Странники между мирами - Владимир Ленский

Мэлгвин знал о том, что Арета не говорит: его предупреждал об этом отец девушки. Герцога подобные мелочи не беспокоили. Девушка смотрела на своего господина ясными синими глазами, терпеливая и уверенная в себе; он сразу понял, что из этой молчаливой красавицы получится превосходная герцогиня.

Свадебный пир закончился лишь под утро, но герцог увел жену сразу после полуночи. После множества женщин, которые дарили ему ласки, Мэлгвин не знал, как подступиться к девственнице: Арета сразу разделась, забралась под меховое одеяло голая и обняла мужа, точно тряпичную куклу, с которой имела обыкновение спать в своей детской.

Только на пятую ночь Мэлгвин решился потревожить её ласками, и только на десятую она отдалась ему вполне. И сразу же понесла.

Мэлгвин и прежде часто отлучался из замка, однако с появлением Ареты эти отлучки стали для него в тягость. Замок, выстроенный совсем недавно — с подвалами, где не умер еще ни один узник, со стенами, которые ни разу еще не видели подступающего неприятеля (и за все последующие века так и не увидели!), — этот замок стал для Мэлгвина истинным домом, куда герцог стремился всей душой.

Арета встречала его безмолвными объятиями. Повсюду ощущалось ее присутствие, каждого камня, казалось, успела коснуться ее маленькая рука. Она распоряжалась немногочисленными слугами с большим толком. С тех пор, как на всей территории герцогства отменили и рабство, и крепостное право, слугам начали платить небольшое жалованье, однако Арету они баловали так, словно она по-прежнему оставалась барским ребенком, любимицей всех, кто причастен к кухонным котлам и швейной мастерской, конюшне и птичнику. На деньги, которые выдавал им раз в полгода супруг Ареты, они покупали для нее сладости и наряды.

Первым ребенком Ареты была девочка; второй родился через два года — это был мальчик. Он и унаследовал герцогство после смерти родителей.

Мэлгвин и его жена умерли в один день: во время конной прогулки по горам лошадь Ареты сорвалась в пропасть, и герцог, не задумываясь ни на мгновение, направил туда же своего коня. Останки супругов нашли на дне глубокого ущелья и там же погребли. С тех пор, как говорят, в тех горах можно слышать их голоса: хрипловатый, сорванный голос Мэлгвина и еле слышный голос Ареты. Ибо молчаливая герцогиня иногда все-таки разговаривала. Она обращалась только к своему мужу и, не умея владеть собственным горлом, тихонько шептала ему на ухо. И если влюбленная девушка, которая не побоится отправиться ночью в эти горы, услышит и разберет шепот герцогини Ареты, то будет счастлива в любви — счастлива так, как никто другой.

Второй герцог Вейенто носил имя Ирмингард; он предпочитал называть себя сыном Ареты Молчаливой. Этот герцог и сам не отличался словоохотливостью. От отца он как будто унаследовал усталый и больной вид: можно было подумать, что лихорадка не натешилась вволю прежним герцогом Вейенто и перешла ко второму в роду.

Ирмингард выдал сестру за герцога Ларра, одного из верных сторонников своего отца, и меньшая Арета оборвала род Ларра, потому что и она сама, и все ее потомки производили на свет только дочерей. Майорат — небольшой замок и три деревни вокруг него — был выделен меньшой Арете Ирмингардом Молчаливым в качестве приданого; это наследие и сделалось ядром будущего герцогства Ларренс.

Ирмингард, второй герцог Вейенто, совершил два деяния: одно тайное и одно явное, и оба — на благо своей земле и в память несправедливо обойденного судьбой Мэлгвина.

Во-первых, Ирмингард заключил союз с горным народом, с гномами.

Во-вторых, положил начало скрытой многолетней войне с эльфийской кровью.

О том, что малый горный народ издавна обитает где-то поблизости, горняки знали, кажется, всегда; однако с самими гномами они предпочитали не встречаться. Низкорослые, по меркам людей — уродливые, бородатые — и мужчины, и женщины, — гномы также не показывались на поверхность. Их контакты с людьми сводились к тому, что подземные обитатели следили за горняками и, если те по какой-либо непонятной причине им не нравились, устраивали обвалы и взрывы там, где таковых быть не должно; если же горняки — опять же неизвестно почему — ухитрялись угодить гномам, то урожай самоцветов и золотых жил случался просто невероятный.

Этому самодурству был положен решительный предел. Ирмингард собрал, переписал и подверг тщательной проверке все законы своего отца; кое-что усовершенствовал, кое-что расширил, а некоторые из правил, не оправдавших себя на практике, упразднил. Сын Мэлгвина уничтожал неупорядоченность с еще большей последовательностью, нежели первый герцог.

Случай позволил ему установить отношения с подземным народом.

Как-то раз, проезжая с проверкой по одному из своих рудников, герцог увидел большое скопление рабочих: они собрались возле кривобокой пивной, где любили коротать вечера после смены. Но сейчас стоял белый день, и всем, кто роился у закрытых дверей пивной, следовало бы находиться в шахте. Чумазые, в грязной одежде, эти люди кричали что-то, ломились в двери и стучали кулаками в ставни. Некоторые уже тащили бревна и камни, чтобы разнести пивную.

В возбужденной толпе не сразу заметили появление герцога со свитой. Оставив воинов позади себя, Ирмингард направил коня прямо на людей, и они наконец расступились, посдергивали с голов шапки, склонились, разжали кулаки, выронили камни и палки.

— Так-то лучше, — спокойно проговорил Ирмингард. — Что случилось?

Несколько голов дернулось — эти люди явно рвались заговорить, но не решались. Новый герцог не был еще достаточно хорошо известен. В толпе явно побаивались: не прикажет ли Ирмингард наказать зачинщиков — примерно да по старинке? Мэлгвин бы наложил на них штраф, а наиболее отличившихся отправил бы на отдаленные рудники, где самая тяжелая работа. А как поступит этот? Закон — законом, но герцогская власть может оказаться превыше любого закона.

— Не бойтесь, — сказал Ирмингард. — Пусть кто-нибудь один из вас все расскажет. Потерянное время отработаете потом.

Тогда сразу двое бросились к герцогской лошади, и человек помоложе, блестя белками глаз, начал кричать:

— Они заперлись там! Двое! Мы их поймали, да они вырвались — один бежать, а двое — заперлись!

Ирмингард, не глядя, отстранил крикуна и повернул лицо в сторону второго, до сих пор молчавшего и только переминавшегося с ноги на ногу:

— Говори ты.

Тот встал на колени и сказал внятно.

— Ваше сиятельство — гномы! Двое. Один удрал, а двое закрылись в пивной.

— Встань, — приказал Ирмингард. — Больше на колени не становись. Мой отец освободил всех.