На берегах Невы - Борис Соколов

Отец не был ленивым человеком, но он был пропитан чувством бесполезности. Успех? Заслуги? Деньги? Безопасность? Он ни в чём не видел смысла и обоснования борьбы за это. Он ел мало, в основном — простую, деревенскую пищу — и в этом смысле отличался от большинства людей среднего класса в России, которые сильно напирали на деликатесы.

Когда он отошёл от дел в сорок семь лет, у него настала монотонная жизнь, но его она удовлетворяла. Бесконечное чтение газет и книг и время от времени стопка водки с маленьким кусочком поджаренного, подсоленного черного хлеба. Человек, не беспокоящийся ни о чём, он был обычно в хорошем расположении духа и любил пошутить. Он не лез ни в чьи дела, когда я или кто-то из сестёр просил его помочь с домашним заданием, он всегда отказывался это делать. «Спасение утопающих — дело рук самих утопающих», — мягко говорил он. Он был убеждён, что лучший подход к воспитанию — это выработать у ребёнка чувство ответственности и самостоятельности. Они с матушкой никогда не спрашивали нас об оценках в школе и, возможно, его теория работала в нашем случае.

За столом он всё время обсуждал политические события, однако, ни в чём не принимал участия. Четырнадцать лет он жил такой жизнью и умер, когда я был в Бутырской тюрьме (1921 год); мать сказала, что он умер во сне и с улыбкой на лице.

В то время как мой отец был из крестьян, мать принадлежал к бедному дворянству и обучалась в Смольном институте благородных девиц. Она была хорошо подготовлена к обеспеченной жизни, но не к такой, которая у неё была с отцом. Добрая и скромная, она покорялась всем прихотям отца. Как-то я спросил её, почему она вышла за него замуж. «Мне было двадцать три года, и на меня смотрели уже, как на старую деву», — ответила она.

Они познакомились через друга, а может быть, это был сводник, распространённая тогда деятельность. Хотя он ей понравился, она колебалась выйти за мужа — не за ровню: вся её родня была против. Но его тётушка, госпожа Брандт, приложила все силы, чтобы их поженить. Однако надежды тётушки ввести отца в круги материных родственников, не оправдались. Отец, наоборот, стал причиной, по которой мы вообще практически не общались с ними. У матери было два брата полковника императорской армии и третий брат, Михаил Верховцев, чиновник Государственного департамента, который позднее был назначен консулом в южную Францию. Когда редко они навещали нас, между ними и отцом всегда возникали политические распри. Они были монархистами, тогда как отец охарактеризовывал династию Романовых, отнюдь не в мягких выражениях. После того, как братья уходили, мать тихо плакала, а отец наоборот чувствовал себя победителем.

Обе материны тётки представляют интерес генетически обусловленного поведения. Одна из них, Александра Серебрякова, вдова отставного армейского генерала и владелица многих домов в Петербурге, была консервативной и очень религиозной женщиной. Всегда одетая в чёрное, она избегала светской жизни и жила в маленькой квартире в её собственном доме, не смотря на всё её состояние. Она не давала никаких вечеров и редко посылала нам, детям её племянницы, праздничные подарки.

Другая тётка была полная её противоположность. Очень молодой она вышла замуж за владельца компании «Петровской водки». Когда Петров умер в 1904 году, он оставил своей жене Прасковье Степановне Петровой состояние, которое давало ей ежегодный доход в миллион долларов на сегодняшние деньги после уплаты всех налогов. Будучи ограниченной в тратах, когда он жил, она тут же после его смерти начала пускать состояние на ветер.

В её великолепной усадьбе на Загородном проспекте она стала устраивать такие балы, которые прославились на весь город своей роскошью. Дав — три раза в неделю, она устраивала «день открытых дверей»: сотни людей, друзья её друзей, люди вовсе ей не знакомые, заполняли огромный зал. Длинные столы ломились лососем, черной икрой, поросятами на вертеле и другими деликатесами. Вино и водка лились рекой. Балы продолжались с шести вечера до раннего утра. Оркестр играл для тех, кто хотел танцевать; и карточные столы стояли для покера или бриджа. Я был на этих балах всего два раза. Количество еды, потребляемой на этих застольях, было невероятным. Тётушке было за шестьдесят, но выглядела она потрясающе, она казалось мне не старше тридцати пяти лет. Маленькая, худенькая, не тронутая сединой, одетая по последнему писку парижской моды, она циркулировала между гостями, как бы в состоянии эйфории. Как и у Екатерины Второй, у неё была масса любовников, в основном молодые люди, которых она меняла как перчатки. Поговаривали, что многие действительно любили её, хотя в отличие от Екатерины Второй, она не делала своим любовникам дорогих подарков.

Это было в мой последний визит в её дом, когда случился этот трагический случай, и молоденький армейский лейтенант застрелил себя в её присутствии, обвинив её в том, что она предала его любовь. В это время её было уже почти семьдесят. Её управляющий, Антон Давыдов, давно предупреждал её, что она живёт не по средствам. Её ответ был кратким: «Ну и что, жизнь коротка». И продолжала кутить на полную катушку. Парадоксально, что она умерла за два месяца до революции и конфискации, спустив всё состояние без остатка. Всё её имущество было продано за долги. Один только её гардероб составлял сотни платьев. Она завещала нам несколько тысяч рублей, которые из-за долгов получить было просто нельзя.

Не смотря на особенности поведения моего отца, мы вели жизнь нормальную для среднего класса в России. Мы ходили в гимназию. В гимназии было девять классов, с одним приготовительным, куда принимали с семи лет. Обучение было раздельным для мальчиков и девочек. Учебный год не был разбит на семестры, и в конце каждого года были экзамены. Выпускной диплом был равнозначен французской степени бакалавра. Этот диплом давал право на поступление в университет. В России, как и в большинстве европейских стран того времени, не было системы колледжей. Я ходил в Пятую классическую гимназию, три квартала от дома. А гимназия моих сестёр была немного дальше. Я до сих пор вспоминаю, как тёмным, зимним утром я бегу в гимназию вдоль канала, то и дело падая в глубокий снег. Мы редко ходили домой обедать, проводя всё время на игровой площадке. Бутерброд или два, и бутылка молока были нашим обычным обедом. Сделав домашние уроки, мы вчетвером шли кататься на каток. Это было самым любимым занятием детворы. Летом мы обычно снимали дачу на берегу Финского залива. Купания, катание на лодке и игра в теннис были обычным времяпровождением дачников.

Моя старшая сестра Лидия, высокая, стройная блондинка, весёлая и очаровательная, пользовалась большим успехом среди юношей. Она часто собирала вечеринки с танцами и играми в нашем доме. Мои младшие сёстры-близняшки и я, жили более сами по себе, углублённые в свои занятия. Утром в воскресенье мы все шли в близлежащую церковь, а на Пасху или Рождество поп сам приходил к нам домой, благословить нас и выпить стопку водки, как это было принято. Я не думаю, что жизнь семьи нашего среднего уровня, отличалась от жизни семей где-нибудь в Москве или даже Париже, Берлине или в Нью-Йорке. Это было в годы, предшествующие большевистскому перевороту.