Скажи прошлому «прощай» - Ксения Любимова

– Вы вернулись? – скорее утвердительно произнесла Женя.

– Да, у меня появилась идея. Я слышал, у вас много школьных фотографий…

– Да, – кивнула Светлана. – Несколько альбомов. Хотите их посмотреть?

– Это было бы замечательно.

– Я принесу, – вскочила Женя.

– Они на антресоли, – крикнула ей вслед женщина.

– Я знаю, – отозвалась та, выскакивая в коридор.

– У меня к вам еще вопрос, – произнес Эрик, снова обращаясь к Светлане.

– Я слушаю.

– Почему последнее письмо, в котором содержалась угроза, так вас расстроило? Ведь вы подобные записки получали и раньше?

– Получала иногда, – кивнула она. – Но раньше все воспринималось несколько по-другому. Я только смеялась над этими писульками. А в этот раз почему-то отнеслась серьезно. Может, здесь сыграл свою роль стресс, когда мне пришлось уйти со сцены. А может, это было предчувствие. Ведь все, что доходило до меня раньше, было обычной чушью. А в этот раз обернулось гибелью моих подруг.

– Вы сильно переживаете?

– Сильно – это не то слово. Такое впечатление, что внутри меня все замерзло. Я ничего не чувствую. Ни боли, ни радости. Как будто мне все равно.

– Но вам не все равно?

– Нет, конечно. Я знаю за собой такую особенность. У меня замедленная реакция на события. Я умом понимаю, что произошло, а через сердце еще не пропустила. Я даже не переживаю за свою жизнь. Хотя должна бы. Женя говорит, что от меня исходит волна страха. Но видимо, это у меня на подсознательном уровне. Я боюсь того, что может произойти через некоторое время. Боюсь своей реакции на все произошедшее. Я даже не хочу идти завтра на похороны Васи. Пока я не вижу ее мертвой… – Светлана сглотнула комок в горле, – я считаю ее живой. Я не хочу думать по-другому. Не могу.

Женщина выдохлась и посмотрела в окно. Там уже стемнело, и ничего не было видно. Но Светлана все равно упорно вглядывалась в темноту.

– А какой реакции вы боитесь? – прервал молчание сыщик.

– В прошлый раз, когда умерла Ольга – моя костюмерша, я потеряла голос. Никто не знает, но я лежала месяц в больнице с нервным срывом. Мне кололи препараты, от которых становилось хорошо-хорошо. Я не хотела оттуда уходить. А потом пропал голос, и мне пришлось оставить сцену. Затем умер Владимир, отец Жени. Но я не спешила возвращаться домой. Мне было страшно. И я еще некоторое время ездила с концертами, «пела» под фонограмму. Но потом все кончилось. Мой продюсер разорвал со мной контракт и занялся новым проектом. И я вернулась домой. Вы не представляете, как мне было плохо. Стоило мне открыть рот, как я начинала то пищать, то разговаривать басом. Врачи сказали, что это результат изменений работы голосовых связок. Я ненавидела себя за это.

– Сейчас вы говорите без видимых проблем, – заметил Эрик.

– Сейчас – да. Все пришло в норму. Но раньше мне было очень плохо. Да и дом без Володи стал пустым. Спас меня Арсений. Как-то раз я заехала в фитнес-клуб, решила нагрузить себя по полной программе. Так, чтобы руки и ноги болели и физическая боль перебивала мое душевное состояние. Здесь меня и встретил Сеня. Он быстро привел меня в чувство. Можно сказать, Арсений взял надо мной шефство. И я стала оттаивать. И вот, когда я снова была готова начать жить, пришли эти дурацкие письма. Ну, за что мне это, а? – глаза Светланы наполнились слезами.

– Не переживай, дорогая, – тут же подскочил к ней Арсений. – У тебя есть я. И я никому не дам тебя в обиду.

– Нашла! – послышался с порога голос Евгении, и она втащила штук пять больших, тяжелых альбомов. – В этом доме не хватает лифта, вам не кажется? – сказала она, с облегчением сбрасывая альбомы прямо на пол.

– Еще лифта нам не хватало! – фыркнула Светлана и добавила: – А пешком ходить полезно. Здоровее будешь.

– Только не с такой тяжестью!

– Поддерживаю, – откликнулся Арсений. – Это большая нагрузка на позвоночник. А зачем ты притащила сразу все? Можно было и один альбом взять.

– Нет уж, я не хочу постоянно бегать вверх-вниз.

Эрик подхватил альбомы и перенес их на столик.

– С какого можно начать? – поинтересовался он.

– Берите любой, – ответила женщина. – Там все посвящено школе. Снимки более позднего периода в другом месте.

Сыщик принялся листать фотографии. Мариша уселась рядом и с интересом поглядывала на лица бывших школьников. Сама она уже не застала обязательную школьную форму и сейчас изумленно рассматривала коричневые платья и черные фартуки.

– Как это можно было носить? – вырвалось у нее. – Неужели нельзя было сшить что-то более симпатичное?

– Ученики в Советском Союзе не должны отличаться друг от друга, – тоном нудной училки произнесла Светлана. – Они должны быть опрятными, скромными и ничем не выделяться от остальных. Так говорила завуч нашей школы. Мы ее терпеть не могли. Она вечно придиралась и запрещала все, что можно было запретить. Распущенные волосы нельзя, сережки нельзя, каблучки нельзя.

– Почему? – удивилась Мариша.

– Откуда я знаю? Так было положено. Представляешь, как было приятно носить все эти убогие серые вещи, которые смотрелись на тебе как на пугале. Девочки в старших классах умудрялись перешивать форму, делая платья более короткими и обтягивающими. А потом ходили и закрывались портфелями от вездесущей Варвары Петровны. Надо же! Даже имя завуча вспомнила! – изумилась Светлана. – Сейчас я вам ее покажу.

Она полистала альбом и ткнула пальцем в женщину средних лет с короткой стрижкой, в очках и в сером бесформенном костюме.

– Вот она. Ни одна общая фотография не обходилась без ее физиономии. А вот это Васька, – и она показала на милую, хорошенькую девочку с длинными косами. – А это – я.

Мариша с интересом уставилась на яркую, черноволосую девицу, с вызывающим взглядом и плотно сжатыми губами.

– Варвара меня отругала прямо перед тем, как сниматься. Я здесь злая, как черт. Даже не хотела фотографироваться. Но с Варькой разве поспоришь… А это Рая, – сказала она, перелистав несколько страниц. – Она пришла к нам позже. Это седьмой класс.

С фотографии на них смотрела серьезная русоволосая девочка с умными глазами. Она была спокойной и невозмутимой, и казалось, ничто не способно вывести ее из себя. На фоне симпатичных улыбчивых подруг она смотрелась несколько несуразно. Угловатые плечи, тонкие губы, длинный нос. И только глаза придавали лицу некое очарование – они были глубокими и очень выразительными. От лица Раи не хотелось отводить взгляд. Словно она хочет что-то сказать, но сомневается, можно ли доверить вам эту тайну. Конечно, мальчики вряд ли обращали на Раю внимание. В этом возрасте важна внешняя красота. О внутренней сути мало кто задумывается.

Светлана закрыла альбом и взяла другой.

– А здесь наша жизнь вне школы. Вот мы с девчонками на пикнике, а тут в лесу – ходили за грибами, вот речка. Кстати, Райка в тот день чуть не утонула. Все пыталась показать нам, как нужно нырять.

– Вы сами фотографировали? – полюбопытствовал Эрик.

– Да, я ходила в кружок. Там меня многому научили. А вот здесь, смотрите, мы втроем. Я села на пень, Вася забралась выше, а Рая улеглась прямо на землю. Правда, живописная картина получилась?

– Да, здорово! – кивнула Мариша. – А кто вас фотографировал в лесу?

– Никто. Я поставила фотоаппарат на пенек и нажала такую штучку, чтобы отсрочить время.

– Автоспуск?

– Да. И получилась замечательная фотография. У нас много таких фоток.

– А где фотографии с Леонидом Кучиным? – спросил Эрик, откладывая и этот альбом в сторону.

– С Леней? – Светлана внимательно посмотрела на сыщика. – Откуда вы о нем узнали?

– Ваша мама рассказала.

– Странно, что она о нем помнит. Я уже почти забыла. Сейчас найду, где он есть. Наверное, в этом, синем альбоме.

Она принялась перелистывать страницы.

– Да, вот он. Как раз в тот день, когда мы приняли его в свою компанию.

– А что случилось? Почему он примкнул к вам? Мальчикам нетипично дружить с девочками в этом возрасте.

– Значит, были причины. Мальчики у нас были все как один шумные, крикливые, все время носились, устраивали подвижные игры. А Леня был тихим домашним мальчиком. Мы иногда от него и слова не слышали, хотя он ходил за нами словно хвостик. По-моему, была в его жизни какая-то неприятная история. Он жил не с мамой, а с дальней родственницей. И, похоже, она его не особо любила. Подробностей не знаю, но, вероятно, это обстоятельство могло повлиять на его характер. Ему всегда хотелось быть как можно незаметнее. Иногда его даже на уроках отмечали как отсутствующего. Так тихо он сидел. Потом мы узнали, что он влюбился сначала в Ваську, а затем в меня. И долгое время пытался скрыть этот факт. Но мы, конечно, обо всем узнали и принялись подтрунивать над ним. Но он не обижался.

Мариша уставилась на мелкого, невысокого мальчика в очках, с длинной челкой, падающей прямо на глаза. Он казался ниже, чем был на самом деле, видимо, за счет опущенной головы и поникших плеч. Сам он был какой-то неопрятный, даже неряшливый.