Это не пропаганда. Хроники мировой войны с реальностью - Питер Померанцев

И именно такое ощущение разобщенности было нужно Кремлю для стимулирования реальной войны. Как можно было удержать общество от раскола?

Я начал лучше понимать Одессу – город, где был арестован мой отец и произошел один из самых страшных эпизодов нелинейной, гибридной и неоднозначной войны нового поколения.

–

Когда Игорь был арестован в Одессе в 1976 году, все средства массовой информации в городе подвергались строгой цензуре. В наши дни Одесса может похвастаться аж четырнадцатью местными телеканалами, не говоря уже о десятках украинских и сотнях международных каналов, доступных в большинстве бесплатных эфирных пакетов. В сети можно найти десятки местных новостных сайтов и огромное количество групп в социальных сетях.

Одесса всегда была портовым городом, где жили евреи, греки, русские, румыны, украинцы и болгары. Сегодня порт – один из основных международных путей, по которому в Европу поступают товары (легальные и нелегальные). Многие из этих товаров продаются и покупаются на «Седьмом километре» – самом большом, по словам местных жителей, рынке под открытым небом: несколько квадратных километров грузовых контейнеров, расставленных в несколько этажей и образующих причудливый лабиринт. Каждый из контейнеров – это магазин, где нигерийцы торгуют поддельными стереосистемами и фальшивыми вещами Nike и Gucci, вьетнамцы обменивают валюту, а индийцы продают шелк и муслин. Говорят, что здесь можно купить и оружие, если знать, кого и как спрашивать… Причем не только пистолеты, но и ракеты «земля-воздух».

Именно этот тонкий этнический баланс попытался нарушить Кремль, что чуть не привело к гражданской войне. В мае 2014 года, в то самое время, когда кремлевские силы захватывали город за городом на Донбассе, проукраинские силы вступили в схватку с пророссийскими, укрывшимися в одесском Дворце профсоюзов. В какой-то момент возник пожар. Огонь еще не угас, и не всех погибших еще успели найти и пересчитать, а через СМИ уже поползли слухи и откровенная ложь. Первые видео происходившего, появившиеся на ютубе, были расплывчатыми и ужасающими. Сотни пророссийских активистов спрятались в здании. Сторонники Украины бросали в них «коктейли Молотова» и стреляли. Начался пожар. Люди стали выпрыгивать из окон – причем так быстро, что казалось, будто их выталкивают на верную смерть. Некоторые украинцы ликовали [79].

На первых же фотографиях, сделанных внутри здания, были видны десятки мертвых тел в неестественных позах. В том числе труп беременной женщины. В сети быстро появилось интервью, участники которого утверждали, что в здании прятались эскадроны смерти «Правого сектора». Неназванные свидетели заявляли, что «Правый сектор» был готов к такому повороту событий, его участники были в противогазах и казнили людей на месте. По официальным данным, количество жертв составило около 40, но ходили слухи, что их были сотни.

Инцидент вышел на международный уровень. Прокремлевские активисты в Бельгии и Италии выступали за переименование европейских площадей в память «одесских мучеников».

После пожара жители Одессы, славившиеся непрерывной болтовней и чувством юмора, перестали разговаривать друг с другом. Никто никому не верил. Слухи заставили город ополчиться сам на себя. Соцопросы показывали примерное равенство голосов между теми, кто хотел, чтобы город вошел в состав России, и теми, кто хотел, чтобы он остался частью Украины. Пророссийские блогеры начали просить Путина спасти город от хаоса и ввести войска. Позже были обнародованы записи телефонных переговоров российских политиков с главарями одесских банд, в ходе которых первые приказывали вторым, когда именно начинать очередные беспорядки.

Группа одесситов (представителей пророссийских и украинских сил) решила взять дело в свои руки и начать общественное расследование. Эти люди чувствовали, что город не сможет снова стать единым целым, если его жители не узнают, что на самом деле случилось в огне. Было ясно, что результатов официального расследования ждать не стоит: слишком многим городским чиновникам пришлось бы признать свою вину в гибели людей.

Гражданскому расследованию удалось воссоздать события того дня на основе видеоматериалов, многочисленных свидетельских показаний, данных о вскрытии трупов и фотографий. Беспорядки начались гораздо раньше, чем случилась трагедия. Оказалось, что обе стороны стреляли и бросали «коктейли Молотова» друг в друга; баррикады вокруг здания загорелись случайно; результаты вскрытия подтвердили, что все 34 человека погибли от удушья, а не в результате какой-либо таинственной казни. «Беременной» женщине было на самом деле больше 50 лет. Она умерла от ядовитого дыма, упав на спину в такой позе, что ее живот казался вздутым. Восемь человек, разбившихся при падении, просто потеряли сознание перед тем, как выпасть, – никого из них не выталкивали.

Общественному расследованию удалось установить истину случившегося во время пожара, но, когда результаты были представлены публике, они особенно никого не заинтересовали. «Здесь нет единства, – рассказывала мне Татьяна Герасимова, одна из инициаторов расследования, когда мы с ней сидели в кафе рядом с оперным театром. – Каждый живет в своей собственной реальности, у каждого своя правда, люди не хотят примирения. Мы провели расследование, чтобы показать, что между правдой и ложью есть большая разница. Но этого нам сделать не удалось».

Нечто подобное я слышал от студентов университета, где читал лекцию на тему информационной войны. Друзья и родственники студентов предпочитали версию пожара, которая соответствовала их картине мира. При обсуждении случившегося в социальных сетях люди с проукраинскими взглядами видели это в одном ключе, а с пророссийскими взглядами – в другом. Сталкиваясь с конфликтующими версиями реальности, люди выбирали ту, которая больше их устраивала.

Несмотря на этот раскол единой реальности, Одессе удалось избежать гражданской войны. Я приехал туда в разгар лета и провел в городе неделю. Бары и клубы были переполнены. Билеты в оперу давно распроданы. «После того как город посмотрел смерти в лицо, ему нужно снова почувствовать себя живым», – сказала Герасимова.

Но это произошло вовсе не спонтанно. Гражданское расследование попыталось объединить город по-своему, другие одесситы выбрали иной путь. Зоя Казанжи отвечала за управление правительственными информационными компаниями, когда угроза гражданской войны была почти неминуемой. Она чувствовала, что знает о своем родном городе то, чего не знает Путин. Да, Одесса была раздробленной, как и любой глобализованный город, но у разных групп ее жителей где-то в глубине было немало общего. За исключением немногих фанатиков, большинство людей воспринимало Одессу как богатый открытый торговый порт, город рынков и коммерсантов. Они были готовы поддержать любую силу, которая гарантировала бы им безопасность, будь то русские или украинцы, ЕС или НАТО. Потому, вместо того чтобы играть на межэтническом напряжении (чего, возможно, хотел Кремль), вместо того чтобы и дальше делить город между «патриотами» и «предателями», Казанжи и ее коллеги решили говорить о том, что могло бы объединить всех. Они