Не зная пощады - Марьяна Сурикова

— Повезло, что ты легкая, а то бы не выдюжил. Слушай, а летать не умеешь? Я слышал, ведьмы могут над землей парить, вот так, — и он раскинул руки в стороны, изображая из себя вроде как птицу.

— Я еще таких ведьм не встречала. На это наверняка уйма сил требуется.

— Каких сил?

— Чтобы волшебство творить, ведьма собственные силы затрачивает.

— Что, правда?

— А ты как думал?

— Думал, вы всегда силу у людей забираете.

— Глупости!

— Ладно, полезли дальше.

Наконец мы все-таки добрались до окна, пыхтя и обливаясь потом, и протиснулись внутрь. Я встала на пол крошечной пыльной комнатушки, отряхнула свое новое платье и пригладила растрепавшуюся косу. Здесь была всего одна узкая койка с драным одеялом и какой-то кувшин на полу.

— А зимой как же? — спросила я.

— Зимой я в одежде сплю, а еще эта стена у нас теплая, от печи греется. Печка всего одна, внизу стоит, чтобы покупатели в лавке не замерзли, а тут труба проходит, мы все от нее согреваемся. Тебе на чердаке еще лучше, прижмешься к горячим кирпичикам и не замерзнешь.

— Да мне не нужно особо, — махнула я рукой. — А чем торгуете?

— Кожей.

— Понятно.

Больше мы не разговаривали, боясь разбудить родителей парня, только тихонько пробрались до приставной лесенки на чердак, а дальше я сама поднялась по ней, открыла скрипучий люк на проржавевших петлях и, вскарабкавшись наверх, осторожно опустила крышку за собой.

Уже на самом чердаке, заваленном разным хламом, я внимательно осмотрелась, придумывая, из чего соорудить бы себе постель. Я нашла в этом царстве пыли только ветхий стул и стол с поломанными ножками, дверцу, очевидно от шкафа, а еще старый веник. Внимательно осмотрев стропила крыши, не заметила никаких признаков веревки, на которой мог окончить жизнь некий мифический страдалец, загубленный жестокой ведьмой. Здесь было очень темно, но в углу находилось грязное окошко. Глубоко вздохнув, я присела на дверцу шкафа, развязала узелок, достала кусок хлеба и впилась в него зубами.

Глава 3. Игры наваждения

Я резко сел в кровати, глядя в темное незашторенное окно. Там хлестал ливень и слышались отдаленные раскаты грома, молния сияла вдалеке словно тонкий серп, разрезающий небо на две половинки. Не могу больше спать! Сердце снова сдавило, хотя я почти привык к ощущению этой непомерной тяжести, испытывая ее изо дня в день последние семь месяцев. Ощущение было такое, словно грудь стянули веревками, и началось это с того самого раза, когда я овладел проклятой ведьмой. Раньше незаживающая рана на сердце томила меня по ночам, посылая сновидения об утраченных любимых людях. Раньше я мог видеть их в своих снах, коснуться родных лиц, ощутить их присутствие. Теперь все сны были только о ней, о ненавистной колдунье. Она приходила ночами, протягивая ко мне руки, маня белой нежной кожей, заставляя сердце неистово биться в груди, а тело покрываться испариной. Желание жгло огнем, разрывая пылающей лавой тонкие вены. Я впивался зубами в подушку, сдерживая собственные отчаянные стоны. Тоска душила меня, не давая расслабить напряженные мышцы. Я вставал и ходил по комнате из угла в угол, невероятным усилием воли прогоняя наваждение, прогоняя проклятый образ, а потом, устав, совершенно без сил ложился обратно в кровать, чтобы, провалившись ненадолго в сон, вновь увидеть притягательную грудь и нежные губы, которые шептали мое имя, мучая и маня меня, заставляя метаться в жару и бреду, пока утро не развеивало жуткое наваждение. Только днем удавалось справляться с этим ужасным проклятием, утром и днем мысли о ней не могли пробиться сквозь мощный инквизиторский щит, но ночью во сне я был абсолютно не властен над собой. Больше всего мучило осознание того, что это были не реальные чувства, не любовь, а чистой воды наваждение, и мне приходилось изо всех сил с ним бороться.

Когда ощущения становились абсолютно невыносимыми, я шел в комнату сына и садился в кресло возле кроватки, сжимая в ладони детскую ручку. В такие моменты мучительное тягостное томление немного отступало. Я видел, для чего принес такую большую жертву. Доминик стал поправляться, невероятно медленно, настолько, что мы с дядей первое время не могли понять, действует амулет или нет. Он действовал, но словно через силу, очищая от проклятия кровь живого существа — обычного человека. Ведьминский старинный талисман с трудом признал нового владельца. Однако это не имело значения, покуда он все-таки действовал и возвращал сыну здоровье. Ребенок стал открывать глаза, ужасная бледность покинула его, он еще слишком много спал и почти не ходил, но начинал понемногу есть и посматривать вокруг с наивным детским интересом. Я всегда и повсюду таскал его с собой: на встречу с информаторами или людьми, которые просили свидания с верховным инквизитором, чтобы пожаловаться на очередные происки ведьм, указать местонахождение предполагаемой колдуньи или просто передать найденную старинную рукопись на древнем языке. Нередко брал Доминика к инквизиторскому колодцу, возле которого каждый вечер собирались горожане, послушать о новых мерах, принятых против Сантаны и ее колдуний. Направляясь куда бы то ни было, носил сына на плече, не отпуская от себя, опасаясь, что кто-то может опять навредить ему. Если в совете созывали совещание, я оставлял Доминика с няней в соседней комнате, а по окончании сразу забирал его оттуда. Две цели держали меня, позволяя сохранять разум: первое — жизнь и здоровье Доминика, которого я слишком опасался вновь потерять, а второе — необходимость найти и уничтожить Сантану, это коварное и хитроумное исчадие зла.

Прожив семь месяцев на чердаке ветхого домишки, я понемногу приноровилась к новым условиям изменившейся жизни, училась управлять своим даром и вновь вспоминала все, чему успела научить моя бедная горячо любимая сестра. Днем спала, а по ночам выходила в лес, чтобы набраться сил и собрать траву. Я не могла совершенно ничего не делать, а потому потихоньку составляла эликсиры, пробуя что-то новое или совершенствуя то, что было известно мне раньше. Контроль над силой тоже не давался легко. Я испытывала разные приемы из тех, что показывала Арика, и какие-то из них удавались легко, а какие-то вовсе не получались. Зато новоявленная ведьма научилась превосходно подпитываться энергией природы, и пока это был единственный источник для меня, иные использовать не хотела. Помимо прочего, я пыталась лечить людей, не показываясь им при этом на глаза. Шенна и Тинольд вовсю пользовались моим даром, забирая пузыречки с зельем и распространяя их среди тех бедняков, кому необходима была помощь. Про меня они, конечно, никому и словом не обмолвились, придумав историю про какого-то отшельника-травника. Еще однажды Шенна попросила вылечить одного безнадежно больного ребенка. Мы с ней пробрались ночью в старый-престарый дом, потом тихонько прокрались мимо крепко спящих хозяев, вытащили малыша из колыбели и вынесли на улицу. Спрятавшись в подворотне, я уложила ребенка на колени, а девушка осталась караулить снаружи, чтобы предупредить в случае опасности. Я тогда отдала почти все силы, чтобы подлечить несчастного малютку, так что обратно Шенна относила его одна, потому как я вялым комочком свернулась в подворотне, а истощенные змейки совсем побледнели, став почти прозрачными. Удачно вернув ребенка в колыбель, Шенна притащила в подворотню своего Тинюшу, и парень унес меня домой на руках, в этот раз пробравшись с черного хода и, к счастью, никого не потревожив, а затем втащил меня на чердак, которого так сильно боялся.