Лучшие уходят первыми - Инна Бачинская

Глава 24

Момент истины

Центральный вход в больницу был закрыт. В правом крыле здания приветливо светился зеленый фонарь приемного покоя. К нему бесперебойно подкатывали машины «Скорой помощи». Слышался отборный мат санитаров.

На скамьях вдоль стен приемной сидели четверо истерзанных молодых людей, а пятый лежал на носилках на полу. Тут же растерянно топтались две молоденькие сестрички – видимо, практикантки из фельдшерской школы. Парни цепляли их разными глупостями. Лежащий на носилках был без сознания.

– Смотри, как Леху отоварили, уже час в отключке! – обратился парень с окровавленной физиономией к соседу. – Запросто коньки отбросит!

– Не-а, Леха здоровый лось, ничо! Я тоже этому, с Паскудовки, врезал по соплям! – отвечал сосед, хлюпая разбитым носом и размазывая рукавом кровь по физиономии. – Вообще, клевое махалово устроили. А то сильно борзые стали.

В другое время Федор Алексеев вмешался бы в разговор истерзанных молодых людей с назиданиями, но в данный момент ему было не до них.

– Куда? – рявкнула на санитаров, вносящих носилки с новым пострадавшим, толстая тетка, жующая на ходу. – Видишь, все забито! Давай в травмопункт!

– Да там тоже полно! – отвечал санитар. – Сказали, сюда. Не бросать же на улице!

– По мне, так и бросить не жалко! Пьянь подзаборная! Вези к ментам! – взвилась тетка. – Вот этих, ходячих! Нечего тут место занимать! Пусть у них голова болит!

– По закону обязаны оказать помошь, – солидным басом сказал парень с заплывшим глазом. – Не имеете права!

– Ты! – заорала тетка, разворачивая корму к парню. – Молчи, поганец, а то я с тобой быстро разберусь! Управы на вас нету, чертяки проклятые, когда вы все уже поубиваете друг друга? На улицу из-за вас выйти страшно, бездельники, паразиты, тунеядцы!

Тетка не нравилась Федору, у нее был отвратительный визгливый голос, но в душе он не мог с ней не согласиться. Он подошел поближе и, дождавшись паузы, спросил о раненом режиссере Вербицком.

– Какой еще Вербицкий? Вы что, мужчина, не видите, что тут творится? Как на фронте! С концерта везут! Культурно отдохнули! Моя б воля, землю бы рыли, а не на концерты ходили! Пьянь, наркоманы! В мое время такого не было. Кому нужна такая свобода? – Она замахнулась на парня с разбитым носом. Тот проворно отодвинулся. – Идите домой, мужчина, – продолжала толстуха. – Приходите днем. У нас посещения с пяти до семи, вот тогда и приходите. – Святослав Николаич! – вдруг закричала она. – Тут мужчина спрашивает про артиста зарезанного!

Небритый мужчина в зеленом халате и маске, болтающейся на груди, бочком пробирался к выходу на улицу. В руке он держал незажженную сигарету. Федор последовал за ним. Мужчина с наслаждением вдохнул ночной воздух, затем прикурил от зажигалки и с наслажденим затянулся. На лице его читалось довольство жизнью.

– Какая ночь! – отнесся он к Федору. – А?

– Хорошая ночь, – согласился Федор.

– И звезды! – прибавил мужчина, задирая голову к небу. – Чистота, невинность, тишина. А мы тут как с ума посходили, честное слово! Э, нет, батенька, что бы мы там себе ни придумывали о гармоничном человеке, человеческий мир никогда не будет гармоничным! Ни-ко-гда. Как человека ни совершенствуй, подлая природа рано или поздно все равно вылезет. Моральный кодекс, десять заповедей, законы, бьемся-бьемся испокон, а все без толку. Никогда! Только в природе возможна гармония. А кроме того…

– Святослав Николаевич, – не выдержал Федор, – часа три назад привезли человека с ножевым ранением. Фамилия Вербицкий. Как он?

– Вербицкий? Режиссер из «Трапезной»? Это кто же его так? Поклонники? Или критики?

– Он самый. Не знаю пока. Он жив?

– Жив… пока. В реанимации. Проникающее ранение левого легкого. Пока рано. Более определенно – завтра. А вообще, могу сказать, что ваш режиссер родился в рубашке. Даже в трех.

– В трех? – удивился Федор.

– В трех. Во-первых, ему повезло, что вода из крана текла холодная. От горячей кровопотеря была бы намного больше. Во-вторых, не захлебнулся и не утонул в ванне, а мог запросто. И соседка обнаружила его очень вовремя. Сорок лет проработала операционной сестрой, любого хирурга за пояс заткнет. Сейчас таких кадров больше не производят – мастодонт! Правда, характер подлючий, видимо, по закону компенсации. – Он затянулся. – И третье – нож не задел сердца. Разве не чудо?

– Чудо, – согласился Федор. – Так вы считаете, есть надежда?

– Завтра. Пока не знаю. Давайте подождем до завтра. Даст бог, выкарабкается. Как говорили древние, mala herba cito crescit, что в переводе с латыни значит «дурная трава быстро растет». Был бы отец семейства, единственный кормилец, кругом положительный – не поручился бы. Нет. А этот, может, и выкарабкается. Вот и толкуй после этого о справедливости судьбы. А вы, кстати, кто такой? – Он окинул Федора внимательным взглядом. – Родственник? Не похоже.

Алексеев представился.

– Понятно. – Доктор затянулся сигаретой и закашлялся.

– К вам подойдет наш человек, – сказал Федор. – Подежурит в палате… Не против?

– Не против. Пусть дежурит, присылайте, капитан. Только повеселее подберите, чтоб анекдоты знал и в картишки мог перекинуться, а то здесь одно бабье… Служба, значит? У меня тоже. Сейчас бы соснуть на пару часиков, – сказал он мечтательно. – Да нельзя, труба зовет. – Доктор вдавил докуренную сигарету в щербатую фаянсовую плевательницу, стоявшую на перилах крыльца, пожал руку Алексееву. – Бывай, капитан! – И побежал внутрь.

А Федор остался задумчиво стоять на крыльце. Ночь действительно была замечательная. Тихая, прохладная, наполненная родниковым запахом молодой травы. Удивительно, как люди могли убивать друг друга в такую ночь.

Он посмотрел на часы. Половина четвертого. Спать не хотелось. Он, как и доктор давеча, задрал голову и вздрогнул – ему показалось, что и земля, и он сам накрыты большим прозрачным колпаком, светлым от звезд и туманностей. Через все небо сияла гигантская полоса Млечного Пути – как зерна, брошенные рукой сеятеля. Федору даже показалось, что он слышит музыку горних сфер. Наверху царила удивительная, благостная гармония.

«Прав доктор, – невнятно подумал Алексеев, – только там гармония. Во всяком случае, – прибавил он, подумав, – с точки зрения такого кратковременного существа, как человек».

Со скамейки под старой корявой липой поднялась женщина и пошла к капитану. Он заметил ее, только когда она оказалась совсем рядом. Это была Регина Чумарова. Она подняла к нему измученное некрасивое лицо и хрипло выдохнула:

– Как он?

– Жить будет, – ответил удивленный Федор.

– Слава богу! – горячо воскликнула Регина. – А я уже не знала, что и думать. Сижу, всю трясет, и боюсь спросить… представляешь?

– Э-э-э… – начал было озадаченный Федор, не зная хорошенько, что сказать.

– Сижу как дура и боюсь зайти спросить! Думаю, если что… сдохну! Не переживу. Осуждаешь?

– Нет, – ответил Алексеев великодушно, хотя и был удивлен безмерно. – Дело житейское.

– А я в гробу видала ваши осуждения! – Регина махнула рукой. – Все думают, он из-за денег со мной… А если и так, ну и что? Какое кому дело? Я-то не из-за денег! Как… его?

– Ножом.

– Он… в сознании?

– Пока без.

Регина закрыла лицо руками.

– Я провожу вас домой, – предложил капитан после продолжительного молчания.

– Я на машине, – она отняла руки от лица. – Поведешь ты, капитан, а то я совсем плохая. Руки трясутся… – Она вытянула перед собой ладони.

В машине Регина закурила. Закурил и Федор.

– А у тебя есть женщина, капитан? – спросила она.

– Есть. Но она замужем, – сказал он неожиданно для себя.

– И как же вы…

– Никак.

– Понятно. И у меня… никак. Он позвонил, сказал, что нужно поговорить, а когда я добралась, его уже увезла «Скорая». Лучше бы ты его не выпускал, капитан. В камере оно надежнее. Если он помрет, я тоже жить не буду. Пусть положат в одну могилу. Я никогда не думала, что так бывает… поверишь? Говорят, последняя любовь самая сладкая. Скажи мне кто, что я, как школьница, побегу за мужиком… в глаза бы плюнула! А ведь побежала! Как школьница. Или собачонка.

Федор не ожидал подобной сентиментальности от грубиянки Регины.

– Он выживет, – сказал он уверенно. – А когда он вам звонил?

– Около десяти. Я, как услышала его голос, думала, подохну на месте. Только сердце трепыхнулось! Смешно, капитан?

– Нет. А почему же вы… почему вы не разводитесь? – спросил Федор и тут же одернул себя за дурацкий вопрос.

– А зачем? – Регина грузно повернулась к нему. – Так у меня есть и муж и любовник, а разведусь – останется один любовник, который не сегодня завтра меня бросит. Такая вот арифметика, капитан. – Она нажала кнопку на дверце, и стекло бесшумно скользнуло вниз. В машину ворвался холодный ночной воздух. – И что в итоге? Стареющая одинокая баба, никому не нужная со всеми ее деньгами. А Чумаров всегда под рукой, стареть вместе будем. Помидоры на даче разводить. На море ездить. Никогда бы он не ушел от меня! Никогда, слышишь, капитан? Это все блеф про спонсора. Молодой Рунге – жулик, клейма негде ставить, поверь мне. Конечно, он даст деньги, но под такие проценты, что лучше сразу в петлю. Герасимова – натура артистическая, может, и не понимала, с арифметикой плохо, но Чумаров-то прекрасно видел, что к чему. Сейчас он царь и бог, а тут с нуля начинать пришлось бы. А с нуля он не умеет, калибр не тот, да и возраст… тоже со счетов не скинешь. Телеканал ему достался даром, вместе со мной. – Она ухмыльнулась. – Он неплохой управляющий, этого у него не отнять, но с нуля не сможет. Прекрасно он понимал, что Валера Рунге – это рабство, работа на чужого дядю.