Урожай ядовитых ягодок - Дарья Донцова

– Вы лечили Рамазанову Екатерину?

Игорь Анатольевич нахмурился.

– Кого?

– Катю Рамазанову, неужели не помните?

– У меня десятки больных.

Я дала доктору распечатку истории болезни.

– А-а-а, – протянул тот, глядя на листы, – и что? Вы ей кто?

– Никто.

– В чем тогда дело?

– Вот тут указано, что к Кате вызывали психиатра В.К. Лазаренко. Можете сказать мне адрес этого специалиста или дать телефон?

Игорь Анатольевич сунул мне листки назад.

– Нет.

– Как же так?

– Очень просто, я с ним незнаком.

– Но…

– Его привела мать Рамазановой.

– Зачем?

– Послушайте, – ответил Савоськин, – мне некогда, совершенно не понимаю, чем могу вам помочь!

– Мне нужны координаты В.К. Лазаренко!

– Я их не знаю.

– Но он же приходил сюда.

– И что?

– В больницу может заявиться любой?

– Если родственники приводят консультантов, я не возражаю.

– Зачем Рамазановой понадобился психиатр, она была сумасшедшей?

Савоськин поморщился и глянул на часы:

– Мне пора.

В полном отчаянии я топнула ногой:

– Очень жаль, что вы не хотите разговаривать, вас ждут большие неприятности. Катю Рамазанову убили. Накормили тамокаргеном и довели до инсульта!

Савоськин выпучил глаза, потом, не говоря ни слова, втолкнул меня в крохотную комнатушку, где с трудом уместились письменный стол, два стула, табурет, и резко спросил:

– Что за чушь вы несете? Рамазанова поступила на обследование, жаловалась на головные боли и повышенное давление. Инсульт произошел уже в больнице, кстати, именно этот факт продлил ей жизнь. Мы сразу подключили больную к аппаратам, целый месяц она балансировала на грани жизни и смерти, но потом все же умерла. Молодой организм.

– Наоборот, должна бы выжить.

Савоськин вытащил сигареты.

– Нет, как ни странно, старики справляются с мозговыми ударами лучше молодых, а самый опасный возраст тридцать пять – сорок пять лет.

– И вам не показалось странным, что девушка была здорова, а потом бац!

– Был такой драматург Занусси, он говорил: «Жизнь – это болезнь со смертельным исходом, передающаяся половым путем». Кто вы такая и почему интересуетесь Рамазановой? Если из милиции, то попрошу документы.

Я вытащила удостоверение.

– Пресса, – прочитал вслух Игорь Анатольевич. – Ну, знаете ли, с вами я разговаривать не стану.

– Почему?

– Напишете хрен знает что, а мне отвечать.

Я молча выдернула из его бледных, чисто вымытых пальцев документ и тихо сказала:

– Я работаю в «Криминальном рассказе», нами получена информация об ужасных делах, которые проворачивает одна компания. Люди страхуют свои жизни, потом неожиданно умирают. И всех их незадолго перед смертью посетил В.К. Лазаренко.

– Ничего не знаю, – быстро ответил Савоськин, – лечили, как умели, но случается всякое, мы не боги.

– Может, вы заметили что подозрительное?

– Совершенно нет. Если вопросов больше не имеете, то…

– Хорошо, – я поднялась и подошла к двери, – все равно я узнаю правду, напишу статью и пойду в милицию. Но не обессудьте, если стану вас считать пособником убийц.

– Что вы несете? – взвился Савоськин.

– Прощайте.

– Нет уж, стойте.

– Зачем? Сами же сказали, что ничего не знаете.

– Сядьте, – устало сказал Игорь Анатольевич, – вашу Рамазанову я отлично помню. Не надо считать врачей бесчувственными монстрами, но, если пропускать все через себя, запросто с ума сойти можно. Поэтому я и стараюсь абстрагироваться. Катю мне жаль, молодая, красивая. Но пройдитесь сейчас по нашему отделению. Если двадцать лет тому назад тут лежали люди пенсионного возраста, то сейчас инсультник в тридцать совсем не редкость. Жизнь жестокая, тяжелая штука, бьет в основном по голове, и молодежь не выдерживает в первую очередь. Ничего странного в кончине Рамазановой нет, если учесть ее судьбу.

– А что в ней особенного?

Игорь Анатольевич подвигал бумажки на столе.

– Мы тут по графику сутками дежурим. Рамазанова только поступила в клинику, а я в ту ночь остался на посту. Где-то около трех пошел в туалет, слышу кто-то в холле возле телевизора плачет. Подхожу – Рамазанова. Ну сел рядом, давай успокаивать, а она вдруг принялась свою семейную историю рассказывать. Честно говоря, жаль мне ее стало, досталось девчонке.

– Можете припомнить, что Катя говорила?

– В общих чертах, без подробностей. Через год после рождения девочки умер ее отец, а мать сдала ребенка в интернат, она проводницей работала, неделями дома отсутствовала, так что вроде получалось, хотела, как лучше. Служба денежная, проводники отлично зарабатывали, оклад маленький, зато возможности большие: левые пассажиры, посылки… Не хотелось ей место терять, вот и избавилась от ребенка. Катя до восьмого класса дома только на летних каникулах бывала, да и то ее в деревню, к бабке, отправляли.

Когда девочка пошла в девятый, мать вновь выскочила замуж и родила еще одну дочь, Алену. Супружество продлилось недолго, через год после появления Алены последовал развод. Катя как раз закончила школу и поступила в педагогический. Мать ее перестала мотаться по стране, а начала бегать по людям, мыла полы, окна, гладила и стирала. Кате сразу стало понятно, что Аленочка любимая дочка, а она, старшая, так, не пришей кобыле хвост.

Жили бедно, но все самые сладкие кусочки доставались Алене. Оно и понятно, Аленочка была крошкой, но Катя постоянно вспоминала свое детство в интернате, и в душе поднималось отчаяние. Нет, ее мать так никогда не любила, не торопилась с работы, чтобы покормить ужином, не забирала каждый день домой, не покупала обновки. Катюша ходила в «государственном». Их группа была одета в добротные, жутковатого вида пальтишки из драповой ткани с цигейковыми воротничками. К ним полагались шапочки «под леопарда» и жесткие, словно железные, сапожки. Катя ни разу не носила одежду нужного размера. Интернатское начальство, стремясь сократить расходы, покупало сиротам вещи «на вырост», и носили они их до тех пор, пока шмотки не начинали трещать по швам. Байковые платьица, ситцевые халатики, колготки, спадавшие складками на щиколотки, кургузые болоньевые курточки и черные резиновые сапожки.

Аленочке же мать покупала красивые платьица, бегая по рынкам, выискивала хорошенькие лаковые туфельки. Даже еда в холодильнике была разной. Алене давали фрукты, дорогую рыбу, шоколадные конфеты. Катя с матерью питались в основном гречкой и геркулесом.

Но, когда Аленочке исполнилось три года, сразу стало ясно, что ребенок болен. Девочка бледнела, худела, постоянно плакала. Начались долгие хождения по врачам. Наконец вынесли диагноз, звучащий, как приговор, – лейкемия. Пытались лечить, но успеха не добились, Алене делалось хуже и хуже. Катя была доброй девушкой, тяжелое детство и отсутствие материнской ласки не озлобили ее, младшую сестру она любила и, естественно, очень переживала, когда узнала о болезни. Потом у Кати начались сильные головные боли, и она оказалась в пациентках у Савоськина.

Доктор умолк, раздавил в пепельнице окурок и добавил:

– Меня ее смерть не удивила.

– Такое тяжелое состояние было у девушки?

– Как раз нет, понимаете, я заметил странную вещь. Вот, допустим, два больных человека. Возраст, социальное положение, физическое состояние – все похоже. Но один умирает, а другой на своих ногах уходит домой. Знаете почему? Первый никому не нужен, родственники хорошо если по выходным придут и банан сунут. К сожалению, таких много… А ко второму без конца народ носится: дети, сослуживцы, приятели. Вот случай был, мужчину привезли с инсультом, четыре месяца лежал. Пока он лечился, сын с невесткой в его комнате ремонт затеяли, безостановочно ему каталог таскали, образцы обоев. Он один раз и скажи: «Зря вы это, дети, умру я скоро».

Тут невестка на него как налетит:

«Только попробуй! Только вздумай скончаться! Мало тебе не покажется! Такие обои поклеила, лепнину сгоношила, дверь из дубового массива, кровать ортопедическую купила, только посмей умереть!»

Савоськин замолчал.

– И что? – поинтересовалась я.

– На своих ногах ушел. Если человек кому нужен, он обязательно выживет, не отпустят его, ну а если…

Он махнул рукой.

– К Катерине никто не ходил. Кстати, меня очень удивило, когда вдруг появилась ее мать и с порога заявила: «Хочу показать дочь психиатру. Завтра привезу специалиста».

– Была необходимость в такой консультации?

– На мой взгляд, нет.

– И вы пустили к больной постороннего человека?

Савоськин пожал плечами.

– Родственники часто пытаются притащить сюда профессоров, экстрасенсов, колдунов… Если я вижу, что вреда не будет, то не протестую, каких неприятностей можно ждать от психиатра? Ежели сделает назначение, я его легко отменю. Не в моих правилах открыто ссориться с людьми. Поверьте, в смерти Кати Рамазановой нет ничего экстраординарного.