Измена командармов - Андрей Владиславович Ганин

симпатиям»[346]. Более того, некоторые офицеры «в прилегающих к Волге местностях… предпочитали идти на юг в Добровольческую армию, несмотря на ее отдаленность, а не в Народную, в надежность которой не верили, усматривая в общем курсе политики определенное партийное течение»[347]. И, как позднее писал управляющий ведомством внутренних дел Комуча П.Д. Климушкин: «Между Комучем и офицерством с самого же начала гражданского движения на Волге создалось взаимное непонимание, приведшее потом к полному расхождению»[348].

Махин был негласным военным консультантом Комуча[349], однако лидеры последнего склонны были видеть в Махине потенциального военного вождя и, видимо, не доверяли ему до конца. По крайней мере, Махина не назначили на пост начальника штаба Народной армии, на который он вполне мог рассчитывать[350]. Скорее всего, это связано с опасениями эсеров в отношении офицерства и возможного установления военной диктатуры. Впоследствии, однако, эсеровские деятели не скупились на похвалу в адрес Махина и выражали сожаление, что в рядах Комуча Махин не получил должного служебного продвижения.

В частности, председатель Комуча В.К. Вольский в своем докладе на заседании IX Совета партии эсеров (июнь 1919 г.) заявил: «Только один был у нас, один, чей образ светлым лучом врезался в каждого, кто только с ним встречался. Знаток военного дела, подлинный военный вождь, организатор, глубоко понимавший душу народа и знавший ключ к его душе, полный личного бесстрашия и храбрости и глубочайшей преданности идее демократического восстановления России — таков был незабвенный Федор Евдокимович Махин, подполковник Генерального штаба, бывший начальником штаба[351] одной из армий. Он ускорил июльское взятие Уфы… и благодаря этому попал под подозрение офицерских кругов… Как это ни чудовищно, но именно Фортунатов и Лебедев категорически протестовали против какого бы то ни было его назначения. И этот вождь вынужден был негласным консультантом пребывать при Комитете, разрабатывая вопросы возобновления войны с Германией.

Лишь впоследствии Лебедев и Фортунатов признали возможным дать Махину Хвалынскую группу, состоявшую преимущественно из добровольцев-крестьян. Там Махин проявил все свое организаторское умение и создал могучую военную величину, вполне демократическую. Там же он был два раза ранен, оба раза на волосок от смерти. Раненый, он продолжал вести командование и, еле оправляясь, возвращался к своим обязанностям. Лебедев и Фортунатов стали даже соглашаться на то, чтобы ввести его в Главный штаб, тогда уже переорганизованный в военное ведомство. Но только перед самым падением Самары удалось выдвинуть Федора Евдокимовича на ответственный пост, что для спасения Самары было уже поздно, но все же несколько упорядочило беспорядочное отступление. Махин был переведен сперва на западный, потом на восточный Оренбургский фронт и попал в распоряжение Дутова.

После колчаковского переворота Махин был арестован и отвезен в Омск. Не желая расстроить фронта, он не воспользовался своим влиянием на казаков и дозволил себя арестовать беспрепятственно. О его положении в Омске были только слухи. Если кто достоин был стать военным руководителем, главою военного дела революционной демократической трудовой республики, то это был Махин. Если кому и можно было вручить временную[352] и политическую диктатуру, то это только Махину, славному и честному демократу с.-р., редкостно мощной личности.

Несчастье Комитета, который в военном деле вынужден был полагаться на с.-р. Лебедева, Фортунатова, затем Взорова[353], не дало ему возможности поставить Махина в центр своего военного дела. Комитет полагался на своих в штабе, но толку в них оказалось мало»[354]. Как писал С.Н. Николаев, «после падения Уфы, в начале июля, Комитет мог ввести в органы центрального управления Генерального штаба подполковника Ф.Е. Махина, но допустил ошибку, назначив его на фронт…»[355] Впрочем, эсеры даже в ноябре 1918 г. не знали, какое применение найти Махину. В переговорах между Уфой и Омском 5 ноября 1918 г. прозвучало предложение от одного из руководителей московского эсеровского подполья Д.Д. Донского прислать им Махина, по-видимому, для последующей отправки представителем в Добровольческую армию[356].

Не имея возможности повлиять на решение Дутова в связи с омскими событиями, эсеры предприняли попытку срыва его переговоров с Колчаком. Еще до 21 ноября произошел перерыв связи с Оренбургом[357]. В разговоре по прямому проводу между представителем Совета управляющих ведомствами Комуча (орган исполнительной власти Комуча, сохранившийся после образования Директории в Уфе) М.А. Веденяпиным и представителем Чехословацкого национального совета доктором Куделей первый заявил: «Попытка Совета[358] воспрепятствовать сговору Колчака с Дутовым по прямому проводу парализована генералом Сыровым, который запретил даже доставлять Совету контрольную ленту, обеспечив монархистам возможность беспрепятственно осуществлять свой заговор и лишив Совет возможности принять меры противодействия. Кроме того, генерал Сыровой крайне ограничил даже круг лиц и учреждений, которым Совет управляющих может посылать политические телеграммы и не только на фронт, но и на всей территории, освобожденной от большевиков. Сейчас генерал Сыровой требует отправки Дутову пяти миллионов, которые будут употреблены для содействия Колчаку против демократии. Генерал Сыровой требует передачи в руки военного командования милиции и государственной охраны, без чего Совет не сможет осуществлять важнейшие свои функции охраны безопасности граждан, государственного порядка и самой государственной власти, Совету известно предположение о назначении генерала Каппеля командующим Самарского и Симбирского фронта. Совет отдает должное военным заслугам и способностям генерала Каппеля, но он (Каппель. — А. Г) никогда не скрывал своих монархических убеждений и назначение его на столь ответственный пост в момент монархического Омского мятежа равносильно активному содействию этому мятежу. Указанные меры, ослабляющие позицию демократии и содействующие монархистам, оправдываются будто бы интересами фронта. Совет управляющих и вся русская демократия более кого бы то ни было заинтересованы в укреплении фронта, разрушение которого грозит потерей последней территории, откуда может вести борьбу демократия, и содействующие монархистам уже вызвали тревогу на фронте, поколебали его стойкость и угрожают окончательно разложить его, ибо войска демократии не смогут и не захотят драться за монархию. Мы гарантируем успешную защиту Самарского и Симбирского участка фронта при условии назначения командующим русскими частями этого фронта полковника Махина при общем командовании Войцеховского. Все указанные меры были бы приняты, меры оккупационные монархического неприятельского отряда[359], но совершенно непонятны, когда они исходят от имени демократического правящего органа дружественной чехословацкой нации. Мы полагаем, что меры эти представляют ряд недоразумений, которые мы просим выяснить. Если же такие меры, как изъятие из рук Совета милиции и Государственной охраны, назначение командующим фронтом генерала Каппеля, предоставление Дутову возможности сговориться с Колчаком и отправка ему денежных средств для осуществления своего заговора, будут приводиться в исполнение, то Совет управляющих, лишенный возможности исполнять свои