Странники между мирами - Владимир Ленский

В те минуты, пока танцевала королева, музыка словно бы делалась вещественной: прямо на глазах у тысяч зрителей музыкальные темы воплощались, оборачиваясь длинными, невесомыми лентами. Проплывая по воздуху, эти ленты, зримые глазу и шелковистые на ощупь, обвивали обнаженные руки и ноги танцовщицы, скользили по её щекам и бедрам, а после, расточаясь в воздухе, уносились прочь — на все четыре стороны Королевства.

Высокая и темнокожая, с сияющими очами, Ринхвивар выбежала на площадь перед дворцом. В обычные дни королева была недоступна для народа: она редко показывалась публично и почти не устраивала таких праздников, где на эльфийскую владычицу могли бы глазеть многие. Она не была затворницей, любила поездки верхом, часто бродила одна по лесу или устраивала себе долгие прогулки; но для жителей Королевства имелся лишь один день в году, когда каждый мог увидеть королеву — да еще как! Она представала почти обнаженной: вечно молодая, с крепким, изящным телом, с распущенными волосами, неизменно босая, в длинном платье с разрезами по бокам, от ступней и до подмышек.

Танец королевы происходил всегда в разгар полудня, однако, несмотря на ярко пылающее солнце, специально ради танца зажигали факелы и мириады ламп с разноцветными стеклами. Воздух наполнялся мельканием пестрых искр. Музыка, как казалось, подгоняла их веселое вращение. Праздник начинался, точно водоворот: центр его помещался внутри королевского дворца и медленно распространялся по столице и дальше, дальше — по всему Королевству, не задевая лишь суровые земли северного герцогства Вейенто.

Постепенно торжество набирало силу. Повсюду играли оркестрики и выступали танцовщики, подражающие королеве. Кричали и пели торговцы сладостями, в толпу летели яркие бумажные ленты и вырезанные узорами листки. В этот день на площадях можно было поцеловать любую девушку, и дети, зачатые в часы праздника, считались счастливцами.

Наконец каждый житель столицы начинал чувствовать, что отсутствие королевы становится невыносимым; и ровно в тот самый миг, когда общее желание видеть эльфийку делалось неистовым, Ринхвивар выбегала на помост, воздвигнутый перед дворцом для короля и его приближенных, и бросалась на площадь — точно в реку, всем своим естеством отдаваясь стихии танца.

Воины стояли на площади — с одной стороны и с другой, двумя полукружьями; в их руках блестела обнаженная сталь, и огни пробегали по сверкающим лезвиям, расцвечивая их и украшая. Отовсюду к королеве тянулись руки, везде сияли жадные глаза: мгновение, которого люди ждали целый год, приближалось! Единственное в своем роде мгновение — пролитие эльфийской крови, которая напитает землю.

Что так возбуждало толпу? Вид ли крови, истекающей из тела прекрасной женщины? Мысль ли о том, что это — кровь королевы, той, что властвует над владыкой, — ибо кем был бы Гион без Ринхвивар? Всего лишь королем, пусть даже красивым, милостивым, всеми любимым. Всего лишь мужчиной — пусть даже отважным, статным, веселым.

Ринхвивар — воплощение торжества плоти, телесности, женственности. Ринхвивар — воплощение плодородия и власти. Ринхвивар — доступная всем и не доступная никому. Везде и нигде. Ибо Королевство и было королевой, а королева была Королевством; прах земной и кровь женщины смешивались непрерывно, и одно не существовало более без другого, а Гион был лишь видимостью, лишь скрепляющим элементом, лишь внешним выразителем и хранителем незримой связи между женщиной и землей.

Гибкая высокая фигура королевы взмывала над помостом, и линия ее бедер становилась видной для всех; миг — и Ринхвивар уже спрыгнула на землю. В тот год, в восемнадцатую годовщину воцарения Гиона, луны стояли в самой благоприятной фазе, и потому королева решила показать подданным совершенно новый свой танец. Уже сверкали обернутые остриями кверху ножи, вонзенные рукоятями в пыль главной площади перед дворцом, и на каждом острие плясал огонек, словно зазывая к себе каплю крови, словно предвкушая мгновение, когда ему предстоит рассечь тонкую кожу ступней танцующей женщины.

Спрыгнув навстречу ножам, Ринхвивар распростерла руки, точно крылья, и не упала, но взлетела и пронеслась над остриями как птица. Общий вздох прокатился над площадью, тихий стон гортанно отозвался в переулке: слабость сладострастия овладела людьми, и Ринхвивар засмеялась, тихо, горлом, — этот звук также услышали, и огонь заплясал в лампах еще быстрее.

Перевернувшись в воздухе, Ринхвивар на миг явила площади свое лоно, а затем, выпрямившись в воздухе, широко расставила ноги — так, чтобы в разрезах платья хорошо видны были стройные бедра, — и побежала над остриями ножей. Ее босые ступни не касались их, но со стороны это выглядело так, словно она танцует прямо на ножах.

Несколько раз она повторяла это движение, а затем вдруг задела первое острие, и тяжелая капля крови побежала по лезвию навстречу алчущей пыли. Гион встал со своего кресла, установленного на помосте. Губы короля приоткрылись: он смотрел на кровь своей жены, бледный, с трясущимся ртом, и тянул к ней пальцы; но Ринхвивар не видела его — раз в году она отдавала свое тело не возлюбленному, но всему Королевству.

Новая ранка, новая капля — новый вздох, подхваченный музыкой, вплетенный в извивающиеся ленты вездесущей мелодии.

И еще одна, и еще.

Внезапно все оборвалось: лопнула струна, фальшиво пиликнул и соскочил смычок с последней струны Фиделя — диссонанс резанул слух, причиняя физическую боль. Не издав ни единого звука, не сделав ни одного неверного движения в танце — даже не вздрогнув, королева вдруг обмякла всем телом и пала на все ножи разом. Не было на площади лезвия, которое не вошло бы в нежное тело. Смертоносные острия пронзили ее всю, они разорвали невесомую одежду и осквернили тонкую смуглую кожу. Кровь хлынула неостановимым потоком, и в этом уже не было ни сладострастия, ни красоты — одна только боль.

Гион сделался белее своих одежд. Миг он еще стоял и смотрел на обмякшее тело жены. Но тут Ринхвивар чуть повернула голову, увеличивая рану на шее, и взглянула на супруга мутнеющими глазами, а губы ее шевельнулись и тотчас застыли, вездесущая кровь истекла из её рта вместе со слюной и соединила лицо Ринхвивар с пылью — словно привязала ниткой. Пленка протянулась над глазами, взгляд королевы перестал быть осмысленным.

И в тот же миг Гион покачнулся и упал на помост рядом с троном.

Сын Гиона и Ринхвивар — Теган, второй король, — шагнул вперед; до сих пор его никто не замечал. Он переступил через неподвижное тело отца, спрыгнул с помоста и бросился к матери. Обеими руками он взял её за плечи и под колени и снял с ножей. Бессильная рука вскинулась юноше на плечо и тотчас обмякла. Жизнь, преизобиловавшая в теле матери, неохотно покидала свою излюбленную обитель; но Ринхвивар умирала, и в этом не могло быть сомнений.