Пока подружка в коме - Дуглас Коупленд

– Так вот, чтоб ты знала, – говорит Пэм, обращаясь к Карен, – Кейт тоже присутствовал на выпускном.

– Венди, – рычит Лоис. – Это омерзительно. Они больны, в конце концов. Я буду вынуждена жаловаться.

– Болезнь – это тоже часть жизни, Лоис.

– Mi scusa[16], ребята.– Пэм покрывается потом и замолкает.

Ее беспокойство растет с каждой секундой. У Гамильтона уже началась ломка. Пэм пока держится, но сил у нее хватит явно ненадолго.

– Как видите, с нами не соскучишься.

Откуда-то доносится голос Лоис:

– Ну что ж, доктор Шернен. Я звоню своему адвокату. Джордж, позвони моему адвокату.

– Лоис, уймись, – говорит ей Джордж.

Вот уже несколько дней, как Карен проснулась, и ей практически не удается побыть один на один со своими мыслями. Первые два дня вообще превратились в такой цирк, что Карен была вынуждена попросить Венди не пускать к ней никого, кроме родителей, Ричарда и Меган.

Гамильтона и Пэм перевели куда положено, палата теперь в полном распоряжении Карен. Она внимательно присматривается к своему телу – груда костей в маринаде, едва реагирующих на ее требования. Она уже набрала около трех фунтов, что кажется ей не самой смешной и даже обидной шуткой. Она тяжело поднимает руку к тому месту, где раньше у нее была грудь, а теперь – что-то вроде пергамента, обтягивающего ребра. Стон отчаяния, затем тяжелый вздох.

Она внимательно разглядывает палату – выделенный ей мир. Помещение очень похоже на то, где она лежала в третьем классе, когда ей удаляли аппендикс. Где же она пробыла эти семнадцать лет? В каком другом мире побывала? Она страшно сердится на себя за то, что ничего не помнит. Снов она не видела, но точно знает, что была где-то. Не там, где оказываются после смерти, где-то в другом месте. Она начинает думать о последней неделе, предшествовавшей коме, и постепенно вспоминает, как ее преследовала темнота. Темнота… Что? Кое-что начинает проясняться. Она пыталась найти способ обмануть эту темноту. И в итоге – проиграла. Черт!

Она пытается поднять руку – ощущение такое, будто ей вдруг вздумалось перетащить с места на место здоровенное бревно. Скоро придет Меган – «дочка-сюрприз» – и поможет ей делать упражнения для разработки суставов. Меган, Лоис и Ричард сменяют друг друга. Прежде всего нужно разработать связки и сухожилия – а уж потом наращивать мышцы. Порой она ощущает себя одним из пунктов какого-то меню.

Почему ей не дали умереть? Смысла в этом она сама не видит. Нет, она счастлива, что проснулась, но в глубине души ее пугает количество сил, денег и времени, потраченных на то, чтобы так долго не дать ей загнуться.

Что стало с миром? Что стало с людьми в этом мире?

Проснулась она еще совсем недавно, но кое-что уже ясно, просто бросается в глаза.

Ричард: совсем другой, но обнимает ее точь-в-точь как прежде – тела дольше хранят воспоминания, чем разум. Лицо Ричарда… такое опустошенное. Алкоголь? Как такое могло случиться? А Гамильтон с Пэм на героине? Вот уж прикол так прикол. Карен словно шагнула за какую-то дверь в своем семьдесят девятом и очутилась на лекции о здоровом образе жизни, где показывали фильм о незаметных, но весьма опасных приметах старения.

Венди: работает много, даже слишком, судя по всему. Не то чтобы она до смерти любит Лайнуса – это вроде бы всем понятно, – но ведь и он не слишком-то влюблен в нее. Просто у него в душе словно клеем все вымазано. Карен, похоже, насквозь видит всех; им кажется, что ей не до того, что она поглощена освоением нового мира, но Карен замечает все. Она помнит невинные, бессмысленные цели, которые они ставили перед собой в юности (Уехать жить на Гавайи! Стать профессиональным горнолыжником!), и понимает, что никто и пальцем не пошевелил, чтобы эти мечты сбылись. Но ведь других – больших, настоящих – целей никто перед собой и не ставил. Друзья Карен стали тем, кем они стали, поскольку не выполнили то, о чем мечтали. Мечты оказались забыты или даже не были четко сформулированы.

Ее друзья не слишком-то счастливы, не слишком довольны своей судьбой. Стоило ей спросить Пэм, счастлива ли она, как та закатила глаза:

– Нет!

– Сбылось, о чем мечтала?

– Нет!

– Творчеством удается заниматься?

– Ну так, самую малость.

Монстры, которых они клепают для все новых фильмов, становятся для них отдушиной, суррогатом того, что потеряно, что не сбылось. Этакое отражение ничтожности, растраченности и испорченности жизни. Она даже попросила больше не показывать ей фотографий со съемок и кадров из их фильмов. Бр-р. Груда этих снимков лежит теперь на тумбочке рядом с букетом цветов от мэра и еще дюжиной букетов от разных студий и продюсерских фирм, жаждущих приобрести права на историю ее жизни.

А вдобавок ко всему этому – перемены, произошедшие в мире. Карен предстоит узнать и впитать в себя все то, что случилось за семнадцать лет.

Впрочем, с этим можно подождать. Карен боится, что сойдет с ума, если кто-нибудь в очередной раз начнет ей рассказывать про СПИД или про то, что Берлинской стены больше нет.

Проходит неделя. Венди по-прежнему не может понять причин неожиданного пробуждения Карен и абсолютно полного восстановления всех функций головного мозга. Венди прекрасно знает медицинскую статистику. Для всех остальных возвращение Карен – это приз, выигранный в лотерею: пожалуйста, ваш приз за дверью под номером 3, пара отличных снегоходов! Но для Венди Карен – это река, потекшая вспять, роза, распускающаяся исключительно в лунном свете, – нечто таинственное, сверхъестественное.

Венди думает и о том, сколько Карен и ее близким придется приложить усилий, чтобы добиться ее относительной физической реабилитации – способности более или менее самостоятельно выполнять привычные ежедневные движения. Хрупкие кости, атрофировавшиеся связки и мышцы. Зато лицо у нее практически сразу ожило, и улыбается она так же очаровательно, как раньше. И руки ее – уже не безвольно висящие плети, но, похожие на спички, они уже тянутся – медленно и неловко – к жевательной резинке или сжимают мягкую бутылку с водой. Все нужно проверять и взвешивать. Карен – это капсула времени, возрожденное создание другой эпохи, лотос, спавший в неприметном семечке десять тысяч лет и вдруг потянувшийся к свету, распустившийся, словно родившись только вчера.

Венди переживает по поводу того, что Карен загружают слишком большими объемами информации. Как врач, Венди может до некоторой степени ограничить этот процесс, но за всем не уследишь. Ричард один за другим приносит ей ежегодные Энциклопедические справочники, и они вместе отслеживают основные события и открытия прошедших лет. Они дошли уже до 1989 года: падение Берлинской стены, огромное лоскутное одеяло в память о жертвах СПИДа – Карен все это должно повергнуть в изумление. А дальше – настает черед крэка. За ним идут клонирование, жизнь на Марсе, застежки-липучки от Велкроу. Чарльз и Диана. Косметика МАК. Представить только – въехать во все это за короткое время.

Несколько часов Карен просидела с Пэм над журналами мод; Венди не могла нарадоваться, глядя на них, – совсем как в старые добрые времена. Ложка меда – хоть какие-то добрые вести.

– Знаешь, Карен, какая теперь еда стала? Что ты, просто чудо! Году в восемьдесят восьмом все как-то резко изменилось к лучшему, – говорит Пэм, и у Карен текут слюнки от желания попробовать все эти новшества: текс-мекс – техасско-мексиканскую кухню, луизианскую, тайскую, нувель, японскую, фьюжн, калифорнийскую… Суши, пицца-гурмэ, соевые хот-доги, фахитас, ароматизированные холодные чаи и – главное – обезжиренное все-все-все.

А где-то в глубине памяти у Венди ждет своего часа воспоминание о непонятных, синхронных героиновых кошмарах Пэм и Гамильтона. Сестра показала ей кассету со стереоснами и две идентичные ленты самописцев, регистрирующих токи мозговой деятельности. Теперь перед Венди встали одновременно две медицинские загадки. Она решает до поры до времени припрятать кассету. Пэм и Гамильтон даже не в курсе, что эта запись существует.

Сейчас важнее другое – чтобы Карен могла поскорее перебраться домой, подальше от общественного внимания.

Меган нравится ходить к маме в больницу и помогать ей разрабатывать руки, ноги, пальцы. Ей никогда еще не приходилось помогать кому-либо, и теперь она ощущает себя так, словно, открыв дверь собственной комнаты, обнаружила за порогом большой новый дом со множеством комнат, которые еще только предстоит осмотреть и обследовать.

Меган очень рада тому, что у Карен прекрасное чувство юмора, что хоть она физически и старше, но фактически – они примерно одного возраста.

– Меган, слушай, вот смотрю я телевизор и вижу, что все девушки, которых показывают, одеты как-то… ну…

– Как шлюхи?

– Это ты сказала, не я.

– Это Лоис так говорит, – хихикает Меган. – Лоис, она ведь из другой эпохи, когда женщине полагалось быть подстилкой. Мы теперь одеваемся так вызывающе, чтобы показать, что мы не боимся мужчин, что мы сильнее их. А у вас разве не так было?