, Виола Ленинидовна, – улыбнулся майор, – нас много, а он один. Скажите, этот человек пытался осуществить попытку вступить с вами в незаконную половую связь без обоюдного согласия сторон?

Кое-как поняв, что он имел в виду, я ответила:

– Да.

– В чем это проявлялось?

– Он сначала приставал в метро, потом ехал в одном вагоне, ну а затем в переулке…

– Применял тактильные действия?

– Что? – не поняла я.

– Руками хватал? – пояснил другой милиционер в штатском, сидевший за одним из столов.

– Нет, только разговаривал.

– Принуждал вступить с ним в половую связь?

– Нет, просто бубнил: «Погодите…»

Майор вздохнул.

– Вот что, Виола Ленинидовна, во-первых, посмотрите сюда.

У меня в руках оказалась визитка. «Кочерга Владимир Николаевич, доктор наук…»

– Это он? – изумилась я.

– Да, – кивнул майор, – мы проверили личность. Действительно, Кочерга и действительно доктор наук. Ну-ка, Владимир Николаевич, повторите еще ваш рассказ при Виоле Ленинидовне.

– Действительно, – забубнил маньяк, – ужасно вышло, ей-богу, я не хотел так ее напугать.

– Вы по порядку.

– Ага, в самом деле, ну вот какое дело.

Он начал быстро говорить, без конца поднося к глазу бумажный носовой платок. Через пять минут мне стало нехорошо.

Владимир Николаевич Кочерга технарь, всю жизнь работает в одной лаборатории. Жизнь его отдана науке, годы бежали, бежали и примчались к пятидесятисемилетию. Ни жены, ни детей у мужика не было. Он жил вместе с мамой, которая вела домашнее хозяйство и обожала сына-ученого. Но в прошлом году старушка умерла, и Кочерга остался один. Приходить в квартиру, где его никто не ждет, было ужасно, и Владимир Николаевич решил жениться. Казалось бы, в Москве столько одиноких дам и проблемы с невестой не будет. Но выяснилось, что подыскать суженую не просто. На работе Кочергу окружали одни мужчины. Редкие сотрудницы женского пола давно имели детей и даже внуков. Друзья все были женаты, впрочем, пару раз их половины попытались выступить в роли свах и подсунуть Кочерге своих разведенных подружек, но они Владимиру Николаевичу решительно не понравились. Он, конечно, понимал, что вряд ли встретит в своем возрасте неземную любовь, но, согласитесь, супруга должна хотя бы не вызывать отвращения!

Поняв, что на знакомых положиться нельзя, Кочерга попытался обратиться сначала в брачное агентство, а потом решил воспользоваться объявлениями. Но и в той, и в другой ситуации столкнулся с обманом. Претендентки, выглядящие на фото тридцатилетними, на самом деле оказывались бабуськами, а те, кто писал, что весит пятьдесят килограммов, при первой встрече мигом превращались в прелестниц 64-го размера. А Владимиру Николаевичу нравятся дамы маленькие, хрупкие, субтильные, такие, какой была покойная мама.

Потерпев очередную неудачу, Кочерга приуныл. Ну не ходить же ему на дискотеки? Вот и пришла в голову идея знакомиться на улице. Владимир Николаевич выискивал в толпе особу, которая казалась ему подходящей кандидаткой, и пытался завести разговор.

– Конечно, – бормотал он, – с перчаткой глупо вышло, я не подумал, что она зимняя, на меху. Решил, очень хорошо придумал. А оказалось вон чего! Я ведь сначала деньги использовал.

– Каким образом? – пролепетала я.

– Ну показывал сто рублей и спрашивал: «Простите, не вы обронили?»

– И что получалось? – заинтересовался парень, рывшийся в ящике своего стола.

Кочерга мягко улыбнулся:

– Прямо беда выходила. Брали купюру и, спокойно сказав «спасибо», уходили. Когда у меня тысяча рублей улетела, я решил изменить тактику и взял мамину перчатку. Да, однако!

И он опять осторожно потрогал синяк под глазом.

– Извините, – только и смогла вымолвить я.

– Это вы меня простите, – возразил Кочерга, – напугал вас до полусмерти, совсем не хотел.

Через полчаса мы вместе вышли во двор. Дождь прошел, на улице было свежо.

– Вот что, Владимир Николаевич, – решительно сказала я, – у меня дома сидят две маменьки, вполне нормальные, худенькие, шьют хорошо, обе мечтают выйти замуж, пошли, познакомлю, может, кто понравится.

– У вас две матери? – изумился Кочерга. – Как такое может быть?

– Долго объяснять, идти недалеко, мой дом следующий.

Кочерга засомневался:

– Вид у меня, однако… Дамы шарахнутся.

– Эти не из пугливых.

– Лучше завтра.

– Бросьте, – махнула я рукой и поволокла слабо сопротивляющегося профессора к нашему дому, – вы же не можете в таком виде в метро ехать, весь грязный, с синяком под глазом. Не ровен час опять в отделение заберут.

Дверь открыл Ленинид.

– Здрассти, – проронил папенька.

– Привет, – ответила я и велела: – Ну-ка, вытащи из шкафа синий костюм Семена, тот, который ему мал, и отнеси в ванную, а вы, Владимир Николаевич, ступайте мыться.

Профессор покорно пошел в указанном направлении.

– Это кто такой? – зашептал Ленинид.

– Ты привел жениха Светке, а я нашла для Туси.

Папенька уронил вешалку.

– Господь с тобой, Виолка, он же бомж! Морда в синяках, пинжак без пуговиц, штаны, словно из жопы вынули…

Я показала ворчащему Лениниду визитку.

– Доктор наук, – протянул растерянно папашка, – ага, ясно, уважаемый человек.

Вздохнув, он понес костюм к ванной, я медленно снимала грязные туфли, чувствуя, как гудят усталые ноги.

– А все-таки приятно, – неожиданно обернулся Ленинид, – прямо сердце радуется.

– Чему? – поинтересовалась я, нашаривая тапки.

– Такие большие люди, как этот доктор наук, крупные ученые, мужики с головами, тоже от души поддать любят, – захихикал папенька, – не в библиотеке же нашему жениху рыло начистили.

ГЛАВА 20

К Алле Даниловне Рассказовой, бывшей хозяйке Зои, я заявилась к девяти утра и, очевидно, разбудила добрую самаритянку, потому что дверь открыли не сразу.

– Вы ко мне? – удивилась дама без возраста.

Такой можно дать и тридцать, и пятьдесят лет в зависимости от времени суток. Утром, при ярком солнце, понятно, что мадам стоит на пороге пенсии, а вечером, при приглушенном электрическом освещении, она сойдет за девушку. Но сейчас, хоть часы и показывали девять, в прихожей горела лампочка, и я заколебалась. Лица хозяйки практически не видно, а фигура, затянутая в черные бриджи и футболку, выглядит безупречно.

– Вы Алла Даниловна?

– Да.

Я протянула ей пакетик, перевязанный блестящей красной ленточкой, и затрещала:

– Уж простите, рано заявилась, хотела дома застать, Зоя телефон дала, только я потеряла бумажку…

– Кто? – растерянно переспросила Алла Даниловна, машинально беря сверток. – Какая Зоя?

– Так Рамазанова, ваша домработница, ну та, что в Америку уехала с дочерью.

– Ах Зоенька! – обрадованно воскликнула Алла Даниловна. – Да вы входите.

В прихожей я пустилась в объяснения:

– Я Зоина подруга, зовут Виолой. Ездила по турпутевке в Нью-Йорк, встречалась с Зойкой…

– Пойдемте, – заулыбалась хозяйка, – кофейку попьем, вы все и расскажете, очень интересно, как там Зоечка устроилась.

Меня привели на большую кухню, обставленную красивой импортной мебелью, и усадили за круглый стол со стеклянной столешницей. Тут же появился кофейник, похоже серебряный, элегантные чашечки и коробочка шоколадных конфет.

– Как там Зоенька, – спросила Алла Даниловна, наливая ароматный напиток, – очень жалко мне было ее девочку.

Я всегда считала, что врать нехорошо, но для пользы дела вполне можно сообщить неправду. Говорит же врач безнадежно больному человеку: «Вы скоро поправитесь, голубчик».

Вот только не следует придумывать нечто страшное исключительно из суеверия, а вдруг сбудется? Поэтому я быстро произнесла:

– Дочка ее поправляется, почти совсем здорова.

– Ах, какое счастье! А сама Зоя?

– Тоже хорошо, встретила мужчину, вышла замуж.

– Ну пошли ей господь, – запричитала Алла Даниловна, – дай бог счастья, она его заслужила. Столько мытарств пережить! Не всякая выдержит, свихнется! Зоенька прелестный человечек, работящая, честная, умная, золото просто.

– Да, да, да, – кивала я. – Кстати, там в пакетике небольшой сувенирчик.

Алла Даниловна принялась разворачивать шуршащую бумажку, вытащила оттуда отвратительную гипсовую статуэтку, долженствующую изображать статую Свободы, и воскликнула:

– Ах, какая прелесть!

Я промолчала. В Москве теперь можно купить любую штучку. Зная, что пойду утром к Рассказовой, я приобрела «сувенирчик» вчера в подземном переходе, в ларьке, который бойко торгует керамическими фигурками. Там же мне его и завернули в подарочную упаковку. Стоило все вместе сто рублей, а выглядит так, словно прибыло прямехонько из Нью-Йорка, хотя, как говаривал Остап Бендер: «Вся контрабанда делается в Одессе, на Малой Арнаутской улице».