Месть Танатоса - Михель Гавен

Маренн решила предложить Ирме помощь, но удержалась, понимая, что лучше промолчать. Без сомнения, что-то связывало фрау Кох с человеком, сидевшим в правительственном автомобиле, что-то очень сильно тревожило ее. Доброжелательная и уравновешенная, она в этот момент совершенно не походила на себя: она страдала, сердилась, терзалась только одной ей известными мыслями.

Долго потом Ирма не могла успокоиться в салоне: она нервно ходила взад-вперед, курила и с трудом выдавила из себя улыбку, приветствую парикмахера. Но взяла себя в руки. Кто был этот важный нацистский сановник и какую роль он играл в жизни Ирмы, Маренн посчитала неуместным спрашивать, но происхождение черных печальных кругов под глазами новой своей подруги теперь не составляло для нее тайны.

Раздумывая над поведением Ирмы, Маренн не наблюдала за дорогой. Куда они едут? Похоже, выехали из пригорода. Снова замелькали оживленные берлинские улицы, красочные витрины магазинов, афиши кинотеатров. Что это за район? Маренн казалось, она узнавала дома и скверы, мимо которых следовала машина фон Фелькерзама. Она сама нередко ездила здесь раньше, направляясь к самому центру города. Ну, как же. Она не могла забыть! Конечно, она всегда так ездила в клинику Шарите!

До ареста, верная своим привычкам, она тоже поселилась в пригороде — снимала этаж одного из частных домов. Значит, служебная вилла гестапо находится недалеко от того места, где она раньше жила. Разве могла она подумать, просыпаясь каждое утро в уютной спальне на втором этаже симпатичного домика с красной черепичной крышей или возвращаясь каждый вечер из клиники или университета домой, что где-то совсем рядом, за лесом, у неизвестного ей лесного озера дивной чистоты и красоты, обосновалось… гестапо? И пройдет не так уж много времени, когда эта зловещая тень выползет из-за леса и накроет ее дом, ее жизнь, все разрушит и все сломает…

— Мы едем в Шарите? — спросила она у Фелькерзама, нарушив царившее до сих пор молчание. Барон не отличался разговорчивостью — она заметила это в прошлый раз. А может быть, ему просто приказано не разговаривать с ней? На этот раз он тоже не ответил на ее вопрос. Да впрочем, ответа и не понадобилось. Маренн уже узнала улицу, на которую повернула машина барона.

Через несколько мгновений автомобиль затормозил у ограды клиники Шарите. Раскрылись ворота — они въехал в парк, раскинувшийся перед фасадом хорошо знакомого ей старинного здания, проехали по аллее, ведущей к парадному входу, и остановились перед ним. Ральф фон Фелькерзам вышел из машины и, открыв заднюю дверцу, предложил руку Маренн:

— Прошу Вас, фрау.

Она удивленно спросила:

— Зачем Вы привезли меня сюда?

— Вы знаете это здание? — сухо поинтересовался он, и Маренн почему-то не понравилась его интонация.

— Конечно, — ответила она, следуя за бароном по лестнице, — это клиника Шарите.

— Очень хорошо, фрау.

Фон Фелькерзам распахнул перед ней парадные двери. В полном недоумении Маренн вошла в холл. Ее сразу же охватило ощущение, что двух лет отсутствия как не бывало — клиника жила обычной жизнью, по раз и навсегда заведенному порядку. Стояла тишина — по расписанию после обеда господствовал «тихий час». Больные спали или просто отдыхали в своих палатах, медицинский персонал занимался подготовкой к вечернему обходу и процедурам, в холле было пустынно, и каждый шаг Маренн по чисто вымытому мраморному полу повторялся эхом под сводами высокого лепного потолка.

Вот из боковых дверей появился какой-то озабоченный санитар — он нес чистое белье. Маренн лицо его показалось знакомым, но имени вспомнить она не смогла. Не глядя на нее, санитар поспешно прошел к лестнице, ведущей на второй этаж, и тут… поднял голову, повернулся. Увидев Маренн, остолбенел и… быстро исчез, словно испарился. Что это с ним? Очевидно, что он ее узнал. Но почему испугался? Может быть, ее уже считают мертвой?

Маренн не знала, что объявили персоналу после ее неожиданного исчезновения чуть ли не посреди рабочего дня, а теперь этот незадачливый парень выглядел так, будто увидел призрака, и очень странно повел себя. В чем дело? Маренн не на шутку разволновалась и встревожилась: зачем они привезли ее сюда? Чего от нее хотят? Показать сотрудникам клиники «злоумышленницу», наглядно продемонстрировав, что их ждет, если они проявят несговорчивость и непослушание?

Но откуда взяться этим самым несговорчивости и непослушанию в клинике Шарите, где, как она знала, все всегда были довольны: обеспечены работой и хорошим жалованьем. Здесь подобрался цвет профессуры и высококвалифицированный средний и младший персонал. Хотят в очередной раз испытать саму Маренн? На что? Впрочем, зачем гадать? Наверное, скоро все прояснится. Надо подготовиться, собраться, не раскисать. Мало ли что… Если бы они оправдали и освободили ее — было бы ясно. Реабилитировать известного специалиста в глазах ее коллег, которым конечно же известно о ее аресте — их прямой долг. Но ведь ничего подобного не произошло. А может быть, именно это они и собираются сделать… Маренн очень надеялась — ведь она невиновна… Но почему не предупредили, к чему вся эта секретность?

От переживаний у Маренн заболело сердце. Господи, ну куда же провалился этот барон фон Фелькерзам, очень любезный и молчаливый. Уж скорее бы пришел… Сказал, подождите здесь, и пропал. Мало ли кто еще может здесь пройти и увидеть ее. Она не хотела лишних встреч с темп, с кем работала прежде, хотя, как уже поняла, таких встреч ей не избежать.

— Дорогая фрау Сэтерлэнд, я так рад!

Кто это? Маренн вздрогнула. Да что там! Конечно, она сразу узнала окликнувший ее голос с мягким австрийским акцентом, столь дорогим и привычным ей. Маренн повернулась. По лестнице к ней спустился заведующий психиатрическим отделением клиники профессор Берлинского университета, ее давний коллега и хороший друг, элегантный, воспитанный, статный, высокообразованный Макс де Кринис. Вот так встреча. Это уже не санитар. Это намного серьезней. Маренн растерялась. Как ей вести себя? Как ни в чем не бывало или все же…

Но, судя по всему, де Кринис был хорошо осведомлен о ее делах и, более того, он ее ждал. Дружелюбно улыбаясь, профессор подошел к Маренн и, поклонившись в знак приветствия, галантно поцеловал руку, счастливо избежав замечаний по поводу ее долгого отсутствия или изменений в ее внешности: он был хорошим дипломатом и психологом, Макс де Кринис.

Я пригласил Вас, чтобы проконсультироваться по одному вопросу, — пояснил он, провожая Маренн в свой кабинет, — случай очень, серьезный, и для того,чтобы принять решение, мне необходимо знать Ваше мнение, — он вел себя настолько естественно,что Маренн показалось, будто только утром он позвонил ей по телефону и она приехала по его просьбе. А еще вчера за чашкой кофе, как водилось прежде, они говорили с ним о пациентах, об их недугах, о средствах и методах лечения… Двух лет не прошло — они исчезли! Она вчера уехала — сегодня, как обычно, вернулась в клинику, задержавшись с утра в университете.

Макс де Кринис пригласил Маренн присесть, налил чашечку кофе, предложил сигарету — она отказалась от всего. Она никак не могла принять тот же свободный, непринужденный тон, которым они общались прежде и который профессор, словно, по привычке, предложил ей сейчас. Маренн не удавалось избавиться от ощущения, что все с ней происходит во сне — такого не может быть, никак не может! Зачем? Почему? Ее освободили? Вот гак вот просто, не говоря ни слова? Но так не бывает…

Де Кринис, конечно же, видел ее замешательство. Но по-прежнему делая вид, что ничего не замечает, и ни о чем не спрашивая, протянул Маренн историю болезни:

— Вот, ознакомьтесь, фрау Ким. Я полагаю… — он высказал свое мнение, и Маренн сразу насторожилась — оно показалось ей легковесным. Что случилось с профессором? Прежде за де Кринисом не замечалось поверхностности суждений — он всегда отличался вдумчивостью и серьезностью.

Ощущение искусственности происходящего, родившееся благодаря такому открытию, теперь не покидало ее. Закравшиеся с самого начала подозрения становились все яснее. Подставка? Розыгрыш? Ее проверяют?

Догадавшись, Маренн не на шутку рассердилась. И, отодвинув чашку с кофе так, что ее содержимое едва не расплескалось на стол, резко, но корректно опровергла доводы де Криниса. Он должен знать ее манеру — зачем же нарываться!

Она, конечно, замечала, что профессор очень внимательно смотрит на нее и слушает. Он не возражал. По его лицу легко читалось, что он даже полностью согласен с ней. Тогда для чего он порол эту чушь?!

— Зачем рассуждать условно? Давайте посмотрим пациента, Макс! — потребовала от него Маренн, — невозможно делать заключения, исходя только из теоретических предпосылок.

— Пожалуйста, — легко согласился тот.