Л̶ю̶б̶л̶ю̶. Гублю (СИ) - Ева Левина

Сафронов, не в пример начальнику покрасневший и взбешенный, начал с жаром докладывать:

— Это Колесников у*бок!

Но лицо Горина ровным счетом ничего не выражало, и единственное, что он добавил:

— Машка рыдать будет…

— Сань, ну какая в жопу Машка? Твой рейтинг сейчас уронили и нам нужно его поднять, а потом наказать того, кто страх потерял. В себя суки поверили… Забыли, кто барин!

— Так делай, Юра! Работай! А рейтинг мой на месте! Репутации семьянина больше нет, ну и слава богу! Давай отмашку, начинаем оформлять подготовленный развод.

— Сейчас не время…

— Я, бл*ть тут папа и я решаю, когда и чему время! Вы ох*ели совсем! — от ора Горина затряслись стекла на окнах и Сафронов, понимая, что спор бессмысленен, молча покинул кабинет шефа.

Губернатор тем временем налил себе виски из пузатого графина и задумался о происходящем: Колесников не смирился, к значит начинается война. Ну, что же… Это даже интересно…

Только вот Маша. Подумав о своей маленькой студентке, он поморщился. Как с ней быть? Хотел ведь проучить и потрахать с недельку, а потом распрощаться, но дело затягивалось. Уже третью неделю она жила в одной из его квартир и Горин, к своему собственному удивлению, никак не хотел с ней расставаться, более того, ноги сами вели его туда каждый вечер.

Безусловно, больше она не была той самой улыбчивой и милой Машей, с которой он прекрасно провел время в начале знакомства. Теперь у него жила немного запуганная и трясущаяся лань, рыдающая по любому поводу и очень зажатая и пассивная в постели, но это почему-то только распаляло его еще больше.

Горин все время отматывал назад и думал, почему не смог сдержаться и сломил ее, но не находил ответа более того, каждый раз убеждался в том, что поступил бы также, ничего не изменив, потому что между расставанием и обладанием он однозначно выбирал второе.

Безусловно хотелось, чтобы она сама, по доброй воле была с ним, но раз уж этого не случилось, то сложившаяся ситуация его тоже вполне устраивала.

Горину, любящему получать удовольствие от инициативных опытных девушек, вдруг снесло крышу от того, что он принуждал Машу. Как оказалось, это отдельный вид кайфа быть хозяином положения и полным доминантом в паре.

Он хотел знать, где она, чем занимается, требовал подчинения и даже от наказания за то, что она плохо ела, получил в итоге удовольствие, заставив ее ежедневно готовить ужин, превратившийся в ритуал.

Разумеется, были и минусы в том, что он лишил Казанцеву свободы, потому что в постели она стала совсем робкой, как будто отмотав время в начало, когда была девственницей. Но у Горина, наоборот, аппетиты росли в геометрической прогрессии, поэтому он как безумный набрасывался на нее почти с порога и раскладывал, мял и имел в самых разных позах и по нескольку раз за ночь. Когда под усиленными ласками Машина броня, наконец, спадала, и она, распаленная, тряслась в оргазме или стонала, всхлипывая и закусив до крови губу, Александр Николаевич вообще терял голову и брал ее так, что она кричала до срыва голоса. Губернатор же совсем дичал от этого, рыча ей на ухо "терпи", крепко удерживал и доводил до бессознательного состояния.

После таких марафонов Горин не звонил ей до полудня, потому что знал, что его студентка точно проспит добрую половину дня, а потом будет с трудом ходить, морщась при каждом резком движении.

Как-то раз Маша пожаловалась, на дискомфорт, связанный с несоответствием размеров и комплекций, на что взбешенный Горин заявил, что каждый раз когда ей больно, она должна вспоминать, от чего и прокручивать в голове множественные оргазмы, которыми отзывается ее тело.

— И вообще советую уяснить, что я лучше сломаю тебе шею, чем отпущу когда-нибудь, поэтому смирись, что у тебя никогда не будет других мужчин, а значит, забудь вообще слова о каком-то несоответствии.

Конечно, Горин, не любивший зависеть о кого-либо, надеялся, что скоро его отпустит и девчонка перестанет занимать его мысли, но с каждым днем эта надежда таяла все больше. После первого расставания он по-настоящему хотел ее убить, получив неожиданную разрядку в жестком сексе, и был так удивлен собственной реакции, что тут же пришел к выводу, что девушка слишком хорошо ему подходит, чтобы отпускать ее.

Удовлетворение с ней было каким-то ненастоящим, потому что сразу после окончания хотелось снова кусать, терзать и трахать так, чтобы выбить все крамольные мысли из ее непослушной головы.

Сейчас, застав Машу зареванной он нисколько не удивился, ведь было очевидно, что мать и тетка девушки наверняка закатили скандал. Тем лучше. Теперь у нее еще меньше поводов для того, чтобы пытаться уйти. Ему это только на руку.

Оставалось только развестись и заделать ей ребенка, чтобы окончательно привязать и лишить самостоятельности. Нет, Горин, разумеется, допускал, что Казанцева захочет самореализоваться и работать, но все это после того, как он от нее устанет. Что маловероятно.

Маша поставила перед ним ужин, и Горин с наслаждением отправил в рот сочный кусок говядины, раздумывая о том, как ему с ней хорошо.

— Таблетки пьешь еще?

— Какие? — удивилась Маша, погруженная в свои мысли.

Александр Николаевич раздраженно глянул на нее, задаваясь вопросом: не поняла или прикидывается?

— Противозачаточные.

— Пью, — зеленые глаза растерянно уставились на губернатора, заставляя его пах напрячься.

— С сегодняшнего дня прекращаешь, — тон был жестким и беспрекословным.

— Почему?

— Сына мне родишь.

В глазах девчонки появился уже полузабытый испуг, который заводил похлеще голого тела. Горину хотелось большими глотками пить ее покорность и послушание, поэтому, когда Маша резко поднялась и ответила не то, что он хотел услышать, губернатор впервые за день взбесился:

— Я не хочу детей.

— От меня не хочешь?

— Совсем.

— Я твоего мнения не спрашивал, — прикрикнул Горин.

— У тебя жена есть для продолжения рода, хотя она мне сегодня сказала, что между вами все кончено…

— Что? Лена здесь была? — глаза Горина загорелись бешенством и он, резко выйдя из-за стола направился в ванную, где порывшись в аптечке, нашел таблетки и сунул их в карман, после чего закрыл Машу в квартире, забрав ключи и направился в дом, где они сейчас жили с женой вместе.

В Александре Николаевиче клокотал гнев и желание наказать зарвавшуюся и почти бывшую супругу. Он и раньше держал ее в узде, но теперь с появлением Маши, в принципе стал жестче, поэтому впервые в жизни хотел припечатать ей хорошую мужскую пощечину.

Влетев в нужное крыло особняка, губернатор огляделся. Сюда он заходил лишь единожды, чтобы