Дочь Господня - Устименко Татьяна Ивановна

Вторым неприятным открытием стало то, что именно в этой захолустной обители Анастасио и отыскал случайно ту самую девушку, о которой упоминалось в «Евангелии от Сатаны» – Дочь Господню. Впрочем, граф Деверо оказался далеко не дураком и придумал неплохой план, для осуществления которого кардиналу пришлось спешно извлекать из чемодана парадное облачение да осенять высшей благодатью все аббатские помещения, включая кладовые и поварню. Отец-настоятель, жирный Ансельм, впал в восторг от оказанной кардиналом чести. Ну как же, сам владыка Туринский освятил весь монастырь, не пропустив ни сохнувшее на веревках белье, ни короба с картофелем, ни даже огромный котел с овощным рагу, которое готовилось к ужину. Вот именно этот пресловутый котел кардинал и благословил тщательнее всего, призывая милость Господню на скромную монастырскую трапезу. Отец Ансельм даже прослезился от нахлынувшего на него благолепия, завороженный хорошо поставленным баритоном Анастасио.

Вспомнив о поварне, кардинал поспешно извлек из рукава пустой стеклянный пузырек, завернул его в листок бумаги, измельчил ударами каблука и ссыпал в корзину для мусора. И поди теперь что-нибудь докажи! Рауль Деверо, подсунувший церковнику ядовитое снадобье, гарантировал, что все попробовавшие сегодняшний ужин либо впадут в глубокий сон, либо и вообще безболезненно отправятся к своему Создателю. Благословляя рагу, Его Преосвященство незаметно подсыпал отраву в котел, ловко сыграв предназначенную ему роль. А сейчас ему оставалось одно – ждать наступления ночи да гадать, кого из обитателей аббатства случайно минует страшная участь, уготованная стригоями. И что-то похожее на запоздалое угрызение совести тихонько заворочалось на дне продажной кардинальской души.

Глава 8

Первым, что я почувствовала, стал запах дыма, горький и назойливый. Он настойчиво лез в ноздри, насильно вырывая меня из сладких объятий сна. Не смея поверить собственным ощущениям, я вдохнула глубже и закашлялась. Резко распахнула глаза, недоуменно следя за багровыми отсветами, пляшущими на оконном стекле. Тонкие струйки дыма просачивались под дверь, стелясь по полу клубящимся рыхлым слоем гнилостно-серой мари. Сердце рывками бухало в груди, много раз повторяя один и тот же тягучий вопрос, идущий по кругу, словно сбой на граммофонной пластике – что же это такое, что же это такое? Запертая дверь и плотно закрытый стеклопакет ограждали меня от шума и еще давали некоторую надежду на то, что все происходящее – всего лишь досадное недоразумение, вызванное чьей-то оплошностью и отказом системы пожаротушения. Но панический животный ужас, напрочь отметая слабые, успокаивающие доводы рассудка, уже рвался наружу, грозя излиться воплем горя и отчаяния. Твердя себе, что все не так плохо, как мне кажется, что ситуация просто не может быть столь чудовищной, я повернула оконную ручку и одним рывком откинула стеклянную створку. Какофония звуков ударила слитной адской волной, чуть не отшвырнув меня вглубь спальни. Среди яростного треска ненасытного пламени, пожиравшего учебный корпус, расположенный ниже по склону холма, я различила частые автоматные очереди с вплетающимися в них одиночными пистолетными выстрелами, отчаянные крики людей, погибающих страшной смертью, и перекрывающий их ликующий вой стригоев. Я почти физически ощущала плотное облако темной магии, не имеющей ничего общего с лучезарной энергетикой наших молитв, куполом накрывшее все аббатство. Особенно исступленно оно концентрировалось над правым крылом, в котором жили молодые ангелы.

– Натаниэль! – отчаянно вскрикнула я, почти теряя сознание от шквала предсмертных эманаций, непрерывным потоком идущих от запертого и полыхающего здания, где сейчас заживо сгорали сотни молодых жизней. – Иисус, как мог ты допустить подобное? – высунувшись в окно, бешено вопила я, понимая, что ни Бог, ни архангелы не способны узреть происходящее, обманутые демонически-непроницаемой завесой стригойской волшбы.

И в этот же самый миг что-то вдруг ослепительно полыхнуло, неся шквал невыносимого жара и чудовищный грохот. Пол под моими ногами покачнулся, осколки выбитых ударной волной стекол больно впились в левую руку от локтя до запястья, которую я автоматически выставила перед собой, прикрывая лицо. Меня резко отбросило к противоположной стене и ощутимо приложило затылком об угол телевизионной тумбы. Во рту появился солоноватый привкус крови, все поплыло перед глазами, превращаясь в убыстряющуюся череду разноцветных, размазанных в пространстве полос. «Они взорвали арсенал!» – успела подумать я, проваливаясь в вязкую пелену небытия…

– Селестина! – зычный голос, громко выкрикивающий мое имя, вывел меня из забытья. – Сел, да открой же дверь!

– Сейчас, – промычала я, силясь подняться на ноги. «Интересно, сколько времени я провалялась без сознания?» – мысль вскользь промелькнула в раскалывающейся от боли голове и отошла на второй план. Запах гари усиливался, становясь нестерпимым.

– Селестина, ты там жива? – продолжали колотиться в дверь.

Сквозь монотонный гул, наполняющий череп и укутывающий его ровным слоем шершавой, раздражающе колючей стекловаты, я смогла наконец-то опознать нетерпеливый голос подруги. Медленно перебирая руками по стенке, я все-таки добралась до двери и повернула ключ. Оливия вихрем ворвалась в комнату, возбужденно блестя глазами, кажущимися особенно яркими на фоне закопченного до черноты лица и гремя под завязку набитым рюкзаком.

– Эй, да тебя контузило! – она схватила меня за подбородок, заставляя поднять голову.

Я зашипела от боли:

– Навроде того…

– Ничего, – ободряюще ворчала ангелица, копаясь в рюкзаке. – Голова – это кость, а кости ничего не сделается!

Я криво усмехнулась, намереваясь возразить Оливии, что раз болит – значит, не такая уж там сплошная кость, но в это самое время подруга с воплем радости вытащила из рюкзака аптечку, а из нее – одноразовый шприц, наполненный какой-то мутной жидкостью. Я не успела даже охнуть, как она с размаху вонзила иглу в мое плечо, прямо через рукав ночной рубашки, и нажала на поршень.

– А это не наркотик случайно? – запоздало поинтересовалась я, опасливо рассматривая опустевший шприц.

– Не-а, – махнула косами ангелица, – смесь транквилизаторов по моему личному рецепту, ноу-хау практически, новое слово в фармакологии. Называется «Ангельская дурь»!

Я хотела было возразить, что, судя по названию, это и есть самый забойный наркотик, но предпочла благоразумно промолчать, не решившись спорить с агрессивно настроенной подругой, рискуя заработать еще одну порцию реанимационного зелья. Но надо признать, мозги эта дурь прочищала отменно. Уже через пару минут в голове у меня прояснилось, тело налилось кипучей энергией.

– Лишь бы потом отходняка не случилось! – чисто из вредности ляпнула я, благодарно помаргивая. – Оливия, ты гений!

– Кто бы сомневался, – нахально поддакнула ничуть не смущенная комплиментом валькирия. – Собирайся, нужно выбираться из монастыря, пока мы тут не задохнулись.

И действительно, дым в комнате сгустился до состояния тумана, вызывая резь в глазах и надсадный лающий кашель. Я оторвала от простыни две полосы ткани, смочила водой из кувшина, одной завязала себе рот и нос, а вторую – предложила Оливии.

– И чего я не взяла противогазы? – риторически вопросила валькирия, извлекая из рюкзака отличный камуфляжный костюм, дополненный металлокевларовым бронежилетом и бросая обмундирование на стол. – Примерь-ка, вроде бы твой размерчик!

Форма подошла идеально.

– Ты успела посетить арсенал? – спросила я, шнуруя высокие десантные ботинки. – И скажи, какого вообще черта творится в аббатстве?

– Успела, – нахмурилась валькирия, рассовывая по карманам запасные обоймы от «Беретты». – И прошу тебя, не поминай этих богопротивных тварей, итак у нас тут кровососов выше крыши!

– Так что с аббатством? – напомнила я, затягивая вокруг талии кожаный оби и закрепляя под ним оба клинка – Кото и Кайсу.