Корни и побеги (Изгой). Роман. Книга 2 - Макар Троичанин

- 12 –

К следующему полудню он имел на руках серо-зелёную книжицу, возродившую пропавшего когда-то без вести Васильева Владимира Ивановича, 1920 года рождения, русского. Когда же, наконец, и Вальтер Кремер сможет обрести легальное гражданство, подтверждённое берлинским паспортом? Что бы сейчас с ним было, если бы не авантюра с замороженными агентами? Наверное, всё же стал бы невольным подручным Шварценберга и до сих пор  гнил бы на нарах лагерного барака, ожидая нелегального освобождения по торгу с американцами в зачёт будущего верного служения возрождению неонацизма. Или бы уже покоился на каком-нибудь загородном кладбище, угробленный втихаря за Гевисмана убийцами всё того же неутомимого штурмбанфюрера. Так что, может быть, он и прав, что выбрал единственно возможный для него окольный путь свободного возвращения на родину. Жаль, что на нём так часто случаются зигзаги. Только бы не обманули янки. А такие опасения вдруг ни с того ни с сего недавно стали возникать у него и всё больше разъедали уверенность в благополучном исходе тайной миссии. Но он ничего не мог поделать, кроме как продолжать идти выбранным путём, вынужденно доверив свою судьбу ненадёжным людям чужой разведки и надеясь, что они сдержат данное слово. Теперь у него есть оба главных документа, определяющих принадлежность к вражеской России, и ни одного, удостоверяющего законность притязаний на Германию. Как будто Всевышний специально загнал сюда и отрезает пути возврата.

Приземлённая Марина заикнулась было, что с него причитается, но он твёрдо отказался и в компенсацию предложил прогулку втроём по городу, тем более что вчера обещал Жанне. Это неожиданное предложение так взволновало подругу, что она сразу заметалась, торопясь и с обедом, и с подготовкой выходных туалетов для дочери и, главным образом, для себя, несмотря на сдерживающие предупреждения возмутителя спокойствия, что выйдут они к вечеру, в конце рабочего дня. Но она, очевидно, забывшая, а скорее, и не знавшая, что такое променады или прогулки с любимым мужчиной, не в силах была успокоиться и принялась перебирать все свои вещи, бесстыдно раскрыв чемоданы настежь и разбросав содержимое на кровати, столе, стульях, даже на полу. Тут же, не скрываясь и не отворачиваясь, сосредоточенная на переменах нижней и верхней одежды и на оценке, что ей лучше идёт и в каких сочетаниях, не обращая внимания на явный интерес единственного зрителя к домашнему стриптизу, во всяком случае, никак не реагируя на него, Марина примеряла всё подряд, выражая вслух свои замечания и поминутно обращаясь к Владимиру за советом. А ему, воспитанному на пуританской морали, как ни странно, приятно было смотреть на её переодевания. Он не скупился на советы, активно участвуя в оценке каждой вещи, наслаждаясь игрой в живые куклы и удивляясь тому, что она, вспыхивающая ночью от одного лишь лёгкого прикосновения, сейчас на явное прощупывание сквозь примеряемые одежды соблазнительных мягких мест беззаботно и необидно отмахивалась: «Отстань!». Некоторые вещи явно не подходили по размеру, как будто принадлежали не ей. Глядя на возбуждённое красивое лицо и на не менее прекрасное тело окунувшейся в свою стихию молодой русской женщины, Владимир думал о том, что такого не было у Эммы, и вообще трудно представить это с немецкой женщиной, сдержанной в проявлениях чувств, никогда не забывающей о правилах хорошего тона. Приходилось, однако, признаться, что первые нравились больше. Жанне скоро надоели бессмысленные примерки, и она всё чаще приставала к обоим: «Когда пойдём? Всё раскупят же!», чем и вынудила мать свернуть показ моделей, остановившись на голубом цветастом шёлковом платье, облегающем фигуру, но Владимир к её неудовольствию попросил надеть что-нибудь попроще. Нехорошо, мол, выглядеть чересчур красивой рядом с ним, белым и бледным, да ещё в заношенной военной форме, а она в любом платье очень и очень. Комплимент смирил Марину с неудавшейся возможностью покрасоваться в лучшем своём платье, а ещё больше – обещание заняться попутными покупками, для которых у него есть ещё предостаточно денег. Он не хотел, чтобы её броская красота, усиленная ярким платьем, оставила у встречных память об их появлении там, куда они должны пойти. «Но в следующий раз я его надену, так и знай» - пригрозила Марина. На том и порешили.

Пошли тогда, когда женщины измаялись в ожидании, не понимая, чего он тянет, а ему нужно было определённое время, потому что прогулка была затеяна не ради прогулки. Направились прямиком к центру, решив по пути начать экскурсию с центральной площади, где высилась серая мрачная громада Дома правительства, единственного уцелевшего многоэтажного здания в городе.

- Будешь у нас гидом, - предложил Владимир Марине.

- Кем? – спросила та, не зная смысла незнакомого слова, не пользующегося спросом в закрытой для туристов стране.

- Ну, будешь показывать самые интересные места в городе и рассказывать о них, - пояснил Владимир.

- А нечего смотреть, - отказалась Марина от роли семейного путеводителя, - везде стройка. Я, между прочим, тоже не здешняя. Пойдём по главной улице: все магазины там.

- А мороженое и морс? – напомнила дочь.

- Тоже там, - успокоила мать.

Всё равно пришлось срочно искать мороженщицу с голубым ящиком на маленьких колёсиках и украшенный пачками папирос ларёк-морсопойку, чтобы срочно утолить почти суточную жажду настырного маленького члена их маленького, бесцельно блуждающего в работающем городе, коллектива. А потом уже можно стало успокоенно начать прямолинейное неторопливое шествие по главной улице, названной именем великого вождя русских, с оглядкой на встречных, замечая их восхищённые взгляды, бросаемые на Марину, а потом уже мельком недоумённые, почти враждебные – на затрапезного спутника. Хорошо, что быстро попался довольно большой коммерческий магазин, и можно стало временно спрятаться от взглядов, от которых Владимир чувствовал себя неуютно. Зря он не пошёл один.

В почти пустом магазине было понемногу всего, без чего можно обойтись, и всё неимоверно дорого. Под такими ценами и говорить-то громко было неудобно. Из угла у окна даже выпирал тускло поблёскивающий свежей защитной масляной краской мотоцикл «Харлей» с коляской, с хорошо видимыми вмятинами на крыльях. На полках солидно покоились два больших радиоприёмника «Дойчланд», всевозможные женские сумочки-редикюли и два хороших кожаных чемодана с поперечными ремнями и в чехлах, имеющие существенный недостаток – у них не было второго дна. Были там и какие-то вычурные аляповато-сложные фарфоровые и бронзовые изваяния, не тянущие на музейные экспонаты, настольные и напольные часы в простых деревянных футлярах и пузатый инородец – медный самовар. На стенах за прилавком висели мужские и женские одежды, чаще – вразнобой или в единственном экземпляре, остро пахло нафталином, как будто в распродаже залежалых товаров, и ничего такого, что с первого взгляда понравилось бы Владимиру. Под ними выстроилась в ряд разнокалиберная обувь – от модельной до повседневной, а на витрине лежали несколько рулонов тёмной плотной материи и какие-то ещё мелкие тряпки. Витрина на правой стороне, рядом с мотоциклом, была отдана бедной бижутерии, парфюмерии с преобладанием одеколонов «Шипр» и «Тройной», косметике, в которой превалировали пудра во всевозможных пудреницах с зеркальцами, крем для лица в плоских круглых коробочках и металлические патроны с высунувшимися пулями губной помады, а также туалетное мыло в обёртках и без них, сплошь с вытисненными или ярко нанесёнными нерусскими названиями.

- Мама, смотри – говорящая кукла! – нарушила Жанна благоговейную тишину, настоянную на ценах, недоступных для простого русского смертного, приспособленного и приспосабливающегося к карточкам и талонам.

И вправду – за обувью стояли, расставив ноги, обутые в красные тапочки-галоши, две целлулоидно-тряпичные белокурые красавицы с ярко-синими подвижными глазами, одетые в розовые платья с белыми кружевами. У каждой в волосах был заткнут серебристый гребень, а на лицах безмятежно сияли застывшие улыбки. «Придётся купить» - подумал Владимир и окликнул Марину, приклеившуюся с открытым ртом и широко раскрытыми глазами к прилавку.

- Что-то понравилось? – спросил у неё.

- Всё, - ответила она с жадным придыханием, перебегая беспокойными глазами с одной вещи на другую.

- Вот, возьми деньги, купи Жанне куклу и себе что-нибудь, - отделил он ей, не считая, тоненькую пачечку сотенных купюр. – Я пока пойду посмотрю там, - указал на другую сторону зала, где заметил витрину с ювелирными изделиями. Там, скучая, сидела с раскрытой книгой молодая женщина с хорошо уложенными льняными волосами, увешанная поддельными драгоценностями так, что казалась продолжением витрины. Владимиру понравились только тонко выделанные ажурные серебряные серёжки с крупными рубинами в центре и круговой россыпью мелких красных камушков. Он, не разглядывая, купил их, уложенных в красную коробочку с внутренней бархатной подстилкой такого же яркого цвета. Удовлетворённый, хотел отойти, как продавщица остановила, предложив: