Таинства любви (новеллы и беседы о любви) - Петр Киле

Старшая, не оглядываясь, небрежно спросила у него, который час. Не успел он ответить, как она сама, посмотрев на его часы, сказала: «Шесть!», точно это он у нее спросил о времени, и не подумала поблагодарить. В эту минуту на него взглянула другая - уже со знакомым выражением приветливости и живого внимания - и улыбнулась:

- Спасибо!

Владимир тотчас узнал ее, кассиршу из Дома книги, и поспешно кивнул, скорее даже раскланялся, потому что она и вовсе засмеялась.

- Добрый вечер! - прозвучал свежий и теплый голос, смеялась она потому, что не могла вспомнить его. Старшая, приосанясь, повернулась к молодому человеку, с которым так весело поздоровалась ее спутница, и Мостепанов, уловив не удивление, а смех в глазах молодой, назвал себя. Тут подошел автобус, весьма переполненный, Владимир подсадил женщин и сам протиснулся, уже весь в пылу нежданного приключения.

Старшая успешно продвинулась вперед и даже уселась. Молодая и Мостепанов невольно держались в этой давке вместе.

- Так вас зовут Владимир Мостепанов, - заговорила она первой. - Скажите, разве мы с вами знакомы?

- Да! - уверенно отвечал он.

Она улыбнулась.

- Но я вас не помню, простите. Может быть, вы просто видели меня за работой в кассе?

- Это правда, - как бы лишь отчасти согласился Мостепанов.

- Хорошо! Меня зовут Софья. Мы с вами знакомы... ну, немножко... А познакомились мы у Анны Дмитриевны, нашей родственницы. Вот пока и все. А теперь Анна должна знать о вас чуть больше - на случай, если мама справится у ней о вас. Скажите поскорее, кто вы и что вы?

Владимир рассмеялся уловке его новой знакомой, простодушной и такой детской, но сказать о себе в двух словах затруднился.

- О себе - в двух словах... Нет, это невозможно!

- Нет, вы просто... анкетные данные, - торопила его Софья.

Он был вынужден сказать, что ему тридцать два года, что он химик, работает в НИИ...

- Хорошо. Тоже хорошо! - Все легко и весело воспринимала девушка, словно забавляясь своей игрой.

- Впрочем, все это вздор, - вдруг добавил Владимир.

- Как это? Что, собственно, вздор? - Софья с изумлением и даже с тревогой уставилась на него, вообще ей симпатичного и все-таки несколько странного.

- И годы мои, и мое образование, и то, что я работаю старшим научным сотрудником в НИИ...

- Не скажете же вы, что вы робот или пришелец из космоса? - с некоторым недоумением пошутила Софья.

- Все может быть, - отвечал Мостепанов вполне серьезно.

Софья улыбнулась и, взглянув на часы, сказала, что опаздывает на занятия. Она училась на вечернем отделении экономического факультета. Владимир предложил встретить ее вечером и проводить домой. Она подумала и согласилась. В автобусе поредело, и Софья села рядом с матерью, а Владимир, попрощавшись с ними, как с хорошими знакомыми, вышел. Над Марсовым полем сиял вечерний свет, веющий холодом сверкающих льдин, вереницей уносившихся по Неве.

Софья, по убеждению матери, как она потом, смеясь, рассказывала о себе Мостепанову, получила прекрасное воспитание. Она с пяти лет изучала английский язык и кончила музыкальную школу. Только смерть отца, полковника в отставке, смешала все далеко идущие планы и намерения семьи. Мама была вынуждена пойти работать страховым агентом, чтобы выправить пошатнувшееся материальное положение и вместе с тем более свободно, чем на производстве, располагать своим временем. Обе так приуныли, что через два года, когда Софья кончила школу, она только по инерции попыталась было поступить в Институт театра, музыки и кинематографии. Провал, может быть, к счастью, оказался столь решительным, что Тамара Осиповна, а за нею и дочь быстро переориентировались. Софья поступила на работу, а через год и учиться.

Они жили вдвоем в большой трехкомнатной квартире на улице Чайковского. Привыкнув к достатку, они не то что чувствовали себя нищими, а любили прибедняться перед знакомыми, хотя жили куда лучше их. Неудивительно, Софья обожала мать, во всем ее слушалась - по привычке с детства, по своему характеру, по природе. Она вполне разделяла тайную мысль матери: теперь главная ставка для них - это такой муж для Софьи, который по специальности, должности с видами на будущее уже сейчас восстановил бы или даже улучшил материальное положение семьи, потому что они не хотели жить кое-как, особенно сейчас, когда так процветают шоферы, продавцы сигарет или мясники... «Это, конечно, резонно», - смеясь, добавляла как бы от себя Софья.

Само собой, молодого человека, возможного кандидата в женихи, Софья показывала маме. Смотрины такого рода редко кто из нынешних юнцов выдерживал. Куда более благосклонно встречала Тамара Осиповна человека средних лет, воспитанного, преуспевающего, но тут уже Софья умела выискать всякие минусы: скажем, мужчина женат или был женат и имеет детей и т.п. «Впрочем, время терпит», - говорила Тамара Осиповна, а Софья еще не сознавала своего положения. Она работала и училась, времени у нее ни на что больше не оставалось.

- Мама! Я ушла! - И Софья помчалась на вечерние занятия в университете, где ее и встретил Владимир Мостепанов уже поздно вечером.

Выяснилось, что фамилия у Софьи - Пилипенко.

- Вы украинка? - спросил Владимир, уловив какую-то особенность, свойственную девушке.

- Да, - отвечала она, точно радуясь его догадке. - Впрочем, моя бабушка была молдаванка, чуть ли не цыганка... Во мне и польская кровь есть, и великорусская... Родилась я в Ужгороде... Поскольку папа был военный, где мы только не жили! В Киеве мы жили три года, когда мне было двенадцать, тринадцать, четырнадцать лет. Вы бывали в Киеве?

- Нет.

- Непременно побывайте, - прозвучал задушевный совет как обещание счастья, которого ищут.

- Вы так нежно любите Киев?

- Естественно.

- А как же Москва?

- Москва есть Москва, - возразила Софья.

- А Ленинград?

- Его (они как раз переходили пешком Дворцовый мост, и Софья кивнула в сторону города) я тоже считаю родным городом и люблю. Но будь моя воля, я бы переехала жить в Киев.

Голос у нее был высокий, теплый, такой свежий... В самом деле, украинка! И вместе с тем нечто чисто русское, почти деревенское по простоте и искренности. А ведь интеллигентка - по стати, по интонации голоса, по взгляду! Нежное, тонкое и, думалось, чистое создание!

Это была памятная для него прогулка. Что с того, что он писал стихи и даже вот-вот должна была выйти его первая книжка? Это было нечто вроде хобби, как у иных собирание марок и увлечение магнитофонами, хобби, правда, тихое, скромное. Они шагали по пустынной набережной. Но Неве плыли белые льдины, по небу проносились белые облака, фонари светились белым нездешним светом... Софья расспрашивала его, и ему надо было объяснить, что он, собственно, не робот, не пришелец из космоса, а... поэт.

- Вы поэт?! - с нежным изумлением переспросила Софья.

И тут на Мостепанова словно снизошло озарение свыше. Мысль, которая и прежде приходила ему в голову, засветилась, точно светлячок, и полетела впереди. Ему было светло, казалось, что и Софье, шедшей доверчиво рядом с ним, держа его за руку, тоже в эту минуту стало светло. Он впервые не то что поверил, а твердо решил стать писателем, разумеется, настоящим, большим писателем.

- До сих пор я писал стихи, так сказать, на досуге, для себя. У меня книжка выходит... Но по-настоящему надо писать и прозу, и пьесы, и киносценарии, - вдруг заявил он.

- Конечно! - горячо заговорила Софья. - Как, писать стихи - и так долго не решиться посвятить всего себя творчеству? Вы правы, Володя! Все побоку - и писать, писать!

- И вас побоку? - рассмеялся Мостепанов.

Они держались за руки и глядели друг на друга с увлечением. Нет, это еще не было объяснением в любви, но все говорило, что оно возможно, близко, желанно. Прощаясь, он слегка притянул ее к себе, она поцеловала его в щеку, и он долго ощущал прикосновение ее сухих губ - как дуновение теплого весеннего ветерка. Все это было для него точно внове. Вероятно, не в нем тут дело, решил он, а в Софье.

Софья скоро свела Мостепанова с Анной Дмитриевной, утверждая, что это знакомство будет для него полезно, потому что Анна - литературовед и сама пишет стихи.

Владимир увидел перед собой среднего роста полную женщину с голубыми глазами, резковатую на язык. Она поминутно курила и отзывалась о мужчинах и женщинах равно пренебрежительно и свысока: «Эти мужчины (или мужики)...», или: «Уж эти женщины...» Любила употреблять сильные словечки - «нахалюга», «шлюха»...

- Володя пишет стихи. У него скоро выходит книжка, - сказала Софья чуть ли не с гордостью.

- Прекрасно! Первая книжка! А сколько вам лет, Володя? - задала Анна Дмитриевна свой коронный вопрос: она придерживалась вполне основательного убеждения, что настоящие поэты формируются рано, о чем говорят примеры из классики.