Ночь длинных ножей. Борьба за власть партийных элит Третьего рейха. 1932–1934 - Макс Галло

ГЛАВА 4

Суббота 30 июня 1934 года

Боннский аэропорт Хангелар

1.45 ночи

Большие дорожные знаки, установленные на подъезде к аэропорту Хангелар, запрещают автомобилям парковаться вдоль набережных. Несколько минут машины медленно едут вдоль дороги, идущей из Бонна и огибающей аэродром. Затем она подходит к широкому въезду, обрамленному деревянными строениями. Освещенные желтыми огнями взлетные полосы исчезают во тьме. Машины останавливаются у контрольно-пропускного пункта, откуда уже виден трехмоторный «Юнкерс» Гитлера. Его команда и механики стоят отдельной группой под его моторами. Продолжая разговаривать с Геббельсом, фюрер рассеянно приветствует нескольких офицеров. Потом он быстро подходит к пилоту, который вышел вперед, чтобы встретить своего пассажира и проводить его до самолета. Пилот указывает на легкие, рассеянные по ночному небу облака, но Гитлер его не слушает, а быстро идет к кабине, глубоко засунув руки в карманы кожаного плаща; плечи его сгорблены.

Он знает, что надо торопиться. Когда решение принято, дальнейшее ожидание становится невыносимым, особенно если это решение принято после долгих колебаний. В промежуток времени, разделяющий момент окончательного решения и момент совершения действия, человек сгорает от нетерпения и рвется в бой. Гитлер поднимается по металлическому трапу, испытывая все это на себе; кроме того, он боится, что опоздал, что заговорщики, о планах которых его предупреждали несколько месяцев, опередят его. Заявления Рема, отъезд Франсуа-Понсе и речь Папена в Марбурге кажутся теперь Гитлеру звеньями одной цепи.

Понедельник 18 июня – четверг 21 июня

В докладе Далюега, переданном фюреру Герингом 18 июня, генерал СС собрал все доказательства вины лидеров СА и их намерения захватить власть. На самом деле доказательства довольно слабые, но в докладе приведены копии писем и записей телефонных разговоров, которые велись в очень откровенном тоне. Лидеры СА не сказали ничего того, что можно было бы посчитать изменой, но они высмеивали фюрера и министров кабинета с грубым плебейским юмором. Этого Гитлер простить им не мог. Каждый день, получая все более очевидные свидетельства унижения и пренебрежения, его все больше и больше ранят эти грубые, неуважительные шутки и сам факт того, что люди вроде Эрнста и Хайнеса, обязанные ему всем, включая их высокое положение, осмеливаются критиковать его и желают получить еще больше. Такие люди, несомненно, способны составить заговор ради удовлетворения своих собственных амбиций и аппетитов. Гитлер слушает Геринга, Гиммлера и Гейдриха, держа доклад Далюега в руке. Но в докладе есть вещи посерьезнее, чем уколы по самолюбию Гитлера. Обергруппенфюрер Эрнст и Хайнес несколько раз намекали на свое участие в организации пожара Рейхстага. Они болтают за кружкой пива, бросают намеки – словом, ведут себя как сообщники или шестерки, которые вообразили себе, что главарь банды будет плясать под их дудку, поскольку они тоже участвовали в разбое. Законы же бандитских группировок гласят: в преступном мире нет места жалости. И доклад, полученный Гитлером в конце того понедельника от Риббентропа, только усиливает его желание расправиться с Ремом.

В тот день личный представитель фюрера по иностранным делам встретился в Париже с президентом Французского совета. Сведения, которые он передал в Берлин, подтверждают информацию из досье Далюега и докладов Гейдриха и Гиммлера. Риббентроп указывает, что его разговор с президентом Французского совета усилил сложившееся у него впечатление, что французские правительственные круги твердо уверены в крайней неустойчивости экономического и политического положение в Германия; они предпочитают подождать, чтобы посмотреть, как будут развиваться события. «И вправду, жесткое, негативное отношение к нам со стороны французского правительства основано на мнении о том, что Германии предстоит пережить серьезные внутренние беспорядки».

И хотя сотни копий речи Папена в Марбурге, выражающей намерение людей, близких к вице-канцлеру, начать открытую кампанию против нацистского режима, были перехвачены, а гестапо и СД продолжают посылать фюреру доклады, полные негативной информации, как истинной, так и ложной, сообщение Риббентропа – еще одно подтверждение того, что откладывать больше нельзя.

Но фюрер еще не принял окончательного решения: он не может выделить несколько часов, чтобы хорошенько все обдумать и сделать свой выбор. Те, кто уже сделал его, тоже подчиняются обстоятельствам, поглощенные дневными заботами. Они поручили людям, действующим за кулисами, – Гейдриху, Эйке, Зеппу Дитриху – продумать все детали предстоящей операции. Голова Германа Геринга, одного из главных ее вдохновителей, занята только одним – как перевезти тело своей первой жены Карин в огромный склеп, который он соорудил в своем поместье.

Эксгумация тела назначена на вторник 19 июня на кладбище Леве. Погода стоит прекрасная, небо бледно-голубого цвета, июнь необычно жарок для Швеции. Кажется, что дневной свет навсегда вытеснил ночную тьму. Гроб Карин представляет собой длинный сверкающий цинковый ящик. В шесть часов утра, в присутствии нескольких близких друзей и родственников, состоялась короткая религиозная церемония. На ней присутствуют представители трех шведских нацистских партий, их флаги приспущены. Гора цветов медленно увеличивается. Они прибывают со всех концов Германии и от каждой партийной организации. Самый большой венок от Геринга, на нем лента с надписью: «Моей Карин». Гроб медленно вносится в специальный вагон, прикрепленный к пассажирскому поезду, идущему в Берлин, и погребальная процессия отъезжает, унося бренные останки шведской женщины, которая посвятила свою жизнь Герману Герингу и нацизму. В Стокгольме на платформе поезд приветствует толпа – мужчины, обнажив голову, вскидывают руку в нацистском салюте. Все это происходит в полной тишине. Спецвагон погружается на паром Drottning Viktoria, его сопровождает почетный караул. Спокойное море светится во тьме.

В среду 20 июня в 1.45 Геринг приезжает в Сассниц, где уже пришвартовался паром. Спецвагон украшен венками, и после того, как Геринг кланяется гробу и покидает паром, раздается мрачный бой барабанов, покрытых черной материей, который похож на долгий стон, объявляющий о начале грандиозных церемоний. Геринг предусмотрел все. Перенос тела Карин дает ему и режиму возможность возродить языческий ритуал – праздник летнего солнцестояния, корни которого уходят в эпоху древних германцев. Геринг пригласил в Каринхал всех нацистских лидеров, за исключением Рема. То, что казалось первым ритуалом культа Карин, было на самом деле политическим событием – встреча заговорщиков у гроба умершей женщины.

Специальный поезд, заполненный цветами, минует станции Берген, Штральзунд, Грейфсвальд, Душероу, Пасевальк и Пренцлау, и на каждой из них его встречают неподвижные, словно мраморные статуи, представители различных нацистских организаций, которые под барабанную дробь приспускают флаги. Сельская местность северной Германии, земля которой еще не успела просохнуть после дождей, кажется отражением этих ритуалов, наделенных определенным языческим великолепием, но лишенных искреннего чувства. Небо высохло, а песчаные пустоши теряются в бесконечности, пересекаемые то там, то здесь грядами холмов, сосновыми или березовыми рощицами, чернеющими на фоне песка и серебристого неба.

В 8.30 погребальный вагон прибывает в Эберсвальде. Здесь к Герингу, явившемуся сюда в полной форме, присоединяются графиня Розен Вилламовиц Мюллендорф, сестра Карин, офицеры, прусские принцы и генерал полиции Веке. На площади перед вокзалом выстроены делегации ото всех организаций нацистов, с флагами, задрапированными черным. Оркестр исполняет «Похоронный марш» Бетховена, а принц Август-Вильгельм Гогенцоллерн, группенфюрер СА и гаулейтер Вильгельм Кубе отдают честь Герингу. Начинается большой парад. Гроб по очереди несут восемь офицеров полиции, восемь руководителей национальной организации воздушных видов спорта, восемь лесников – словом, все те, кто служит под началом Германа Геринга. Местные жители молча стоят по обе стороны дороги; женщины склоняют голову, мужчины снимают шляпу. Облаченный в крестьянские одежды, среди которых много черных, простой люд с уважением смотрит на процессию «господ». Эта процессия представляет собой режим, который хочет возродить мрачные, авторитарные времена древних тевтонов.

В доме лесничего Делкранца гроб устанавливают на специальный катафалк, в который впряжены шесть коней. Процессию возглавляют группы всадников из личной полиции Геринга. Такие же всадники и замыкают ее. Длинная процессия движется по петляющей в густом темном лесу дороге. Кажется, будто с воцарением нацизма возродилась и старая помещичья Германия. Рядом с Герингом шагает потомок Гогенцоллернов, а толпа крестьян, молчаливая и покорная, наблюдает, как проходят их господа.