Кочевники поневоле - Майкл Гелприн

– Что значит уносить? Почему?

– Плохие дела, – скороговоркой бормотнул Патрик. – Только что приходил твой приятель. Этот, как его, Бьёрн. Наших парламентёров в декабре расстреляли!

Глава 13

Острова. Курт

Илья вернулся с рыбалки хмурый и злой.

– Плохо дело, дружище, – сказал он, вывалив на снег три большие рыбины и пяток помельче. – Остался последний крючок, а без них мы покойники.

– С ними тоже, – ответил Курт безучастно.

На острове они прожили тринадцать дней – Курт каждое утро делал зарубку на корявом стволе дерева неизвестной породы. Первую неделю Илья не вставал, и Курту приходилось его кормить неумело зажаренной на костре рыбой. Ловить её толком он так и не научился и за неделю извёл восемь крючков из десяти. Оставшиеся два пришедший наконец в себя Илья берёг, по собственным словам, как зеницу ока. И один таки не уберёг.

Рыбу ловили в продолбленной во льду лунке в десяти метрах от восточного берега. И в сорока от того места, где погиб Фрол. При ловле привязывались верёвкой к ближайшему стволу – на случай, если лёд под ногами обломится.

– Не иначе, по дну тёплое течение проходит, – ворчал Илья, мелкими осторожными шажками семеня к лунке. – Как у Заячьей губы. Есть такое место, оно сейчас в мае. Так в декабре мы там, бывало, купались. Представляешь, холодина кругом, а вода как трироговое молоко сразу после дойки.

Курт разрыл снег и хозяйственно пересчитал упрятанную под него рыбу. Хватить её должно было недели на полторы. На две, если как следует затянуть ремни. На две с половиной максимум.

– Допустим, пока есть крючок, мы наловим ещё столько же, – сказал он. – До весны всё равно не протянем.

Илья задумчиво кивнул. До весны оставалось два с половиной месяца. Достаточно, чтобы срубить на берегу плот, перевязав брёвна нарезанной из одежды тканью. Плот предполагалось спустить на воду, едва сойдёт лёд. И тогда, если повезёт… Только вот до весны и до ледохода надо было ещё дожить. И по всему выходило, что дожить не удастся.

– Нужно идти, – сказал Курт. – От острова к острову, на запад, по направлению к лету. Возможно, найдём протоку.

– Будем уставать, – возразил Илья. – И жратвы понадобится больше. Сдохнем только раньше, вот и всё.

– У тебя есть другие предложения?

– Откуда? – Илья пожал плечами. – Были бы, давно бы уже предложил.

– Тогда как только истратим крючок, уходим.

Крючок вместе с обрывком лесы рыбина утащила под лёд на следующий день. Молча собрались, взвалили рюкзаки на спины.

– Пустая затея, – пробормотал под нос Илья. – Ладно, пошли.

Трое суток, перебираясь по льду от острова к острову, упрямо двигались на запад. С закатом Нце разводили костёр от головешек, которые несли с собой, укутав в сплетённый из древесной коры короб. С восходом вставали, делили на двоих очередную рыбину и двигались дальше.

– С утра заберёмся на вершину, – сказал Илья, укладываясь на ночлег у подножия островного холма.

– Зачем? Время только потеряем.

– А мы что, торопимся? – Илья усмехнулся. – Если протока есть, мы её с вершины увидим. Хотя готов побиться об заклад, что не увидим ровно ничего.

Биться об заклад Курт не стал, и напрасно, потому что увидеть – они увидели. Правда, совсем не то, что ожидали.

– Вот это да, – ахнул Илья, преодолев последний участок склона и выпрямившись на вершине.

Он проморгался, протёр глаза и взглянул на запад опять. Выругался, протянул руку, помогая Курту подняться. С минуту оба стояли молча, глядя на поднимающийся на горизонте к небу дымок. Затем, когда, наконец, удостоверились, что им не мерещится, спешно принялись спускаться.

– За сутки дойдём, – сказал запыхавшийся Илья, когда оказались у подножия.

– Подожди. – Курт уселся на брошенный на снег рюкзак. – Ты уверен, что там люди?

– А кому ж там быть?

– Возможно, молния ударила в дерево, и оно загорелось.

Илья почесал в затылке и опустился на свой рюкзак.

– Я никогда не видел молнии, – сказал он. – Только слыхал о них. Молнии были у вас, в октябре, когда лил дождь. Зимой молний не бывает. И дождя не бывает – только снег. Там люди, Курт, и неизвестно ни кто они такие, ни как нас встретят.

– Кто такие, я, наверное, догадываюсь, – проговорил Курт. – Я часто думал, куда девались ноябриты и марты. После того, как Господь их покарал. Не могли же они все помереть в одночасье. Я думаю, те из них, кто уцелел, сели в лодки и достигли архипелага.

– Глупости это, – Илья сплюнул. – Никаких ноябритов и мартов не было. И бога никакого тоже не было. Впрочем, – он махнул рукой, – с тобой об этом говорить бесполезно. Надо идти. Двигаться придётся ночью, так, чтобы приблизиться к ним, пока спят. А там посмотрим, кто это такие. Так что давай-ка ещё немного пройдём, а там поспим до заката. Костёр разжигать нельзя, заметят. Значит, рыбу придётся жрать сырую. Ничего, небось, не отравимся.

Заснуть, как предлагал Илья, не удалось – не позволили разыгравшиеся у обоих нервы. Давясь, проглотили по рыбине, потом маялись от нетерпения, пока Нце неторопливо плыл по небосводу на запад. Когда он, наконец, закатился, прождали ещё час – для верности. И в полной темноте двинулись дальше. Илья, который различал в ночи предметы – впереди, Курт – отставая на три шага, след в след.

Вскоре они почуяли запах дыма, а за ним и ударивший в голову аромат жаренного на огне мяса. Запахи становились всё сильнее, всё осязаемее, и наконец Илья сказал, что различает в темноте очертания жилища.

– Это не шатёр, – прошептал он, ухватив Курта за плечо. – Это больше похоже на снятый с колёс большой фургон. Или даже на два фургона, составленных вместе.

– Никакой это не фургон, – прошептал в ответ Курт. – В детстве я читал древние книги, когда их привозили в кочевье из августа. Эта постройка называется домом. Она никогда не стояла на колёсах и никуда не двигалась. Дом построили на том же месте, где он стоит сейчас.

– А вот ещё один, – выдохнул Илья. – Смотри, слева от этого. Чёрт, ты не разглядишь. Неважно, я вижу другой дом, поменьше. И ещё. Делать нечего, придётся идти туда. Должно быть, здесь целое кочевье, нам всё равно не справиться, если задумают худое. Давай дождёмся рассвета и постучимся в дверь.

– В какую дверь?

– В первую попавшуюся.

В дверь стучать не пришлось. Едва восточный горизонт посветлел, из ближайшего строения наружу выбрался человек. Постоял, позёвывая и потягиваясь, на крыльце, затем неторопливо спустился на землю, обернулся и, увидав в двадцати шагах незнакомцев, застыл. В утренних сумерках разглядеть его лицо Курту не удалось, отчётливо была видна лишь падающая на грудь седая и длинная, едва не до пупа, борода.

– Здравствуй, добрый человек, – крикнул Илья по-июльски. – Мы пришли с миром.

Бородач попятился, споткнулся о ступени крыльца и едва не упал. В следующий момент он повернулся и опрометью метнулся вовнутрь строения, которое в древних книгах называлось домом.

Прорезанное в стене дома прямоугольное отверстие посветлело – видимо, внутри запалили факел или свечу. Через минуту дверь вновь отворилась, и на пороге появились трое – к бородачу присоединились два вооружённых дубинками молодых парня.

– Мы пришли с миром, – вновь крикнул Илья на июльском. – С миром, – повторил он по-декабрьски.

Троица на крыльце ответила молчанием.

– Мы мирные люди, – крикнул Курт по-октябрьски. – Мы не причиним вам вреда.

– Немец? – шагнул с крыльца бородач. – Ты говоришь по-немецки? С какого вы острова?

Курт откашлялся.

– Мы не с острова, – сказал он. – Мы с тобой говорим на одном языке, но у нас его называют октябрьским.

– Вот оно что, – протянул бородач. – Вот, значит, вы откуда. Лизхен! – зычно крикнул он. – Иди сюда!

На крыльце появилась женщина, наряженная в длинную, до пят, шубу.

– Вот это да, – протянул Илья. – Ты посмотри-ка. Что за мех такой?..

Курт вгляделся. Шуба была небесно-голубого цвета, с чёрными звездастыми кляксами по всей длине. О зверях с таким мехом Курт не слыхал.

– Лизхен, собирай на стол, – велел бородач. – Разбуди девочек, пускай помогут. Ступай к Бурмейстерам, Людвиг, – обернулся бородач к старшему из парней. – Буди всех, скажи, чтобы шли сюда. Отто, передашь то же самое Фрезенбургам. Как вас зовут, парни?

– Курт Федо… – Курт замялся. Фамилия жены, которую он взял в декабре, здесь явно вызовет вопросы. – Курт Бауэр и Илья Суханов. Илья не говорит по-октябрьски. Извините, я хотел сказать, по-немецки.

– Венгр? – оглядел Илью бородач. – Болгарин? Поляк?

– Он из декабря, – ответил Курт. – Русский.

– Чудеса, да и только, – поскрёб бороду островитянин. – Ладно, что ж это мы… Проходите в дом, парни. Меня зовут Иоганн Цвайберг. Лизхен моя жена, а Людвиг и Отто – сыновья. Дочери ещё спят. Да уж… Не думал я, что на старости лет повидаю таких гостей…

Курт чувствовал, что ещё немного, и он лопнет, а Лизхен всё носила и носила на стол, исчезая в прорезанном в полу люке и появляясь вновь с уставленным яствами деревянным подносом. Курт не знал, что это были за яства. Ни зелёных, продолговатых, хрустящих на зубах овощей, ни сочных ярко-красных, ни вязких фиолетовых в октябре не водилось. Замысловатой формы сладких орехов не водилось тоже. Не говоря о плодах и ягодах десятка разных форм и расцветок.