Убитая монета - Вадим Владимирович Ширяев

— Один из самых знаменитых фондов, или трастов, не важно, как именно он оформлен юридически — это всем известный фонд Нобеля, из которого платятся Нобелевские премии. Основатель именного фонда Альфред Нобель оставил свои деньги в доверительное управление именно с такой целью. Насколько я знаю, его фонд может размещать средства на депозитах, их можно вкладывать в акции, облигации и тому подобное, тратить деньги на содержание собственно фонда, но основные расходы — это все-таки выплата премий, — продолжил господин Широков. — Мы периодически можем там и сям услышать про фонд такого-то. Фондом такого-то финансируется то-то… Траст в английском, есть, прежде всего, доверительное управление. И мы не задумываемся о том, что это такое и почему именно фонд выбран для реализации какой-либо цели, и зачем вообще нужно это доверительное управление. Почему кто-то предпочитает именно такую форму сейчас, или в прошлом…

Его слушали все участники переговоров, хотя каждый по-своему. Владимир Александрович, который привык за много лет работы адвокатом и к монологам своих доверителей, и к выступлениям оппонентов, анализировал не только сами слова господина Широкова, но также его манеру говорить, интонации, жесты. Расположившийся рядом Живчик, казалось, наоборот — с самого начала встречи едва сдерживал себя, чтобы не перебить Андрея Адольфовича, и постоянно косился на Йозефа, молодого сотрудника аукциона, занявшего место немного поодаль от остальных. Переводчик на этой встрече явно был не нужен. Однако Виноградов, в отличие от своего сопровождающего, прекрасно понимал, что присутствие четвертого русскоязычного человека при общении организатора с потенциальными участниками аукциона из России было не только чем-то вроде протокольной необходимости. Это следовало расценивать, скорее, в качестве некой дополнительной страховки от возможных двусмысленных ситуаций и подозрений.

— У всех ведь на слуху благотворительные фонды американских миллиардеров? Многие даже считают, что любой богач с деньгами, нажитыми нечестным путем, а потому с нечистой совестью, может создать благотворительный фонд, оплатив себе, таким образом, индульгенцию. Обокрасть миллионы, а потом кинуть кость, или стряхнуть крошки с барского стола — вот что в представлении большинства обывателей называется благотворительность. Почему-то идея не красть, а платить нормальную зарплату, чтобы человек сам имел возможность заработать деньги и сам решал, на что их потратить, не привлекает… — Андрей Адольфович наполнил свой стакан из пластиковой бутылочки, — зато потом не приходилось бы тратить огромные суммы на благотворительность. Кому-то нечего есть, а кто-то хочет жить до ста лет, и ему нужен чистый воздух, вот такая чистая вода, экология…

— Ну, послушайте, господин Широков, о чем мы вообще говорим? — Живчик, все-таки, не выдержал и вмешался. — Вы когда-нибудь слышали, чтобы голливудский актер или компьютерщик-миллиардер ничего не оставил родственникам, а все передал благотворительным организациям? Ха-ха три раза…

— Любую идею можно извратить, как говорится — был бы человек плохой. Так же и с фондами. Злоупотребить можно любым правом. Можно дискредитировать любую идею. Превратить идею в ее противоположность. Благотворительность, например, превратить в легальное уклонение от уплаты налогов…

— Ну, так в Америке вообще уклонение от уплаты налогов, говорят, национальный вид спорта… — снова перебил его человек пор прозвищу Живчик. — А здесь что, не так, что ли? Сами знаете, сегодня фирма, или контрольный пакет ее акций, принадлежит такому-то миллиардеру, а завтра его акции переданы, — имеет право, — специально созданному фонду, который будет тратить получаемые деньги на вполне общественно-полезные цели. Ну, вроде разработки каких-нибудь новых лекарств, исследования для продления жизни и так далее. Но лекарства, как известно, не для всех, и продление жизни — тоже не всем. Зато как звучит в новостях для европейского обывателя! Миллиардер или мультимиллионер такой-то ничего не оставил родственникам, а все отдал на благотворительность…

— И что такого? — Виноградов удивленно посмотрел на своего соседа.

— Только вот распоряжаться этими благотворительными миллиардами все равно будут наследники. Пусть и через доверенное лицо. Потому что, как известно, и в Америке, и в Европе при передаче состояния по наследству положено платить безумные налоги. А так и деньги переданы в управление кому надо, и государство, то есть общество, ничего не получает. Красиво…

— Услуги по созданию и сопровождению фондов предоставляются фирмами, специально созданными для этого банками. Либо независимыми фирмами, которые с этими банками тесно связаны. Например, наш фонд — европейское юридическое лицо, а не российское, и он осуществляет свою деятельность здесь, а не у вас — то есть его не затрагивают ни международные санкции, ни законодательство Российской Федерации. — Широков налил себе еще воды:

— Господа, теперь опять по существу. Если я правильно понял, вы утверждаете, что это коллекция покойного отца вашей доверительницы. И привели мне, признаюсь, достаточно весомые аргументы — например, рубль 1704 года «чекан в кольце» из нашего каталога… да, он точно был на еврейском аукционе в Америке в 1972 году. Вероятно, тогда он не был продан, и потом как-то оказался у Леонида Левермана. Более того, специалисты с высокой степенью вероятности определяют некоторые наши монеты, как конфискованные у бывшего мэра Сочи в восьмидесятые годы, и попавшие к одному советскому милицейскому генералу…

— Почему же вы не хотите признать это официально?

— Для чего? — Поднял брови Широков. — Достаточно часто остаются неизвестными, как продавец, так и реальный покупатель монет. К тому же, на Западе традиция скрывать российское происхождение коллекций возникла еще после революции. Из целого десятка аукционов прошлого века только два официально позиционировали себя, как «продажи дублетов Эрмитажа» — в Германии, в 1931-м и в 1932-м. Некоторые назывались «из коллекции г-на…» с мифической немецкой фамилией, или просто «из коллекции северогерманского аристократа».

— Да, но как-то неразумно забывать о провенансе, согласны? — В голосе Живчика явно было значительно меньше вопроса, чем утверждения. — Кстати, есть еще и номера тушью на поле монет, что было принято до революции, а по ним тоже можно связать выставленные лоты и коллекцию Левермана. Монеты Левермана проходили до него на многих аукционах, в том числе и знаменитых… и если монета на самом деле от Гуттен-Чапского, да еще из коллекции самого Левермана, то она точно не сделанная вчера подделка по новой улучшенной технологии, верно? Тем более что значок коллекционера подделать легче, чем монету…

— Что вы имеете в виду?

— Только то, что страх перед этим есть, и липовые клейма Гуттен-Чапского тоже существуют, — многозначительно понизил голос Живчик.

— Господин Широков, я во всем этом разбираюсь плохо. Но, по-моему, коллекция Левермана и представляется, наверное, последней возможностью купить заведомо подлинную монету, — попытался разрядить обстановку адвокат. — Знаете, мне даже кажется, что такая коллекция на вашем аукционе — это реальная