Небо в алмазах - Сергей Гайдуков

— И ты уверен, что он тебе не наврал? — усмехнулся Лисицын. — Саня, Саня, разве можно доверять в таких вещах... Что, если бы твой шеф был причастен к исчезновению Америдиса, он бы перед тобой стал изливать душу? Нет, не стал бы. Да и черт с ним, с Америдисом! — решительно махнул рукой Лисицын. — Пусть другие им занимаются... Я-то сегодня здесь не поэтому.

— Решили просто отдохнуть? — спростодушничал я.

— Просто отдыхал я последний раз в девяносто первом году, в июле месяце, — сказал со вздохом Лисицын. Взгляд его при этом упирался в расписанную стену бара: там высилась пальма, а чуть поодаль ехала на водных лыжах широко улыбающаяся красотка в бикини. — Я тут не на отдыхе, — повторил Лисицын и отвел глаза от ярких беззаботных цветов бикини. — У меня тут встреча. .

— Понятно, — сказал я, ожидая каких-то пояснений от подполковника, но тот промолчал, исподлобья поглядывая на меня и мелкими глотками отпивая из бокала.

— Мешаю? — догадался я. — Ухожу, ухожу...

— Стой, — он резким движением ухватил меня за руку и заставил сесть. — Успеешь уйти. Встреча назначена на половину двенадцатого, так что двадцать минут у нас с тобой еще есть.

Я подумал, что сейчас Лисицын заведет свое обычное: «И не надоело тебе еще сидеть в этом дерьме, и не стыдно ли тебе, и что бы сказал по этому поводу твой отец, и не заняться бы тебе чем-нибудь поприличнее...»

Но я ошибся.

— Я говорил тебе, что просматривал недавно последнее дело, которым занимался твой отец? — спросил Лисицын, поглядывая по сторонам.

— Да, — кивнул я. — Было такое.

— Знаешь, что это за дело?

— Нет, — сказал я. Еще мне хотелось добавить: «Лучше бы ты не в старых делах рылся, а поискал бы Мухина! А то неделю ему подавай! Нет у меня недели!!!» На самом деле у меня не было не только недели, у меня не было плана действий. А раз у меня не было плана действий, то я никуда не торопился, сидел и слушал лисицынские байки.

— Двойное убийство, — сказал Лисицын. — Убили супружескую пару. Убили в новогоднюю ночь. И ограбили.

— Угу, — кивнул я, подтверждая свой интерес. Хотя никакого особого интереса у меня не было. Все, что там случилось в одна тысяча девятьсот... Это такое старье. Это уже никому не нужно, это уже никому не интересно, кроме Лисицына, тоскующего по молодости.

— Убийц нашли, — неторопливо продолжал Лисицын. — Потому что улик было много, даже слишком много. Это были непрофессиональные убийцы... И в принципе следствие можно было быстренько свернуть и отправить дело в суд. Но твой отец так не думал, он вернул дело на доследование...

— Вы мне об этом рассказывали, — напомнил я.

— Я тогда был еще зеленый пацан, — Лисицын словно пропустил мои слова мимо ушей. — Я даже не был в курсе всех обстоятельств дела. Меня гоняли по мелочам, вот по одной такой мелочи я и попался твоему отцу на зуб... Была там одна антикварная штучка, которая пропала из дома убитых. А у убийц ее не нашли. Подсвечник бронзовый. Девятнадцатого века.

— Ценная вещь, — сказал я.

— Ценная тем, что, скорее всего, этим подсвечником проломили череп одной из жертв, — сказал Лисицын. — Следователь говорил, что череп могли проломить и каким-то другим предметом, но твой отец потребовал дополнительной экспертизы. И в тканях вокруг раны нашли частицы бронзы. Получилось, что следствие не нашло орудие преступления. Всех взгрели, меня в том числе. Но подсвечника мы так и не нашли...

Лисицын вздохнул и посмотрел на часы.

— А отец твой ушел тогда в отпуск, — подполковник заговорил быстрее, словно боялся, что не успеет мне рассказать свою историю. — И должен был снова решить вопрос об этом деле, когда вернется. Но он не вернулся, потому что его машина сорвалась в пропасть...

Я выдержал печальную паузу, которую требовали приличия, и спросил:

— Так, а что с этим делом?

— Передали в суд, — сказал Лисицын. — Про подсвечник особенно никто не вспоминал, потому что улик хватало и без того. Убийц осудили. Дело закрыли.

— Ясно, — сказал я. Эта древняя история вымотала меня хуже мексиканского телесериала. Карабас уже стал подозрительно на меня поглядывать, думая, вероятно, что я отлыниваю от работы, используя Лисицына как прикрытие. — Уже почти половина двенадцатого. Я пойду...

Лисицын то ли вздрогнул, то ли просто резко подал мне руку на прощание.

— И я хотел спросить...

— Что? — посмотрел на меня снизу вверх подполковник.

— Вы ничего не узнали насчет Мухина?

Тут Лисицын совершенно точно вздрогнул. У подполковника нервы стали ни к черту. Наверное, и память такая же. Поэтому я решил напомнить:

— Это тот парень, который взял у меня деньги и смылся. Я про него говорил вам в прошлый раз.

— А-а... — Лисицын расслабленно вздохнул. — Вот ты про кого... Нет, ты знаешь, ничего я про этого типа не узнал. Некогда было. То Америдис этот, чтоб его... То вот теперь... — Он как-то неопределенно сцепил ладони, и я остался в неведении, что же было в списке срочных дел подполковника Лисицына после пропавшего финансиста Америдиса. Переспрашивать я не стал.

Я просто отошел к стойке бара, где Карабас приветствовал меня раздраженным шипением:

— Наворковался, голубок?

— Чуть не уснул, — признался я. — Все рассказывал мне, как мой отец одиннадцать лет назад устроил ему выволочку. Это произвело на него глубокое впечатление.

— А кто был твой отец? — удивился Карабас. — Разве он не в ГАИ работал?

— В прокуратуре, — устало сообщил я Карабасу, зная, что он это забудет через пять минут.

— Круто, — оценил Карабас. — Только надо было делать выволочку не одиннадцать лет назад, а сейчас. Чтобы он отвязался от «Антилопы» раз и навсегда. Опять он выспрашивал насчет того пропавшего банкира?

— Нет, у него здесь какая-то встреча, — сказал я, показывая кулак Антону, который намылился было уйти от дверей вслед за очередной юбкой.

— Встреча, говоришь? — Карабас перегнулся через стойку, вглядываясь куда-то в глубь зала, хотя трудно было что-то рассмотреть в мелькании огней и танцующих фигур. Тем не менее Карабасу это удалось. — И вправду... — Карабас ухмыльнулся. — Какой-то парень подошел к твоему полковнику. Может, его и девочки не интересуют, потому что он мальчиками увлекается?

— Не увлекается, — сказал я, привстал с табурета и обернулся. Когда между темными силуэтами на миг образовался просвет, я увидел спину сидящего за столиком Лисицына, но никакого парня рядом не было. Я ехидно заметил Карабасу, что у него начались галлюцинации, но тот отмахнулся от меня и сказал, поразмыслив:

— Пойду-ка я подлижусь к твоему менту. Вино ему понравилось? Значит, еще один бокальчик не повредит. И что-нибудь из закусок. А то его идеи насчет ОМОНа и переписи населения... Как-то мне это не очень нравится.

Карабас тщательно вытер руки о свою майку, потом небрежно бросил на тарелку несколько ломтей ветчины и сверху украсил их зеленью. Потом снова вытер руки об майку, взял тарелку, бокал с вином и решительной походкой отправился к Лисицыну, подлизываться.

Меня он оставил за стойкой бара на хозяйстве, поэтому я просмотрел сам момент прибытия Карабаса к лисицынскому столику. Карабас вернулся обратно минуты через две, и был он какой-то растерянный. Бокал с вином он поставил обратно на стойку. Ломоть ветчины он задумчиво положил к себе в рот.

— Он отказался? — предположил я. — Этого стоило ожидать, он же...

— Все намного хуже, — перебил меня Карабас, берясь за второй ломоть ветчины. — Ты уволен, Саня.

Я его не понял.

— Опять? — спросил я, глупо улыбаясь.

— Снова, — сказал Карабас, и я заметил, что его пальцы дрожат.

— Почему? — спросил я уже без улыбки.

— Потому что твой полковник сыграл в ящик, — тихо проговорил Карабас.

— Он не полковник, он подполковник, — неуместно заметил я. Третий кусок ветчины Карабас швырнул мне в физиономию. Я так понял, что это мое выходное пособие.

5

Оперативная группа приехала за пять минут до полуночи, и, таким образом, обычное краткосрочное безумие по поводу бесплатного шампанского не состоялось. Карабас едва не со слезами на глазах наблюдал, как оперативники сортируют публику, рассаживают людей за столики и начинают долгие нудные разговоры о том, кто что видел, кто что слышал и кто, собственно, есть кто. Многие из карабасовских клиентов упорно не въезжали, что милиция настоящая и допрос настоящий. Они истерически хохотали и норовили облобызаться с оперативниками. Тем приходилось подводить весельчаков к неподвижному телу Лисицына, и веселье постепенно сникало.

В «Золотой Антилопе» становилось все больше и больше милиционеров, получился настоящий аншлаг, но поскольку никто ничего не заказывал, то лицо Карабаса выражало плохо скрываемую скорбь. И еще он периодически косился на меня, чтобы я не забывал, кто, по мнению Карабаса, виноват в этой катастрофе. Виноват был я, потому что я знал Лисицына, а Лисицын был мертв, и теперь заведение Карабаса было закрыто. И совсем не факт, что оно откроется следующим вечером.