Порт-Артур – Иркутск – Тверь: туда и обратно - Чернов Александр Борисович

– Простите… Разве такая вероятность реально существовала, адмирал?

– Знаете, молодой человек, что такое горячие головы во власти?.. Вижу, вы поняли. Скажу одно: я, разобравшись на месте в том, что тут происходит, вылил на таковые не один ушат холодной воды. И не оттого вовсе, что испугался, как клевещут на меня нынче некоторые ваши мерзейшие коллеги по цеху… Страхи тут ни при чем. Просто, мой дорогой Джек, ответственным людям на вещи нужно смотреть реально.

Без прорытия канала через Никарагуанский перешеек американскому флоту драться с первоклассной морской державой, имеющей базы здесь, на северо-западном побережье Тихого океана, противопоказано. А еще и очевидная позиция Берлина… Хорошо, что это вовремя поняли в Лондоне. Даже отставив в сторону вариант с превращением этой колониальной войны в мировую, на данном театре существовала куча проблем. Ни их Гонконг, ни Вэй Хай, ни наша Манила опорными базами быть не могут. Что уж про Мозампо говорить? Некоторые деятели предлагали сложить яйца в одну корзину – Сасебо. А вы знаете, чем все дела для японцев там закончились… Но я отвлекся. Так как же вам удалось подружиться с великим князем Михаилом?

– Нет, Уинфилд, нет… Здесь вы не правы. Дружбой наши отношения я ни в коем случае не назвал бы… Конечно, Михаил Александрович – человек сердечный, отзывчивый и обаятельный. И по многим его более чем откровенным ответам на мои вопросы, в частности, в последнем большом интервью…

– Это, где «Империя наносит ответный удар»?

– Ну да… Многие, и, как я понимаю, вы тоже, адмирал, сделали по этим его ответам вывод о том, что мы с великим князем сошлись накоротке. Но, к сожалению или же к счастью, это не так. Дистанция в нашем общении всегда чувствовалась и оставалась. Другое дело, что он сам пожелал предельно точно изложить свои взгляды на природу навязанной его стране войны и дать нелицеприятные оценки роли отдельных, конкретных сил, участвовавших в этом конфликте с Россией из-за спины Японии, формально не находясь с Петербургом в состоянии военного противостояния. И выбрал он меня на роль своего рупора в силу объективных обстоятельств, не более того.

Что же до вашего предыдущего вопроса, должен сказать: я абсолютно не сомневаюсь в том, что наши отношения с русскими должны в ближайшие годы быть под пристальным вниманием действительно серьезных и весьма ответственных людей в Вашингтоне. По-моему, взаимные интересы Америки и их страны в потенциале поистине громадны! Тем более что их царь и его правительство не против нормализации отношений. Не зря же Михаил Александрович особо отметил, что их запрет, касающийся деятельности нерезидентов, будет в ближайшее время изменен в положительную для нас сторону.

– Кроме того, из вашего с ним интервью следует, что Романовы и в самом деле считают справедливое решение еврейского вопроса в России делом нескольких ближайших месяцев?

– У меня не было и нет ни малейшего повода усомниться в его честности.

– Хм. Интересно, интересно… – Шлей задумчиво потеребил кончик эспаньолки. – Но посмотрите-ка на створы… Сдается мне, наше подзатянувшееся ожидание заканчивается. «Азов» выходит. Давайте мы условимся: договорим обо всем после окончания парадной суеты… Кстати! Не возражаете, если я представлю вас российскому монарху?

– Благодарю, адмирал! С удовольствием. Отныне я ваш крупный должник.

– Ха! Ведь не расплатитесь, юноша… – Задорно подмигнув удивленному таким расположением заслуженного адмирала к своей скромной персоне Джеку Лондону, Шлей быстрым шагом направился к своим офицерам, прильнувшим к биноклям и монокулярам.

Во главе растянувшейся почти на весь пролив колонны кораблей русского флота стоял крейсер, на кормовом флагштоке которого гордо реял огромный георгиевский флаг. Крейсер, чье имя было известно всему миру. Крейсер, за кормой у которого осталось больше боевых миль, чем у любого другого русского корабля, участвовавшего в войне с Японией. Крейсер, грот-стеньгу которого украшали 11 боевых георгиевских вымпелов. Стройный четырехтрубный красавец, чей гармоничный, стремительный силуэт не смогла подпортить даже рудневская владивостокская импровизация – баковая и ютовая 35-калиберные восьмидюймовки за массивными щитами, по форме напоминающими те, что прикрывали пушки «Памяти Азова» до его модернизации в Кронштадте.

Корабль, весь облик которого олицетворял сегодняшний триумф военных моряков Российской державы, приковывал к себе взгляды практически всех участников и гостей императорского смотр-парада. Но для одного из них крейсер-герой был также зримым доказательством его личного, персонального триумфа. Человеком этим был вовсе не адмирал Руднев. Больше того, он даже не был русским…

Наблюдая за тем, как среди дымных клочьев отгремевшего салюта царь Николай и его немецкий гость поднимаются по трапу «Варяга», Чарльз Крамп, на чьей верфи и был выстроен крейсер – гордость Российского флота, поднеся к глазам небольшой бинокль, украдкой, чтобы не заметили окружающие, смахнул неожиданно набежавшую слезинку.

Сегодня пришел тот долгожданный день, когда он, семидесятишестилетний, но до сих пор полный сил и азарта правнук некогда с трудом сводившего концы с концами немца-эмигранта, с полным основанием может признаться самому себе, что в многолетней, трудной и рискованной игре он выиграл. И выиграл вчистую! Выиграл, дерзко и авантюрно поставив на «зажиревшую, одряхлевшую кобылу», которую год назад мало кто считал фаворитом развернувшейся морской гонки на Дальнем Востоке. Даже сам принц Генрих Прусский лично убеждал его в бесперспективности работы с русскими.

И вот: «Можете быть уверены, мистер Крамп, что расширение вашего участия в развитии мощностей судостроения и судоремонта на территории Российской империи находит наше полное понимание, сочувствие и согласие. Поэтому нам желательно, чтобы вы приняли посильное участие в сем деле не только здесь, на Дальнем Востоке и на Квантуне. У нас к вам есть первоочередные предложения относительно крупных заводов у Черного моря. С нашей стороны вы получите полную поддержку, государственные гарантии под привлечение заемного капитала, льготы на таможне и налоговые. Наши распоряжения на этот счет уже даны. Прошу вас ознакомиться у господина морского министра подробнее…»

Это было сказано царем при всех! Даже при немцах. При Берте Крупп и всех этих монстриках во фраках из ее окружения. Ну что же. Значит, у мистера Руднева даже в таких вопросах слова не расходятся с делом: «Мы никогда впредь не будем класть все яйца в одну корзину…»

Восемь лет назад многие, даже его собственный сын и будущий наследник дела, отговаривали Чарльза Крампа от борьбы за российский контракт. Слишком холодными были отношения двух стран, слишком серьезными были тогда проблемы его фирмы в Филадельфии. Конкуренты наступали на пятки, а Морское министерство, явно с подачи Теодора Рузвельта и его ближайшего окружения, начинало уделять основное внимание работе с государственными верфями. Или с теми из частников, кто готов был потакать госзаказчику во всем.

Но Крамп уперся: он решительно не желал ни вводить в управление своей компании «пенсионеров» из числа вышедших в тираж, укачавшихся на палубах престарелых выпускников Аннаполиса, ни делить честно заработанную его компанией прибыль с участливо подсказанными ему нужными людьми. В итоге упрямого филадельфийца с лакомыми флотскими заказами стали обходить. Не помогла даже его дружба с Альфредом Мэхеном.

Теперь же все многочисленные страхи и треволнения позади. Как и ужасающая тень извечной российской коррупции, растаявшая как сон, как утренний туман при словах «Государев интерес». Совсем другими красками заиграла огромная, просто титаническая работа, выпавшая ему и тем из его американских соотечественников, кто по его дерзкому предложению рискнул и приехал сюда, во Владивосток, почти год назад.

Многие из них нашли здесь, в России, не только достойный заработок с перспективой, не только новых друзей, но уже и собственный дом, и личное счастье. Да и сам он успел влюбиться в этот красивейший и могучий край, в живущих здесь спокойных и сильных людей, по достоинству оценив безграничный потенциал имперского Дальнего Востока для делового, сноровистого человека. Вполне сносно освоив русский, он и сам раздумывал над тем, чтобы окончательно перебраться в Россию, оставив на сына дела в Филадельфии…