Сгоревшая жизнь - Юлия Александровна Лавряшина

Все были сделаны в больнице – молодые медсестры и санитарки развлекались с оборудованием, гримасничая в объектив.

«Сняты “Полароидом”, – отметил Артур. – Значит, украденный снимок имелся в единственном экземпляре. Вопрос: откуда убийца знал это?»

Он еще раз всмотрелся в лица хохочущих девушек в белых халатиках. Могла женщина, которой теперь за пятьдесят, убить двух подруг и с одной из них снять скальп?

– Почему нет? – отозвался Никита из-за его плеча.

– Я произнес это вслух? – удивился Логов, не обернувшись.

– Вы же всегда проговариваете свои мысли, если я рядом.

– Думаешь, это вошло у меня в разряд автоматизмов? Придется следить за собой. – Артур ткнул латексным пальцем в пустой прямоугольник в альбоме. – Что здесь было? Вот в чем вопрос. Но узнать это невозможно.

Никита пробормотал:

– Да, я читал: «Полароид» выдавал готовую фотографию, но в единственном экземпляре.

– Читал. – Логов вздохнул. – А я им пользовался. Динозавр, понимаю. Шалимова была еще старше, поэтому и хранила эту бумажную память…

Споткнувшись на последнем слове, он медленно повернулся к Ивашину, и тот машинально вытянулся, ощутив важность момента.

– Если она догадалась, кто и за что убил ее старую подругу Кузьмичеву, то могла переснять эту фотографию на телефон. Он наверняка был в сумке… Как и ключи от квартиры.

– Сумки на месте убийства не нашли, – тихо напомнил Никита.

– Верно. Могла Шалимова подстраховаться и переслать кому-то эту фотографию? Надо запрячь наших технарей, пусть прошерстят ее соцсети, мессенджеры. Если найдут, у кого теперь этот снимок…

– Ему тоже грозит опасность.

Очнувшись, Артур посмотрел на помощника с удивлением:

– Ну да… Если, конечно, телефон Шалимовой не был запаролен. Не-не, – сообразил он. – Он не станет включать телефон! Понимает же, что мы его отслеживаем. Если наши засекут, что трубка включилась, этому типу опять придется бежать.

У Никиты даже плечи опустились – так заметно он расслабился:

– Значит, убийца не узнает, кому она могла отправить этот снимок?

– Если не пролистал ее сети сразу после убийства, пока мы еще были не в курсе…

Насмешливо проследив, как поползли вниз углы рта его помощника, Логов аккуратно закрыл альбом и хлопнул его по плечу:

– Не кисни. Будем надеяться, парню некогда было копаться в телефоне. Он когти рвал… А потом сообразил, что надо выключить ее телефон. Я на месте убийцы вообще поскорее избавился бы от такой улики!

У Никиты снова заблестели глаза. Как ни странно – оба…

– Значит, у нас есть шанс?

– Если я не нафантазировал с три короба и Шалимова действительно додумалась сделать копию. И у кого-то она хранится… В любом случае техникам придется поработать.

Он поманил пальцем:

– Посмотри на все фотографии Шалимовой до этого пустого места. Заметил?

– Что? – Никита беспомощно бегал взглядом по снимкам.

– Перстень. С рубином.

– Но его нет… Никакого перстня.

– Вот именно! А теперь смотри сюда. – Артур перевернул толстую страницу.

У Никиты вырвалось восторженное:

– Появился!

– В какой момент?

– В тот самый, который на том снимке, – прошептал Ивашин завороженно.

Закрыв альбом, Логов заключил:

– По крайней мере, вероятность этого очень велика. Ты обратил внимание, что сначала она носила перстень на среднем пальце, потом он переместился на мизинец.

– Потолстела?

– А ведь красивая девочка была… Ты прав: в такую вполне мог влюбиться даже криминальный авторитет. Но что-то пошло не так… Точнее, все. Помоги-ка…

Они осторожно упаковали альбом в пакет, и Артур вручил его помощнику. Разве не его обязанность таскать за боссом поклажу? Его самого развеселила эта мысль, но Никиту ничуть не смутила роль носильщика. Зажав альбом под мышкой, он бодро проследовал за Логовым по квартире, заглядывая во все шкафчики.

Отбросив церемонии, Артур запускал руки в ящики, ворошил белье, проверял карманы и штопаные колготки. На всем, что они осмотрели, лежала печать унылой, однообразной жизни, в которой не было места романтическим историям – эту версию Логов отмел сразу. Если у женщины имеется любовник, то и красивое белье найдется… Здесь его не оказалось. На трупе тоже.

«Для чего эта бедная женщина жила на этом свете? – задумался Артур уже по дороге в комитет. – Можно оправдать ее существование помощью больным людям… Но кто-то зверски убил ее… Бывший пациент? Значит, было за что… Коллега? Но она была обычной санитаркой… За этим может стоять шантаж. Сколько там она получала? Могла вымогать у кого-то деньги на пару с Кузьмичевой. Что такого страшного они могли узнать про кого-то? Или все же сами сотворили нечто такое, что заслужили смерть?»

Никита послушно молчал, пока он перебирал в уме варианты. Почему-то сейчас не хотелось проговаривать вслух, хотя такой способ действительно помогал – Шерлок и то им пользовался. В озвученной версии можно услышать полутона, неразличимые в мысленном монологе. Но Артуру лень было произнести хоть слово… Он и сам не ожидал, что картина одинокой жизни так подавит его – внезапно представилось, каким сам станет лет через пятнадцать…

* * *

Уговорить себя не трястись от страха не удалось… Как ни твердила я мысленно, что в любой момент, если меня разоблачат, могу сбежать из больницы и Артур не станет сердиться, но руки у меня предательски дрожали. И казалось, вокруг пахнет смертью… А ведь здесь была не хирургия, и даже запаха крови присутствовать не могло.

Может, этот противный душок источал мой страх? Мое сбивающееся с ритма сердчишко? Чуяла ли его Людмила Петровна, которая отвела меня в ординаторскую и представила докторам? Они уловили этот запах? Или их скептические взгляды, проползшие по всему моему щуплому телу, родились сами по себе?

В сестринской на меня смотрели добрее. С уже знакомым выражением: «Ой, куда ей… Ручки как прутики!» И это слегка успокоило: хоть у кого-то я не вызывала отвращения…

«Артур сказал: веточки, – вспомнилось мне, и я почувствовала себя бодрее. – Это звучит лучше. Приятнее».

– За что ж тебя пацанским именем назвали?

Я обернулась и сразу вспомнила эту медсестру: Софья Каткова. На допросе она разглядывала Артура так плотоядно, что я сразу ее невзлюбила. У нее были короткие рыжие волосы и прозрачные зеленые глаза, подведенные коричневым карандашом. Про себя я назвала ее Патрикеевной – к такой только попади на кончик носа, тут же сожрет. Артур и песенку допеть не успеет… Правда, он, слава богу, не такой лох, как маленький Колобок, и не кусок теста. Может, и выживет.

– Александра – царское имя, – возразила я, еле сдерживаясь, чтобы не послать ее.

Патрикеевна ухмыльнулась:

– Правда, что ли? И кто это у нас был Александрой? Екатерину помню.

«Потому что ты – бестолочь!» – донесся из недавнего прошлого голос нашего историка,