Фантастика-1964 - Аркадий Стругацкий

Сергей Малышев стоял у окна, смотрел на луну.

“Что ж, видно, сам о себе не позаботишься — никто не станет стараться. Работу я, конечно, все равно выполнять буду: дело есть дело. Но и себя забывать не стоит, а то ходить мне всю жизнь в исполнителях при Шишкине… А что, если?.. Черт побери, как я раньше не догадался! Хожу около машин, всякие погрузки-перевозки решаю, Шишкина на утеху Володьке помогаю моделировать — а для себя?!” Малышев был инженер — свежая техническая идея сразу вернула ему ясность мысли и хорошее настроение. “Кто сказал, что на машине можно моделировать ситуации лишь для Шишкина? Почему бы не запрограммировать цели и стремления С. А. Малышева?” Он включил на прогрев “М-117”, нашел в столе Кайменова бумаги, по которым они кодировали информацию, сел к столу. “Итак, дополнение к ситуации: я согласен быть исполнителем при Шишкине, не буду вычитать его числа, но хочу… что я хочу? Первое: кандидатскую степень. Второе: квартиру… А что?” Он покосился на игру оранжевых огоньков на пульте машины. “Для тебя, сударыня, создан прекрасный зал с кондиционированием — надо же подумать и о себе!” Машина приобрела опыт и теперь не перебирала, как раньше, все варианты: лента с решением выскочила через минуту. Малышев пробежал глазами по числам, сгруппированным около адресов 01, 03 и 04, коротко усмехнулся: — Что ж, это можно было понять и так…

Павел Николаевич поднимался по освещенной лестнице своего дома, с каждой ступенькой наполняясь покоем. Вот и все, чего он волновался? “Ведь он” же порядочные люди…”. Он отпер дверь, вошел в тихую темную переднюю.

Квартира была новая, трехкомнатная, из стен еще не выветрились строительные запахи. Немного жутковато в темноте (Шишкин редко задерживался в институте допоздна, а сейчас еще жена уехала в Ригу за обстановкой), но это были уютные домашние страхи. Он вошел в комнату, стал нашаривать выключатель на стене: глаза, не привыкшие к темноте, ничего не различали. — Вдруг что-то протяжно скрипнуло, и справа из темноты на Павла Николаевича стала медленно надвигаться ужасная серо-зеленая харя с черными ямами глазниц, темной повязкой на подбородке и перекошенной набок теневой гримасой. “Вот оно!”

— Кто? Что?! А-а-а-а! — истерически закричал Павел Николаевич и, не помня себя, ударил вперед ногой и рукой.

Раздался звон посыпавшихся осколков зеркала.

Дверь шкафа резко отлетела назад и захлопнулась…

Шишкин ползал по паркету, собирал осколки.

А в окно как ни в чем не бывало заглядывала круглая издевательская физиономия луны.

Сергей Малышев тоже вернулся к себе в общежитие поздно. Три его товарища по комнате спали. Он выкурил сигарету, пуская дым в форточку, во влажную темноту; но спать все равно не хотелось. Сергей подошел к стеллажам, на которых были книги всех четырех, протянул руку к зеленому томику сочинений Куприна и опустил ее. “Тихое оподление души человеческой страшнее всех казней и баррикад на свете”, — негромко напомнила память фразу из давно читанного купринского рассказа. Он нерешительно посмотрел на полки. Оранжевые томики Ильфа и Петрова, белые суперобложки сочинений Максима Горького (“Что сделаю я для людей?! — воскликнул Данко…”), обойма синих томов Марка Твена. Чапек, Алексей Толстой, Маяковский, Есенин, Пушкин (“…И не завидую судьбе злодея иль глупца в величии неправом…”), Джек Лондон, Ремарк…

За разноцветными картонками, как опасность, затаились мысли, гнев и любовь многих людей, их тоска и веселье, горести и улыбки, их сила и нежность, поступки, убедительные в своем ярком безрассудстве, — сама жизнь человеческая, тысячекратно усиленная искусством. Открой любую — и закружит, собьет с намеченного пути душевная вьюга.

Малышеву показалось, что не он, а книги рассматривают его — внимательно и строго. “Нет, мне сейчас надо быть машиной!” — он задернул шторки на стеллажах, расстелил постель, погасил свет.

На следующий день Сергей решительно вошел в кабинет Шишкина. Павел Николаевич встретил его холодным и встревоженным взглядом; он несколько осунулся после вчерашнего.

Малышев сел в кожаное кресло для посетителей.

— Так как насчет квартиры, Павел Николаевич?

И потом я хочу набирать материал для кандидатской диссертации. Как ваше мнение на этот счет?

Павел Николаевич сориентировался необыкновенно быстро, в десять секунд.

— Так ведь насчет квартиры вам следует обращаться к Кайменову, Сергей… э-э… Алексеевич, — суетливо заговорил он. — Он теперь сможет запрограммировать в “электронного организатора” все и себе и вам.

— Боюсь, что ему это будет не по силам, — четко сказал Сергей.

— Да, да, да, вот и я так считаю, — лицо Шишкина стало входить в форму № 2. — И Валентину Георгиевичу это объяснял… А насчет кандидатской — приветствую, давно пора. С удовольствием буду вашим руководителем…

В течение пятнадцати минут разговора алгоритмы “я тебе…” перемежались с алгоритмами “око за око…”, сплетались с линиями задержек и обратных связей, разнообразились ячейки “не—или”… Павел Николаевич проводил Малышева до самой двери.

В этот день Сергею предстояло работать на “Молнии” во вторую смену: по случаю приближающихся праздников Шишкин загрузил машину до предела. Когда Малышев пришел в зал, Володька подлетел к нему с лентой машинных расчетов.

— Слушай, ты вчера вводил в “М-117” дополнительные цели и изменение ситуации?

— Ну, вводил.

— Так вот решение модели: если ты выступишь против адреса 03, то есть меня, по всем пунктам, то ПЭЭНШа берется обеспечить тебе будущее и квартиру. Сережка, это комплексное решение, его надо проверить!

— Уже проверил.

— Ну и как?

— Все правильно.

— Во здорово! — Кайменов закружился на месте. — Слушай, скоро мы сможем предсказывать поведение Шишкина во всех подробностях!

Малышев с усмешкой следил за ним.

— Предсказать тебе еще одну подробность? Через два дня состоится общее собрание, на котором Шишкин разнесет адрес 03, то есть тебя, в пух и прах. Он будет делать доклад о дисциплине и состоянии работ.

— Вот как? — Улыбка на лице Кайменова увяла. — Хм… Слушай, а что, если просчитать на “М-117” доклад Шишкина? Вот был бы пакет с динамитом, а? Впрочем… не выйдет, слишком сложно. Ну ладно, достаточно того, что есть. Нам с тобой надо только хорошенько обдумать, как это подать.

— Не нам с тобой, — покачал головой Малышев. — Лично с меня хватит вчерашнего. Я выхожу из игры.

Только теперь Володька начал кое-что понимать.

Он побледнел.

— Сережка, ты что, всерьез?

— Да.

— И с Шишкиным разговаривал… всерьез? Слушай, и на собрании ты расскажешь о… том случае?