Гамма-воин - Сергей Зверев

Загудело в голове — будто колокола ударили. Красной мутью подернулась пыточная комнатка, и сразу стало легко на душе. Артему захотелось тут же рассказать глисту, который вдруг стал необычайно симпатичным, о том, как в возрасте неполных двенадцати лет впервые понял, что на самом деле значат «очумелые ручки…»

«Нет, это неинтересно, — боролся с собой Тарасов. — Он, наверно, забыл, а я ему напомню…»

— Я хочу сказать… — просвистел Артем.

Фээсбэшник заботливо склонился над ним, включил видеокамеру.

— Песню знаю хорошую… — закатив глаза, продолжал Тарасов. — И тебе спою…

Рожа глиста наморщилась.

— Говори, я слушаю! — повысил тот голос.

— Пусть ярость благородная… — захрипел Артем, чувствуя, как надуваются жилы на шее, — …вскипает, как волна-а-а…

Глист, кажется, ударил его по лицу, ударил еще раз, но боли Тарасов уже не почувствовал. В ушах гремели литавры, ревели трубы, и громогласный прилив старой песни заполнял все его существо.

— Расскажи мне, как китайцев замочил, — нетерпеливо потребовал следователь.

— Я… руку ему сломал… нечаянно… по дури… — еле слышно проговорил Тарасов.

— Кому?!

— Кольке Ситникову… И не рассказал никому… и Колька не рассказал…

— Что ты лепишь, мразь?! Какому Кольке?!

— В четвертом классе… год одна тысяча девятьсот восемьдесят третий…

Глист отшатнулся и с размаху ударил Тарасова согнутыми ладонями по ушам. В голове будто кто-то взорвал бомбу.

— «Идет война народная… священная война…» — хрипло выдавил Артем, и стол, мерцающий монитор, озабоченно-злое лицо фээсбэшника — все потонуло в багровом тумане…

— Ты дозу правильную ввел, а?! — накинулся глист на доктора. — Почему он отъехал?!

Фээсбэшник, кажется, готов был надавать эскулапу по физиономии.

— Парадоксальная реакция, — тыкая фонендоскопом в ребра бессознательного Тарасова, проговорил доктор. — Откуда ж я, мать его, знал, что он, гад, тренированный…

Глист вдруг успокоился:

— С нетренированными менты работают — как ты не понял еще… Подымай его как хочешь. Через час он мне нужен разговорчивый и теплый. Я должен все задокументировать, пока военные не спохватились…

— Через час никак, — эскулап звенел ампулами в своем ящике. — К завтрашнему утру только, не раньше… И сыворотку ему вводить во второй раз я бы не советовал…

Генерал Ларичев развил бурную деятельность: за утро он посетил Моссовет, администрацию президента и Генштаб. Ему казалось, что внутренности служебного «Мерседеса» раскалились, несмотря на климат-контроль. Звонили сразу оба мобильных телефона — личный и служебный, — гнусно попискивала «кремлевская» трубка, укрытая в обшивке салона. Как всегда бывало в трудные для Ларичева дни, у супруги появились неотложные дела, о которых она хотела срочно поговорить, и генерал не без мстительного чувства дал отбой.

Сейчас он ехал в стан врага — на Лубянку. По выражению физиономии водителя Ларичев видел, что маршрут тому не по душе: возвращаясь после бесед с чекистами, генерал бывал зол как черт. Вот и сегодня, едва «Мерседес» въехал на Старую площадь, шеф насупился, глубже натянул на лоб высокую фуражку и распрямил плечи.

Жалко выглядит Лубянская площадь без крестного папаши Феликса, и никакие цветочки не заменят железного чекиста…

Ларичев отметился на входе и заторопился к лифту. Старый сослуживец ждал его уже пятнадцать минут. Чертовы дорожные пробки… С отрешенным видом он шел по коридору, а мимо него скользили похожие на бескостных рыб сотрудники Лубянки, и пятились, как раки, потные, с ошалелыми глазами гражданские — журналисты или другая мелкая сволочь. Здесь, в мутном аквариуме российского зазеркалья.

Шедший навстречу полковник с танками в петлицах козырнул Ларичеву, и тот, механически ответив на приветствие, начал приходить в себя. Здесь его ждет друг, который посоветует, поможет, ведь он — этот самый друг — пришел в ФСБ из войск, а не из школы КГБ… Посоветует, хотя и не виделись лет пять.

Знакомая дверь кабинета. Референт, взвившийся навстречу.

— Михаил Федорович ждет вас, товарищ генерал, — без лишних эмоций и без подобострастия проговорил он. Молодец, Мишка: правильно своих офицеров воспитывает…

Хозяин кабинета встал из-за стола, приветствуя старого приятеля. В цивильном костюме он выглядел солиднее, чем в камуфляже — именно в камуфляжном полушубке Ларичев видел его год назад в Ханкале… Генерал пожал теплую руку чиновника и сел к столу, вынул из кармана сигареты. Михаил Федорович любезно сдвинул на угол стола кипу бумаг и водрузил на лакированную поверхность серебристую пепельницу.

Генерал ненавидел вступительные реплики, но хозяин кабинета с понятливостью, свойственной людям его профессии, обошелся без них.

— Сказывай, боевой товарищ! — произнес он вместо пустых слов дружбы.

— Меня попросили… — осторожно начал Ларичев и тут же спохватился: — Миша, у тебя здесь разговоры пишутся?

— Вроде нет, — честно ответил чиновник. — У нас своих писать начинают, если коррупцию на шею навесить хотят, а в основном чужих слушают… Ну так?

— У меня офицер пропал, — негромко сказал Ларичев.

Михаил Федорович воззрился на гостя с удивлением:

— И часто у тебя такое случается?

— Это у тебя случается, — отрезал генерал. — А у меня офицер пропал.

— Думаешь, он у нас в разработке? — осведомился хозяин кабинета и снял трубку внутренней связи. — Эй, Пыхалов, посмотри-ка по нашей базе… Как фамилия?.. Майор Тарасов! Жду!

Не успел Михаил Федорович положить трубку, как телефон зазуммерил.

— Ну?.. Есть такой?! И что?! Данные обрабатываются?! Черт! Спасибо, Пыхалов…

Ларичев вопросительно взглянул на приятеля.

— Данные обрабатываются, — отозвался тот. — А это значит, что ни черта я тебе не отвечу.

— А когда обработаются эти самые данные? — с надеждой спросил генерал.

— В том-то и дело, что не знаю! — раздраженно сказал Михаил Федорович. — Фокус в том, что, пока они обрабатываются, узнать ничего нельзя.

— А если ускорить процесс — твоей властью, так сказать?

— Невозможно! Особая группа информацией занимается. Мы их «верхним этажом» называем. Информацию спускают дозированно и только после того, как получат «добро» с самого верха…

— Даже тебе?

— И мне тоже. Я ведь не руковожу всей ФСБ — я второй зам по спецоперациям.

Ларичев, испытывая досаду, откинулся в кресле:

— Твою мать, Миша, ну и жизнь настала!

Чиновник кивнул и предложил:

— Объясни в двух словах суть дела. Может, посоветую чего…

Рассказ генерала, опустившего подробности и смазавшего собственную роль в организации известных событий, занял пять неполных минут. Хозяин кабинета слушал внимательно и только временами кивал.

— Ты не понял, что ли, до сих пор, а, генерал?! — поморщился чиновник. — С тобой в игру ведь сыграли! И со мной сыграют, если сунусь. Только разница в том, что я про правила этой игры кое-что слыхал, а ты — нет. Словом, не понимаешь ты, в чью пользу сыграл… Вторая чеченская в чью пользу закончилась, знаешь?

— В нашу, понятно…

— Да нет, друг: пользы пока никакой нет, потому что вторая чеченская еще не закончилась…

— Не понимаю! — покачал головой Ларичев.

— Что не понимаешь?

— На кого вы тут работаете, не понимаю… и как…

Михаил Федорович пожал плечами:

— Вопрос риторический… Если скажу — на мировое правительство, не поверишь ведь?

— Не поверю…

— Вот видишь…

— За кого тебя тут держат?

— За начальника, мать их!

Михаил Федорович в задумчивости снял телефонную трубку и тут же брякнул ее обратно на аппарат.

— Офицер-то стоящий, а? — спросил он.

Гость молча кивнул.

— Тогда давай стариной тряхнем! — С этими словами хозяин кабинета поднялся и стал укладывать в сейф свои бумаги. — А ты ведь закурить так и забыл, генерал, — вон только сигарету измял всю!.. Давай-ка, топай за мной!

Артем выбирался из забытья медленно и трудно. Первое, что он почувствовал, была саднящая боль во рту, — глист разбил-таки ему губу и, кажется, повредил зуб. Потом наплыла головная боль — рвущая, нагоняющая жуткую тоску. Тошнило. Тарасов попытался поднести руку к лицу и ощутил в ней дрожь: пальцы вибрировали, как под током. Мутно виделся потолок полутемного карцера, слабо освещенный синим плафоном. Похоже, помещение находилось ниже уровня земли — от стен шел могильный холод.

Сколько он пролежал вот так — лицом кверху, со сведенным судорогой лицом? Час? Два? Двенадцать часов? Артем понятия не имел. «Пора выбираться… — Мысли ворочались тяжело, как булыжники. — Это ведь свои, не чеченцы. От этих не уйдешь».

Пришел на память сырой подвал, в котором тогда еще старлея Тарасова держали боевики в девяносто третьем. Выкупа черные так и не получили: врезала по затерянному в горах аулу реактивная «Шилка», заревели на грунтовой дороге боевые машины десанта — «и покатились янычары…». А потом спецназовцы, похлопывая по плечу спасенного Артема, угощали его водкой — здесь же, в зачищенном ауле, и сиротливо торчали из зарослей крыжовника ноги убитого боевика в новехоньких кроссовках…