ТрансАтлантика - Колум Маккэнн

Кричали у ледовых складов. Лили замерла. Глухие удары, потом тишина. Лили подошла к окну. Небо голубое, бледное-бледное. И новый звук, глухой и протяжный – стон, медленная капитуляция. В снегу раздавался голос Адама.

Лили выбежала из дома. Обжигал мороз. Снег пинал по ногам. У складов больше не кричали. Повисла изодранная тишина.

Мимо конюшни, мимо санного сарая. Окликая на бегу. У ледовых складов в воздухе висели опилки. Лили завернула за угол. Планки треснули. Доски ощерились гвоздями. На земле валялась большая воротная петля. В сугробе еще торчала пешня. Одиноко лежали перепутанные шкивы.

Между деревянной стеной и рухнувшими льдинами бежал кровавый ручеек. Сначала Лили бросилась к Бенджамину, затем к Адаму, затем опять к Бенджамину. Расплющен одним-единственным куском льда. Лили столкнула тяжелую льдину, приблизила щеку к его губам. Совсем не дышит. Стряхнула опилки с его лба. Потом с Адамом то же самое. Не закричала. Слышала, как наверху еще движутся, скользят льдины – негромко, как будто почтительно. Она осторожно прокралась вдоль упавших досок, склонилась над мужем.

Йон Эрлих попытался кивнуть; на губах надулся кровавый пузырь. Она спихнула с его ног разбитую льдину. Только попробуй умереть. Даже не смей. Он чуть-чуть повернул голову. Веки затрепетали. Я тебе умру.

Она отчетливо увидела, как он кивнул, потом услышала гортанный хрип. Чувствовала, как жизнь утекает от него – не без облегчения, словно тает. Лили поднялась с колен, обхватила голову, пронзительно заголосила.

Ледовый склад стоял – осталось три стены. Они качались и скрипели. Озеро во льду. Вода жаждет движения. Лили переступила расщепленные доски, опять склонилась над Бенджамином.

Обхватила младшего за плечи, потянула из-под обвала. Сапогом он зацепился за балку. Лили слышала, как порвался сапог, когда она дернула труп на себя. Снова потянула. Зашевелился лед.

Из Бенджамина вырвался смешок. Она наклонилась. Опять смешок. Ой. Бенджамин. Ой. Она обхватила его затылок, но голова запрокинулась. Она встряхнула сына. Вставай, вставай, ты живой. Глаза огромные, удивленные, застылые. Она приподнялась, села на корточки, пошарила вокруг. Потянулась к Адаму. Лицом придвинулась к его губам. Не дышит. Никакого тепла. И снова смешок, она точно расслышала. Но откуда, кто это? И опять – на сей раз издали, как оно и было по правде. Ходуном заходила грудь. Из дома. Из хижины выбежали другие дети. Пронзительно заплясали голоса. Лили встала, выступила из-за складов. Замахнулась пешней. Ну-ка в дом, сказала она. Натаниэл, подбрось дров в огонь. Убери там муку, девонька. И не выходите больше. Я скоро к вам приду. Я сейчас. Поняли меня? Томас? Лоренс? Сию минуту, я сказала. Господи всемогущий. Быстро, ноги в руки. Ну пожалуйста.

Эмили уставилась на нее. Как в землю вросла.

– Иди! – заорала Лили. – Бегом!

И поспешила назад, вытаскивать тела из-под руин. Три стены выстояли. Покачивались, угрожали обвалом.

Она положила трупы рядком на земле, мужа и двоих сыновей; вернулась в дом. Нужны тряпки, лица им прикрыть. Толкнула дверь хижины. Мальчики спрятались в кладовой, съежились. Эмили стояла у окна и смотрела. Лили окликнула дочь. Нет ответа. Снова окликнула. Эмили, сказала она. Та и не шевельнулась. Лили подошла, развернула дочь спиной к окну. Детские глаза – далекие, пустые.

Лили закатила ей пощечину, велела одеться, у них много дел. Девочка не двинулась с места, затем приподнялась на цыпочки, лбом прижалась к ключице Лили. Мама, сказала Эмили.

Спустя два дня, под вечер, Лили Эрлих наняла плотника – переложить льдины, починить склад. Погодка стояла – не приведи господь. Ветер кусался. Стук молотков не смолкал всю ночь.

Скоро потеплеет. Надо самой учиться возить лед. Грузить на баржи, доставлять вниз по реке.

Она лежала в постели, в окружении оставшихся четырех детей. Мальчики уже подросли. Эмили поможет с бухгалтерией. Как-то ведь люди выживают. Лили поглядела в окно на озеро. Над ним вздыхал лунный свет. Сначала разбудила Томаса, потом двоих других. Они вышли в ночь, направились к амбару, выпуская дыхание облачками в темноту Для начала приготовим фургоны, сказала она. Накормите лошадей.

Одна компания из Цинциннати прислала буклеты. «Хрестоматия Макгаффи. Непревзойденный шанс. Научитесь за 29 дней. Возврат денег гарантируем». Лили понятия не имела, что с ними делать. Слова – лишь стайки закорючек. Как научиться читать, если еще не умеешь читать? Как выучиться, если не училась? Перед глазами все плыло. Горло сжималось. Она засунула буклеты подальше на полку.

Наняла повозку, отправилась на юг, на два дня, в самый Сент-Луис. Дома казались невероятно высокими. В окнах трепетало стираное белье. Мужчины в стетсонах привязывали лошадей к коновязям. Взревел железнодорожный гудок. Лили спросила, где тут книжная лавка. Какой-то мальчик объяснил, как пройти. На двери звякнул колокольчик. Лили бродила меж стеллажей. Боялась, что ее увидят. Слова на корешках не значили ровным счетом ничего.

Отыскал продавец – на верхней полке, без стремянки не достать. Она узнала его по гравюре на фронтисписе. Книгу завернули в коричневую бумагу и обвязали бечевкой.

Дома Эмили пальчиком вела по завитушкам на странице. Это «Я». Это «Р». Это «О». Это «Д». Это «И».

На третий год со смерти Иона Эрлиха на Лили работали мужчины – два норвежца, два ирландца и бригадир-бретонец. И сыновья. Лили – крошечная фигурка на льду; годы слегка пригнули к земле, печаль скукожила, но голос ясно разносился над белой пустотой. Купили новое оборудование: широкие топоры, поперечные резаки, плужные снегоочистители, сбруи. Пилы стреляли белыми искрами. Лошади исходили паром, ходили боками. Склады перестроили и укрепили.

После школы Эмили помогала гонять по озеру кусы льда.

Раз в месяц Лили ездила в город. Тягостное путешествие. Нередко по три дня в один конец. Торговалась за столом на Кэронделет-авеню. Знала, сколько платят ей и сколько берет с покупателей торговец льдом. Пропасть между тем и другим вызывала разлитие желчи.

Из серебристой сумочки вынимала перо Йона Эрлиха, ставила подпись. Уж этому-то научилась – толкать перо, чтобы вышло хотя бы подобие имени. Торговец большим пальцем тер под носом. Он был худ, резок, словно выпилен свеженаточенной пилой.

– Умеете писать?

– Еще б не умела. За кого вы меня принимаете?

– Я ничего дурного сказать не хотел, миссис Эрлих.

– Да уж надеюсь.

Гордо выходила из конторы, шагала по берегу Миссисипи. Смотрела, как прогуливаются женщины помоложе, в элегантных нарядах – широкополые шляпки, шелестящие платья. Гребные лодки, пароходы. Вся река бурлила торговлей. Мальчишки-газетчики кричали о золоте и железных дорогах. Над рекой поднимался воздушный шар, плыл на запад. Напротив Оперы туда-сюда ездил человек на машине. С громадным передним колесом. Зеваки называли машину «велосипед». Молодые люди в ковбойских шляпах привязывали лошадей перед салунами. На Лили теперь особо не глядели, но она не огорчалась. После многих ледовых лет немела спина. Лили шаркала и переваливалась на ходу. Для деловых встреч держала три красивых платья. В остальном одевалась просто, в темное, с оттенком траура.

На четвертый год вдовства договорилась о цене с бригадиром из Бретани. Продала ему хижину, аренду озер и все оборудование. Первым делом упаковала картину – подарок Йона Эрлиха. Все коробки, мебель, стулья, посуду, книги. Нагрузили четыре фургона. Картину везла впереди. Подъехали к новому дому на Флориссант-авеню. Дорожка из дробленого известняка. Дом двухэтажный, кирпичный, с высокими потолками и широкой лестницей. Бледно-голубой ковер, фестоны – плетеные розы. Лили повесила картину на верху лестницы и немедленно занялась торговыми делами. «Озерный лед». Английский художник нарисовал вывеску на складских дверях. Его акцент взволновал Лили. Художник ей поклонился, и она от смущения вспыхнула как маков цвет. Англичанин, ты подумай. Кланяется ей. Лили Дугган. Брайди Фицпатрик. А когда-то громыхали трупные телеги. Падали снежные хлопья.

Сама изумлялась, что ко льду уже можно и не прикасаться. Возделывают лед теперь другие – на севере, в Миссури, Иллинойсе, Айове. Дела вела тщательно. Жалованья, перевозки, потери от таяния. Потрясающая логика денег. Как легко возникают, как быстро теряются. В Сент-Луисе открыла кредит в банке «Уэллс Фарго» на Филлмор-стрит. Подходила к кассирам, и те знали ее по имени. Как ваши дела, миссис Эрлих? Приятно видеть вас снова. На улице ей вежливо кивали мужчины и женщины. Лили пугалась. Придерживала краешек широкой юбки, мямлила «здрасьте». Лавочники демонстрировали ей лучшие куски мяса. На Маркет-стрит был шляпный магазин. Лили купила затейливую модель со страусовым пером, но вернулась домой, увидела себя в высоком овальном зеркале и не снесла мысли о том, что покажется в эдакой шляпе на людях, убрала в коробку и больше не доставала.