Дерзкое ограбление - Йонас Бонниер

У меня мало посуды, так что, если не найдешь чистую чашку, сполосни что-нибудь из посудомойки.

«Сначала нужно найти кухню», – подумал Берггрен.

Он вырос в родительской трешке на улице Хантверкангатан. В пятидесятые-шестидесятые годов прошлого века в Стокгольме процветала вера в светлое будущее. Позднее это назовут «достойным уважения упрямством». Детство и юность Матса прошли в постоянной борьбе. Из-за ожирения он оказался выброшен за борт. Он не занимался спортом, его не приглашали на вечеринки. Школьные годы превратились в бесконечную муку для амбициозного, но не очень способного мальчика. От отца – рабочего металлургического завода, приехавшего в Стокгольм из Фалуна, – Берггрен унаследовал стремление к солидарности и справедливости, от матери – академика с Кунгсхольмена – он узнал, что в основе справедливого и демократического общества должна лежать равная ценность всех людей перед законом. Оба родителя дали ему понять, что он никогда не добьется большего, чем они. Он решил стать полицейским довольно рано, и ради поступления в полицейскую академию ему даже удалось сбавить вес – так усердно он готовился к вступительным испытаниям.

Берггрену еще не доводилось бывать в такой огромной квартире.

– Сколько же здесь квадратных метров?

– Больше, чем нужно, – сухо ответила Каролин. – Справишься сам?

– А ты? Ты… уходишь?

– Мне кое-что пришло в голову – хочу проверить, есть ли другой вход в здание на Карлавеген, может быть, со двора или через гараж.

– Сейчас? – опешил Берггрен.

– Я не хочу спать. А ты отдыхай.

Берггрен знал, что нужно бы запротестовать и поехать с ней, но у него не было сил, так что он кивнул, лег на диван, который оказался даже мягче, чем он предполагал, и тут же заснул.

25

Во время Второй мировой войны столицу Черногории сравняли с землей: город бомбардировали более шестидесяти раз. Кажется, абсурд – зачем тратить такое количество снарядов на этот небольшой город? И все же цифры не лгут: именно столько раз самолеты проливали свой дождь зла на когда-то живописную долину, где сливаются две реки.

К концу войны все было уничтожено. В пятидесятые-шестидесятые годы Коммунистическая партия принялась отстраивала свою столицу заново, взяв за образец уже знакомый в Восточной Европе стиль – некий бюджетный вариант модернизма. Как и в Стокгольме, в столице Черногории запретили возводить дома выше пяти-шести этажей, но, в отличие от северной столицы, Подгорицу всю сделали однотипной, дешевой и бездушной.

Пилот Филип Цивич любил свой родной город, но вовсе не за красоту, хотя за последние двадцать лет Подгорица действительно преобразилась в лучшую сторону. Правда, увидеть изменение столицы в ближайшие двадцать лет Цивичу не придется. Он загружал чемоданы в багажник с тяжелым сердцем.

– Поехали? – спросила из машины жена. Сын на заднем сиденье играл в телефоне.

Черногория, Сербия… ему все равно, где жить – это еще сильнее расстраивало Филипа Цивича.

– Да, едем, – ответил он скрепя сердце.

* * *

Сербский министр юстиции Небойша Хаве предчувствовал, что на назначенной сразу после обеда встрече предстоят новые переговоры. В этот раз, в отличие от всех других встреч, которые он проводит в рабочее время в роскошном правительственном здании на улице Неманжина в Белграде, можно не лукавить об этом: он руководит правительством, в котором все решают компромиссы – стоит заглянуть под красочный фасад, как все расползается в разные стороны.

В дверь постучали, и в следующую секунду появился секретарь – молодой мужчина с хорошей выправкой и самоуверенным видом.

– К вам пришел Филип Цивич, – сообщил он.

– Отлично, пусть войдет, – ответил Хаве.

Он знал, какое впечатление его рабочий кабинет производит на всех, кто приходит к нему впервые: четырехметровый потолок с авторской лепниной, высокие окна, выходящие на улицу и обрамленные тяжелыми бархатными шторами; над антикварным диванным гарнитуром сверкает хрустальная люстра, а на стенах развешаны картины известных сербских художников. При виде такого богатства невозможно сдержать вздох восхищения.

Филип Цивич переступил порог кабинета. Эти двое мужчин дружили так давно, что позолоченные подставки для ручек и персидские ковры вряд ли могли как-то повлиять на их отношения. И все же гость обратил внимание на роскошь вокруг.

– Сядем здесь? – предложил министр, показывая на современные кресла у окна.

Они сели напротив друг друга.

– Меня удивили твои слова, Филип, – начал Хаве. – Я даже не знал, что ты в Белграде.

– Так и было задумано – я никому не сказал, где я. Сегодня у меня есть кое-что, что позволит нам наконец поставить точку в переговорах.

Министр юстиции кивнул, промолчав. Он был уверен, что его кабинет прослушивается, и предпочитал думать, что те, кто делает это, желают ему добра, но все же приучил себя не оставлять следов на записях, которые могут быть использованы против него. В этой стране сегодня один режим, а завтра уже другой.

– У меня есть сведения о планирующемся ограблении денежного хранилища, – сказал Цивич. – В нем замешаны люди из Черногории. Это… невероятная история…

Небойша Хаве спокойно кивнул:

– Я не могу доверять сведениям, основанным на слухах. Мы же уже говорили об этом, Филип, помнишь?

– Да, но это больше, чем слухи.

– А это ограбление планируется в Белграде?

– Нет.

– В Черногории?

– Нет, в Швеции.

– В самом деле?

– Разве ты не просил страну из Евросоюза?

– Швеция нам подходит, – подтвердил Хаве. – Даже очень.

Министр юстиции стремился к сотрудничеству с европейскими странами в том, что касается правоохранительной деятельности, но, чтобы брать, нужно отдавать. В последний раз старые друзья говорили об этом больше года назад, и тогда Хаве подчеркнул, что его интересует только взаимосотрудничество.

– Я могу предоставить подробную информацию, – продолжил Цивич, – У меня мало имен, но есть все остальное, что поможет шведской полиции вычислить, где, когда и как произойдет ограбление. Судя по плану преступников, это крупнейшее ограбление в истории Швеции.

– Кто не замышляет крупнейшее ограбление в истории… – усмехнулся Хаве. – Это тоже часть плана.

– Но мне нужны гарантии, что ты сдержишь обещание.

Это обещание Хаве дал своему другу детства год назад, и из-за него пилот сидел сегодня в его кабинете. Во время войны Филип Цивич участвовал в противостояниях, которые обеспечили его врагами на всю жизнь. Какое-то время ему казалось, что все забыто, но потом старые обиды полезли наружу. Он не знал, за что ему мстят, но последние восемнадцать месяцев они с семьей жили под постоянной угрозой. Цивич заставлял жену с сыном переезжать не реже раза в неделю, а сам спал с пистолетом под мышкой и порвал все связи с друзьями и родственниками – так было лучше для них.

Но долго так продолжаться не могло.

А в это время сербский министр юстиции Небойша Хаве,