Возвращение на Восток - Олег Николаевич Попенков

Баско, подруга всех «слушаков», веселая участница их многочисленных вечеринок и любимая дочь генерала Баско – начальника восточного факультета Военного института.

Любаша, верная подруга, своих не бросала. А потому «мутный» предмет с многочисленными непонятками сдали, пользуясь военной терминологией, с ходу.

Хуже оказалось с арабской литературой.

Этот предмет читала то ли татарка, то ли узбечка, женщина лет 45–50, фигуристая, с длинной косой. Одета она была всегда стандартно: в длинное платье, шаровары и обувь на высоких каблуках.

В связи с тем, что альтернативы этому преподавателю не было, лекции по предмету читались на потоке.

Выглядело это примерно так: в самую большую аудиторию на факультете загонялся весь курс (все переводчики-арабисты), в класс входила Зульфия (такое прозвище получила несчастная женщина, так как ее реальное имя оставалось никому неизвестным) и, уставившись в потолок, монотонно, не повышая голоса, вещала о классической арабской литературе, течениях и направлениях, знаменитых арабских авторах и многом другом.

Теперь, по прошествии многих лет, пришло осознание того, что без этих знаний, также необходимых, считаться переводчиком-арабистом просто невозможно. Ведь арабистика – это составляющая из трех частей: арабского языка, истории арабов и культуры арабских народов. Но тогда…

Слушать или тем более что-либо записывать за преподавателем было практически невозможно. И прежде всего из-за поведения самих учеников: такой шум стоял в аудитории.

Чем только народ не занимался! Читал художественные книги, играл в карты, спал и т. д.

Однако женщину, увлеченную своим предметом, казалось, ничто не может вывести из равновесия: войдет в класс, глаза в потолок – и говорит, говорит о чем-то, ведомом только ей одной.

Однажды Андрей Васильков (Чика), пытаясь проверить реакцию преподавателя, взял швабру, обмотал вокруг нее половую тряпку, которую нашел тут же в классе, и поджег ее. Потянуло дымком. Но… Зульфия невозмутимо дочитала лекцию до звонка.

Шутки кончились, когда пришло время сдавать зачет с оценкой по предмету. Зульфия проявила требовательность, тут народ забегал, засуетился. Как говорится, отлились кошке мышкины слезки…

Впрочем, были и другие веселые моменты. На курсе шла подготовка по научному коммунизму. Преподаватель, полковник в преклонных годах, маленький, с реденькими седыми волосиками на голове, улыбчивый и добрый, любил прикорнуть под ответы слушателей. Собственно, спал он лишь тогда, когда слышал голос отвечавшего. Говорить в этот момент можно было все, что угодно. Но только не молчать. Если человек замолкал, полковник немедленно просыпался и, чтобы взбодриться, энергично говорил: «Отлично, отлично!»

Даже если слушатель не знал предмета, нужно было что-либо говорить. Все равно что, только не молчать. И преподаватель тут же закатывал глаза.

В этот момент на полковника воздействовали и с галерки, давая взамен его бодрому пробуждению установку на тихий отдых:

– Спи, спи!.. – звучало заклинание с задних рядов. И полковник тут же отправлялся в объятия Морфея.

Однако самое большое развлечение принесло изучение второго языка. Подготовка по иностранным языкам велась в языковых группах по 10–15 человек в каждой. Арабский давали интенсивно, делая основной упор на военный перевод и речевую практику.

Получив практические навыки в спецкомандировках, слушатели работали всерьез, осознавая, что арабский язык – это их хлеб. Иная картина была со вторым языком.

Наш знакомый оказался в 10-й языковой группе, которую, как только стали преподавать в ней английский язык, слушатели окрестили на английский манер: «труп тен». В ней вместе с Олегом учились Леня Вылегжанин (Череп), Юра Синицын (Маха), Слава Бессуднов (Бесс) и другие ребята.

Однажды в аудиторию вошла молодая симпатичная девушка, вчерашняя выпускница языкового вуза. Девушка была одета стильно: в кофточку и маленькую мини-юбочку.

Страшно стесняясь группы, где несколько человек были старше ее по возрасту, а остальные – ровесники, и своего вида тоже, девушка прошла к столу преподавателя, стоявшему в углу аудитории. Присесть за стол в мини-юбке она не решилась. И так, забившись в угол, простояла свое первое занятие.

Но прежде она представилась: «Татьяна Ковалева (фамилия изменена), я буду преподавать у вас английский язык», – едва вымолвила она бесцветным голосом, открыв классный журнал.

Все стихло. Повисла тягостная пауза, во время которой класс молча пялился на носатое юное создание, а оно, в свою очередь, решало, что делать дальше.

Неловкость разрядил старослужащий Бесс. Самый старший в группе, накануне отметивший свой день рождения, полный и лысеющий, он был женат и растил ребенка. Бесс встал и, проявляя заботу об учителе, по-отечески разрешил:

– Ты, дочь, не стесняйся – учи!

Свою преподавательницу за робость и невнятномонотонное ведение занятий ребята тут же окрестили Тошнотой, а Бесс безнаказанно спал на ее уроках, вплоть до последнего курса, отказываясь выполнять самые элементарные задания, ссылаясь на недомогание, намекая на старость.

– Учите слова, Бессуднов, – сырым голосом напутствовала Татьяна. – Это вам в жизни очень пригодится!

– А, да что там! Сколько жить-то уже осталось, – уныло парировал сонный Бесс.

Все изменилось на последнем курсе, когда Бесс все-таки осознал, что приближаются госэкзамены. Тут уж стало особенно ясно: ничего не делая и не зная, их можно просто не сдать. И «старик» забеспокоился:

– Научи, дочь, научи, – низким глухим голосом стал он умолять преподавателя.

Народ просто умирал от хохота, глядя на красного, туго соображавшего Бесса.

– Бессуднов, переведите, пожалуйста, следующую фразу, – просила Татьяна. – «Сенд Бесс файв пенз!»[47]

Бессуднов, как рыба, молча открывал и закрывал рот, надувался и пыхтел, не произнося ни слова.

– Ну, хорошо, – искала другие подходы Татьяна. – Тогда переведите на английский: «Пошлите Бесс пять карандашей!»

Класс изнемогал то ли от бесплатного цирка, то ли потому, что кличка Бессуднова так абсурдно и невероятно точно совпадала с именем неведомой англичанкой Бесс.

В один из таких шумно-веселых эпизодов не выдержал старослужащий сержант Терещенко. Проявляя солидарность с другом и одновременно возмущаясь, как можно не знать такой элементарщины, Теря (Терещенко), изрек, обращаясь к Бессуднову и явно переводя вместо него на английский:

– Та гив жешь Бесс файв пенселз, плиз!

В ответственные моменты у Терещенко просыпались национальные корни.

Глава 5

О друзьях и не только

Юра Синицын (Маха), сын интеллигентных родителей, москвич и гимнаст, получил свое прозвище за небольшой рост. Правда, в самом прозвище были иные, тонко улавливаемые нотки, если вспомнить известный художественный шедевр.

Юра был смешлив и доверчив, искренне ценил мужскую дружбу, но… был очень брезглив. Этой его слабостью постоянно пользовался неисправимый шалун и выдумщик Чика, подбрасывая в тарелку друга в столовой пластмассовых мух и тараканов, которых он в несметном количестве привез из загранкомандировки.

Юра страдал в воинском коллективе, где о гигиене были свои представления. Парня регулярно выворачивало по поводу и без повода.