Корсар - Геннадий Борчанинов

ящики. У нас на бригантине никакой охраны не требовалось, каждый знал, какое наказание ожидает за воровство у своих, а на корабле почти невозможно утаить что-либо от чужих любопытных взглядов, ты почти каждую минуту находишься на виду. Тем более сейчас, когда людей на «Поцелуе Фортуны» было почти вдвое больше обычного. Даже на гальюне приходилось соседствовать с кем-нибудь.

Я спустился во влажную темноту и прохладу трюма, заполненную бочками, ящиками и свёртками. Тусклый фонарь неохотно разгонял тьму, на самой границе света и тени что-то шебуршало и копошилось. Крысы обосновались и у нас. Я прошёл в самую глубину, где покоилось индейское золото, и мне почудилось на мгновение, будто я иду не в трюме корабля, а в глубоком склепе, и что во тьме копошатся не корабельные крысы, а неупокоенные мертвецы. Фонарь будто бы стал гореть ещё тусклее. Я аккуратно поправил фитиль.

Заколоченные ящики стояли друг на друге в несколько рядов, но я без труда нашёл тот, который Йохан с Гастоном уронили и расколошматили, выбитые доски никто так и не потрудился вернуть на место. Не знаю, что потянуло меня к этому ящику, возможно, мне казалось, что сам вид этих ящиков наведёт меня на мысль.

Я посветил фонарём вглубь ящика, золото блеснуло тёмно-жёлтым, словно глаза какого-то хищника. Повинуясь какому-то наитию, я сунул руку внутрь и достал первую попавшуюся статуэтку, в свете фонаря блеснули зубы и когти, и я едва не выронил её. Уродливый широкомордый ягуар с оскаленной пастью изготовился к прыжку, и я готов был поклясться, что видел эту же статуэтку там, на палубе, когда Гастон сломал ящик, только в тот момент этот ягуар был абсолютно спокоен. Я посветил внутрь ещё раз, пытаясь отыскать того, которого видел тогда, но тщетно. По затылку пробежал неприятный холодок, и я вернул статуэтку на место, прикрывая доской пролом в ящике.

Меня преследовало неприятное чувство, будто за мной следят, но я бы скорее списал это на мою извечную подругу-паранойю. Так или иначе, новых мыслей не появилось, и я поспешил обратно, почему-то ощущая себя вором на собственном корабле, вором, которого едва не поймали с поличным.

И не успел я подойти к выходу, как снаружи послышался истошный вопль.

— Капитан! Где капитан? Зовите капитана сюда, скорей! — закричал кто-то, и я перешёл на бег, выскакивая на палубу.

Под грот-мачтой в луже крови лежал переломанный матрос. Я растолкал собравшихся вокруг зевак, передал кому-то из них ненужный больше фонарь, присел на корточки рядом с пострадавшим. Это был Йохан. Он был жив, но я видел, что жить ему осталось недолго. Изо рта текла вялая струйка крови, обе ноги были сломаны, рана, которую я зашивал ему не так давно, снова открылась.

— Кэп… — простонал он, глядя мне в глаза. — Я ног не чувствую…

Я промолчал, понимая, что милосерднее всего будет добить несчастного голландца.

— Ты же врач, капитан! — воскликнул один из матросов. — Лечи его!

Я обернулся и покачал головой. Флибустьеры зашептались, некоторые поснимали шляпы, будто Йохан уже преставился.

— Что, не жилец я?.. — слабо улыбнулся голландец. — Обидно…

Он попытался усмехнуться, вместо этого поперхнулся, скривился от накатившей боли, снова застонал.

— Принесите его койку сюда, — приказал я.

— Да уж, не судьба мне золотишко это пропить… — скривился Йохан. — А я уж всё продумал, понимаешь, кэп?

— Тише, — сказал я. — Не трать силы.

— К чёрту. Всё равно помру, — возразил он. — Ног не чувствую. От пуза и ниже ничего не чувствую. Холодно.

Я не стал ничего отвечать, это было выше моих сил. С моими скромными познаниями нечего даже и пробовать. Тут и бригада квалифицированных хирургов, возможно, ничего бы не смогла поделать. Йохан уже был одной ногой в могиле.

Принесли гамак, разложили на палубе, и я столкнулся с тем, что не могу даже переложить раненого на гамак, не причинив ему вреда. Пришлось просить помощи у матросов, указывая каждому, что делать. Хотя я и так понимал, что мы сделаем только хуже, как бы мы ни старались.

— Аккуратно, одновременно, — сказал я, обхватывая Йохана за подмышки.

Мы приподняли его все вместе, положили на парусину, а потом подняли просто за углы гамака, и даже при таком идеальном исполнении Йохан не удержал стона.

— Куда? — спросил один из моих ассистентов.

Вариантов было немного. Либо на камбуз, оперировать и пытаться хоть как-то залатать его, с минимальным шансом на успех, либо на нижнюю палубу, оставлять его доживать последние часы в относительном покое. Снова непростая дилемма, снова решение на мне. Это начинало утомлять, но я взглянул на бледное лицо Йохана, на секунду задумался, чего хотел бы на его месте, понимая, что после таких травм даже в моём времени люди на всю жизнь остаются инвалидами.

— На камбуз, — приказал я. — Позовите Андре-Луи, скажите Доминику, чтоб кипятил побольше воды. Йохан, держись.

Как назло, единственного квалифицированного врача на «Дофине» во время шторма прибило падающей грота-реей, и я снова оставался единственным человеком на судне, который хоть немного смыслил в медицине. Если не считать Андре-Луи, который понемногу нахватался у меня всякого.

Мы спустились на камбуз, освободили стол. Йохан был ещё в сознании, и я заставил его выхлебать полную бутылку рома, что он с величайшим удовольствием и сделал.

— Помирать, так хоть навеселе, — простонал он, прежде чем осушить целую бутылку в несколько приёмов.

Я даже и не знал, с чего начать, поэтому дождался, пока Йохан допьёт ром и вырубится, и только потом принялся резать и шить. Можно сказать, что ему повезло, насколько это слово вообще применимо в данной ситуации, но он обошёлся без внутренних кровотечений и отделался только переломами. В любом случае, ходить он уже никогда не сможет.

Андре-Луи помогал мне уже не просто как принеси-подай, а как полноценный участник операции. Стыдно сказать, но я позволил ему гораздо больше, чем обычно, не из-за того, что он уже всё знал и умел, а из-за того, что не был вообще уверен в хорошем исходе. Но парень справлялся, и вполне неплохо, нам удалось вправить кости на обеих ногах, а затем он сам наложил шины. Я же тем временем занимался открывшейся раной, удаляя из неё всё, что могло привести к заражению. Йохан после бутылки рома и кровопотери мирно спал, лишь изредка рефлекторно дёргаясь от какой-нибудь внезапной боли.

Из головы у