Дом, который сумасшедший - Василий Лобов

Догадавшись, зачем я плевал, братец Цезарь X резюмировал:

— Молодец, очень тонко… Какова конспирация, а?! И каково чувство юмора! Ха-ха-ха… Плевал на братца Цезаря X и плевал на братца Белого Полковника… Это же надо было придумать…

— Служу Нашему Дому! — рявкнул я, скосив взгляд правого глаза на новую медаль, которая позвякивала у меня на груди, подпевая хрустальному звону штанов братца Цезаря X.

— А скажи-ка, братец Пилат III, — спросил меня тот, — истинно ли ты веришь в нашу святую Великую Мечту?

— Верю! — рявкнул я что было мочи, а потом проникновенно, со слезой в голосе добавил: Истинно, свято верю.

— А скажи-ка, братец Пилат III, хочешь ли ты в ней прописаться?

— Служу Нашему Дому!

— Тогда перехожу к делу. А ты смотри, во все свои глаза, сколько их у тебя ни на есть, смотри на Великую Мечту — у тебя появился реальный шанс там прописаться… То, что я тебе сейчас сообщу, сообщу сугубо, глубоко конфиденциально…

— Так точно!

— Итак… Вот тебе микромагнитофон. — Он протянул мне орден, на котором была изображена обвитая белой змеей маленькая черная двадцатизубая корона. — Сегодня ты встретишься с братцем Принцессой и вызовешь его на особую откровенность. Нажав вот эту микрокнопку, запишешь все ваши разговоры на микропленку. Завтра утром явишься ко мне вот по этому адресу… Помни, что на пленке должен быть записан страшный небратцевский бред. Этот бред послужит нам почвой для успешного проведения активной акции. Потом я вручу тебе револьвер, ты уговоришь братца Принцессу провести тебя в его шикарный дворец и там убьешь Самого Братца Президента, дай ему Сам Братец Президент здоровья.

Моя новая медаль зазвенела снова, на этот раз от кашля, который потряс мою грудь, видимо, оттого, что я несколько простудился в ванне, а может быть, потому что я цитировал кашель Самого Братца Президента, произнесенный им в цирке.

— Как… — прошептал я.

— Как-как… Да вот так: выстрелом в голову. Обязательно в левую ее половину.

— Самого Братца Президента? Да ведь он же бессмертен!

— А скажи-ка, братец Пилат III, разве тебе кто— нибудь говорил обратное?

— Никак нет! Но я все равно не посмею…

— Сметь тут будешь не ты, а я. Ты будешь только стрелять. Ты выстрелишь в левую половину его бессмертной головы, Сам Братец Президент умрет и тут же, прямо на твоих счастливых глазах, воскреснет, но уже с другим, правым доминантным полушарием…

— Если я выстрелю ему в голову, он поменяет доминанту полушарий желудка? — не очень поверил я.

Братец Цезарь X хрустально позвенел штанами и ответил:

— Некоторые партийные таинства Нашего замечательного Дома таинственны даже для посвященных. Сейчас я тебе открою самое страшное, самое таинственное таинство… А скажи-ка, братец Пилат III, как ты думаешь, зачем братцам головы?

— Для того, чтобы носить на них короны! — отчеканил я.

— Правильно. И чтобы носить их с максимальной пользой для Нашего Дома, не отвлекаясь на мысли, официально считается, что головы ни на что более не пригодны. На самом же деле… — Лицо братца Цезаря X, а особенно его носовая бородавка, стало предельно конспиративным…

— На самом же деле… — придав своему лицу предельно конспиративное выражение, повторил я.

— На самом же деле, — конспиративно прошептал мне в самое правое ухо братец Цезарь X, — на самом же деле братцы думают не желудками, а головами, в которых находятся две полуголовы, только одна из которых может быть доминантной…

Мои медали зазвенели снова, на этот раз — все. Братец Цезарь X взял их в руку и чуть менее конспиративно продолжил:

— Если мы выведем из строя левую голову головы Самого Братца Президента, он уже никогда не сможет мыслеводить братцами, мыслеводимыми неистинной левой доминантой, а будет мыслеводить только истинной правой. А скажи-ка, братец Пилат III, ты меня понял?

— Никак нет! — честно рявкнул я.

— Партийные домовые тайны понять трудно, именно поэтому они и являются тайнами. А скажи-ка, братец Пилат III, ты все еще смотришь на Великую Мечту? Во все свои глаза смотришь?

— Так точно!

— Смотри на нее как можно внимательнее. Сейчас я тебе открою самую-самую страшную и таинственную домовую тайну…

Я стал смотреть на Великую Мечту так внимательно, что от напряжения внимательности у меня на лбу чуть было не прорезался третий глаз. А братец Цезарь X забрался мне в правое ухо и зашептал:

— Это только так официально считается, что левые у нас — левые, а правые у нас — правые. На самом же деле… На самом же деле… левые у нас — правые, а правые у нас — левые. Так как там, где у нас право, на самом деле — лево, а там, где у нас лево, на самом деле — право. Для конспирации, для запутывания врагов, сколько бы у нас их ни было… Так вот, как только Сам Братец Президент воскреснет, он на самом деле воскреснет с единственно истинным, на самом деле — левым доминантным полушарием, неистинное правое навсегда умрет, и у нас уже никогда не будет правых-левых, а только — левые. Точно так же, как не будет правого направления, не будет правой стороны… ног, ушей, половин… Все-все-все будет левым. Среди обновленных левых ты получишь синекуру одного из мыслеводителей…

Я попеременно трепетал то от ужаса, то от восторга, попеременно представляя себе, как стреляю в голову Самого Братца Президента, как на мою голову возлагают двадцатиоднозубую корону.

Похлопав меня ладонью по коленке, вылезший из моего уха братец Цезарь X приказал через микрофон персональному братцу шоферу:

— К ближайшему лифту.

— Братец Цезарь X! — воскликнул я восклицание. — А что мне нужно будет делать после того, как я выстрелю из револьвера в левую, которая на самом деле…

— Тсс… — замахал на меня руками братец Цезарь X, и от этого «тсс» зазвенело в его штанах, хотя он сам штаны не чесал, а уже обнял меня за горло.

— …является не правой, а левой половиной головы Самого Братца Президента, дай ему Сам Братец Президент многих лет жизни…

Братец Цезарь X ослабил объятия, а я добавил:

— Меня, можно не сомневаться, самого лишат всех голов.

— Сам Братец Президент воскреснет, пожмет тебе руку, лично поблагодарит за то, что ты помог ему навсегда избавиться от ненавистного левого полушария. А потом возложит на твою голову двадцатиоднозубую корону.

— Двадцатиоднозубую?

— Конечно. Ведь ты именно о такой короне мечтаешь в Великой Мечте?

Я кивнул «так точно!» и впал в глубокую задумчивость, страстно рассматривая то, что располагалось за окнами летевшего вперед автомобиля.

ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ТРЕТЬЯ

Время неумолимо перевалило за полночь. Я вошел в будку телефона-автомата, стоявшую возле спецлифта, и набрал номер. Очень долго в трубке слышались только гудки.

— Да, — наконец ответила братец Принцесса.

— Ты спала? Я тебя разбудил?

— Почему ты так долго не звонил?

— Я был занят службой. Ты еще хочешь со мной встретиться, Принцесса?

— Я жду тебя уже пять часов.

— Мне пройти в твои апартаменты?

— Да.

Он повесила трубку. Я вышел из телефонной будки и побежал к спецлифту.

Увидев сразу два показанных мной двадцатизубых ордена, братцы таможенники почтительно пропустили меня в лифт. Дверцы захлопнулись, и кабина поехала вверх.

Вдруг через микрофон экстренного вызова техника в кабину начало просачиваться белое дымное облачко. Лифт остановился. Облачко колыхнулось и материализовалось в маленького горбатого братца в широкополосом не по рангу фраке без пуговиц на фраке и в однозубой короне на огромном лысом месте короны.

— Голос узнаешь? — спросил меня материализовавшийся братец голосом братца Белого Полковника.

— Так точно! — бодро рявкнул я, отступив к стене кабины.

— Направляешься в гости к братцу Принцессе, так, братец Пилат III?

— Так точно!

— Выполнять спецзадание с микромагнитофоном?

— Так точно!

— Отлично.

— Служу Нашему вашему Дому!

— Что-что? Какому это «вашему»?

— Шутка для поднятия боевого настроения! — отрапортовал я.

— Ну-ну. Смотри у меня, шутник… Ну?

— Так точно!

— Что «так точно»?

— Все так точно!

— Молчать!

— Так точно!

— Служить!

— Так точно!

— Трепещи!

— Так точно!

Я было попытался трепетать: сначала от ужаса, потом — от восторга, но у меня не трепеталось, только чуть-чуть подрагивала корона, которая была на моей голове, которая была на мне. Придвинувшись вплотную, однозубый братец ухватился руками за лацканы моего фрака и стал помогать мне трепетать. Наконец я затрепетал, но так и не понял, от чего именно.

— О чем ты беседовал с братцем Цезарем X?

Ровно одну маленькую секундочку я размышлял, о чем я беседовал с братцем Цезарем X, а о чем не беседовал. Потом бодро выпалил: