Гнет - Вячеслав Марченко

    Слава Богу, - после продолжительной паузы продолжила свой рассказ баба Киля, - мы, несмотря на все те лишения, о которых я тебе, внучек,  рассказывала,  весной 1947 года поля все же засеяли, но осенью урожай уже убирать почти некому было – зерно осыпалось и пропадало, а нам, колхозникам, после того, как колхоз рассчитался сельхозпродукцией с государством, опять ничего не осталось. Работали мы тогда опять бесплатно, и жили мы хуже скотины, многие люди не имели даже одежды и обуви, многие шили себе одежду из мешков, украденных в колхозе, а некоторые люди разрывали немецкие захоронения и с разложившихся трупов снимали их форму, мы тоже тогда, как оборванцы, в одежде из мешков и в постолах ходили.

    - Бабуся, - прервал я тогда бабу Килю, вспомнив художественный фильм: «Донские казаки», снятый в 1948 году, и еще во время моей срочной службы в Пограничных войсках - в 1970 году, раз десять показанного нам: солдатам и офицерам части. В нем жизнь колхозников в послевоенный период  была показана совсем другой – веселой, радостной и зажиточной. – А как же фильм: «Донские казаки»?.. – спросил я ее, - Вы видели этот фильм?

   - А кто же его тогда не видел?.. – усмехнувшись, хмыкнула баба Киля. -  Нам тоже его раз сто показывали, а люди после просмотра этого фильма, когда выходили из нашего сарая, который клубом назывался, не знали: плакать им или смеяться. Это же надо было тому режиссеру, что снимал этот фильм, так  нашу жизнь разукрасить!.. Хоть бы прежде, чем снимать такое  кино,  он приехал  куда-нибудь в колхоз да посмотрел, как людям жилось  в колхозах тогда,… это же не кино, а чушь самая настоящая! В селах тогда люди с голоду умирали, а в колхозах не было денег даже на сухари для этих умирающих  людей, ни то, что на пианино. Девчоночкам нашим сельским не на что было резинку в трусы купить, а в том кино - колхозницы  расфуфыренные по магазинам бегают, жизнью наслаждаются…  

   Доведенные нищетой до отчаяния люди в те времена, внучек, за вилы хватались, и, слава Богу, что в те годы вокруг сел вооруженное оцепление не выставлялось, как в 1933 году, и люди могли свободно идти в поисках еды. Молодежь, как проклятая тогда из сел в города бежала.     

   Наша Анечка, чтобы нам легче было тут прокормиться, тоже в Николаев пошла, и ей так повезло: ее временно, без прописки, санитарочкой в госпиталь на Радостной улице взяли работать, и ей там какое-то питание перепадало. Ей даже завидовали те голодные люди, что вокруг помойных бачков возле госпиталя постоянно паслись. А она, бедняжка, сама тогда, как щепка, была, но, видя, как мы тут от голода мучаемся, даже тем своим нищенским пайком с нами делиться старалась.

   Кто как мог, пытался тогда выжить.  Я тоже хотела уехать отсюда куда-нибудь подальше,  да куда?.. Я несколько раз в Николаев за хлебом пешком ходила и видела, что там творится… 

   Тут, недалеко от нашей хаты пожилая женщина жила – она приехала из Николаева к своей больной сестре, и у нее были какие-то денежные сбережения. Она сама в город уже ходить не могла и просила меня, чтобы я в Николаев за хлебом ходила. Она давала мне рублей 300 – 400, это в те времена была двухмесячная зарплата рабочего, и за каждые две принесенные ей из Николаева булки хлеба – одну, купленную за ее деньги, она мне отдавала.

   - Бабуся,- в ужасе я округляю глаза,- это же за пятьдесят километров...     

   - А что делать, - горько усмехнулась баба Киля, - не умирать же с голоду?..  Пятьдесят километров - это было еще не самое страшное, самое страшное было в другом: хлеб могли отобрать голодные люди, они тогда весь Николаев заполонили. Куда ни глянь - везде они были,… беспризорные дети и инвалиды войны, без ног, с орденами и медалями на груди по улицам  голодные ползали – хлеба просили. На улицах только и слышно было: «Подайте – Христа ради»…  Это был ужас!  

   А той булки хлеба, что я приносила из Николаева, нам троим на две недели хватало: я ее с травой перемалывала и из этого лепешки пекла. Ну и коровка наша, слава Богу, помогала нам голод пережить. Она, бедняжка, за день натаскается с плугом, а потом мы еще и доим ее,… вот так и жили!

    - Бабуся, а что хлеб в городе свободно продавался? – удивленно спросил я.

    - Ну, что ты, если бы хлеб в городе свободно продавался, то, возможно, не было бы голода,…  хлеб тогда в городе только по карточкам продавался, но многим людям не хватало денег, чтобы даже и по карточкам хлеб купить. А сельским жителям карточки не полагались, и мне приходилось хлеб у спекулянтов с огромной переплатой покупать - на рынке булка хлеба до 500 рублей доходила.  По нескольку дней я тогда по Николаеву рыскала в поисках хлеба, и унижалась я перед продавцами, как могла, чтобы купить хлеб подешевле, но не зря же мне было идти туда за десятки километров.

   - Какой ужас…- чуть слышно произношу я.

   - Конечно ужас,- словно ненароком, соглашается со мной баба Киля, и подавленным голосом продолжает:

   И ладно бы одно только это, так власть наша родная, придумала  как еще больнее людям сделать: нас стали заставлять за живые деньги облигации покупать.

   - Как это?..

   - Ну, как… - потупила взгляд баба Киля. – Вызвали, к примеру,  твоего деда Ваню в контору, дали ему бумажку разрисованную узорами всякими и говорят: тебе,  как мужику еще способному шевелиться, облигация стоимостью  пятьсот рублей,… а тебе, мне говорят, как женщине уже потрепанной -  облигация за триста,… а вам, девчата - мамке твоей и Анюте говорят, облигации за пятьсот рублей.

   Мы плачем, умоляем председателя сельсовета, чтобы он дал нам хотя бы облигации подешевле, говорим, что у нас нет  денег, а он нам в ответ отвечает: ни чем помочь не могу – у меня план, где хотите деньги найдите, но за облигации заплатите!

   А где же нам эти деньги искать-то было, что это – грибы,  что ли? У нас в колхозе трудодень тогда стоил всего лишь от 15 до 30 копеек.  А если учесть, что мы получали, с учетом различных вычетов, зарплату в виде сельхозпродукции и только по истечении отчетного трудового года, а общая сумма заработанных колхозником денег в лучшем случае составляла тогда не более 150 рублей в год, да еще нам нужно было заплатить кучу разных налогов, то можешь себе представить, как мы тогда жили, и сколько это нам нужно было «найти»  денег, чтобы купить даже одну облигацию за 500 рублей.       

   Люди с голоду тогда пухли, но вынуждены были деньги добывать не для того, чтобы выжить, а для того, чтобы эти бумажки у государства выкупить. Валялись они потом у людей дома, только место среди документов занимали,… многие  люди жгли их -  после денежной реформы в декабре 1947 года им цена уже копейки была.

   Вот так наше родное государство с народом расправлялось!