Порт-Артур – Иркутск – Тверь: туда и обратно - Чернов Александр Борисович

Самое же неприятное, что на «Иртыше» запаниковали. Почти вся команда кинулась в воду и поперла на берег. Стоял бы на глубине – конец ему, но повезло, носом сел на четыре метра, и в дно. Не опрокинулся, слава богу. К этому моменту как раз объявился господин Воеводский, прямо из объятий Бахуса и местных гетер прибывший лицезреть догорающие останки своего доблестного флота… Вот такие дела, Всеволод Федорович.

– Да, не веселые. Воеводского и Баранова – под суд?

– Надо, конечно, но пока государь просил повременить. Не простил бы, это он на радостях может. Но служить у меня оба этих ухарца точно не будут… – сверкнул глазами Дубасов из-под насупленных бровей. – Будь бы моя воля… Эх, сколько народу из-за этих косоглазых полегло. Давай, Всеволод Федорович, помянем. Всех наших моряков, в этой войне головушки свои буйные сложивших.

– Давай, Федор Васильевич. – Петрович потянулся за стопками. И подумал: «Слава богу, не знаешь ты, сколько в нашей Русско-японской их погибло».

Расставались с Дубасовым на дружеской ноте. Но точку в подзатянувшейся беседе поставил все-таки министр. У самой двери Федор Васильевич, удерживая руку Руднева в своей, то ли попросил, то ли приказал:

– Но в следующий раз, когда что-нибудь этакое придумаешь, ты уж, Всеволод, будь добр сперва меня в известность поставить. Краснеть, как вчера у государя, мне шибко не хочется. Договорились?

Пришлось соглашаться, куда тут денешься.

Альфред фон Тирпиц слыл по жизни парнем не робкого десятка. Драчун в школе, не раз и не два сеченный педагогами за свой монолитный характер. Дуэлянт в юности, скрывающий ныне под окладистой бородой парочку памятных шрамов. Просоленный морской волк, в бурные годы своего палубного офицерства ни бога, ни черта, ни девятого вала, ни Летучего Голландца не страшившийся. Сегодня, уже в адмиральских галунах, он готовился к противостоянию с самой Владычицей морей. Причем не только в изощренной кабинетной игре умов с высочайшими ставками, но и в жарком морском бою, на открытом всем ветрам, лиддиту и рваной стали верхнем мостике любого из его линкоров…

Но сейчас он уже минут пять безмолвно сидел, тупо уставившись в несколько строк на подрагивающем перед ним газетном листе. А трепетали «Ведомости Читы» оттого, что мелкой дрожью тряслись вцепившиеся в них адмиральские пальцы…

«Вчера в лондонской “Таймс” были опубликованы сведения о страшном бедствии в Британской Индии, случившемся два дня назад. Землетрясение силою 8,7 балла по шкале Рихтера в течение одного с половиною часа практически раскололо город Кангры на части. Он полностью превращен в руины и пыль. В разверстые трещины земной тверди проваливались не только отдельные дома, но и, по свидетельствам выживших очевидцев, даже две улицы целиком! Погибли не менее 20 тысяч жителей, еще более 30 тысяч лишены крова над головой и любых средств к дальнейшему существованию. Власти в Калькутте опасаются возникновения эпидемии. Вице-король лично отбыл в разбитый город для инспекции и принятия на месте решений о помощи пострадавшим…»

Как Тирпиц сам не раз признавал, русский язык он знал посредственно, в первую очередь имея в виду язык устный. Путаясь в наших падежах, склонениях и суффиксах, он предпочитал не переходить на него в разговорах, но многолетняя работа с различными справочниками и периодикой из Петербурга не могла пройти даром: читал он по-русски вполне сносно, даже бегло, и на протяжении всего нынешнего восточного вояжа регулярно просматривал, что пишут на злобу дня в местных газетах, поэтому смысл сей короткой заметки был ему совершенно ясен.

Человек исключительно рационального, трезвого и холодного ума, он хоть и был персоной увлекающейся и даже в чем-то азартной, но чтобы поверить в мистику, тайные знания о будущем или какую-нибудь подобную вздорную ерунду типа голосов из потустороннего мира, вызова душ умерших или тайных путешествий души собственной по разным временам и землям?

«Нет, увольте! Это же просто дьявольщина какая-то? Если Всеволод намекал на это событие в Индии, то как?.. Каким образом он мог узнать об этом? Боже праведный! Кажется, я начинаю сходить с ума… Я знаю, я уверен, что все медиумы, прорицатели и гадалки – это шарлатаны и проходимцы, дурящие головы доверчивым идиотам, у которых хватает пустого времени их слушать. Но… но это?.. Как это (!) прикажете понимать?»

Первой его импульсивной реакцией было бежать почти через весь поезд, немедленно найти Руднева и потребовать у него объяснений. Но Тирпиц не был бы Тирпицем, если бы быстро и решительно не взял себя в руки.

«Стоп, машина! Зачем сгоряча суматоху устраивать? От спешки в серьезных делах вреда больше, чем пользы. А дело тут, похоже, очень серьезное. Сперва нужно хорошенько обдумать это все, времени у нас достаточно. И тогда уж посидеть с русским адмиралом тет-а-тет. Причем так, чтобы это его совершенно не тяготило. Очевидно же, что после того памятного вечера, или ночи, что вернее, Всеволод нашего общества сторонится.

Оно и понятно. Опасается повторения. И риска вновь предстать перед своим императором в непотребном виде. Или же, наоборот, конфузится и считает себя виноватым в приложении десницы к глазу своего собутыльника. Хотя собутыльник, по правде говоря, был сам во всем виноват. Так что, пока он вращается в обществе русского самодержца, лучше его не дергать и не пытаться выводить на откровенность. Вот когда отгремят марши, фанфары и сапоги по брусчаткам, а свежий ветер унесет за горизонт дымы от корабельных салютов, тогда, ближе к завершению этого турне, и придумаем, как его разговорить.

Как любят приговаривать наши радушные хозяева? Утро вечера мудренее? И очень верно говорят, кстати. Пора ложиться спать. Ибо завтра предстоит знаменательный день. Завтра мы вновь встречаемся с Великим океаном».

В то время как ошарашенный индийской вводной Альфред фон Тирпиц намеревался отойти ко сну в надежде, что отдых освежит голову, человек, ставший причиной его треволнений, о теплой постельке и не помышлял. Петрович был всецело поглощен приватной беседой с парой замечательно интересных собеседников. Причем, что ему было уже вполне понятно, парой они были не только в количественном выражении, но и в смысле человеческом…

Пригласив через посредство верного Чибисова на чашечку вечернего чая инженера Луцкого, Петрович не ожидал, что тот пожалует к нему не один, а в компании с юной улыбчивой девушкой, возможно, чуть крепковатой в кости и взгляде для соответствия эпитету «грациозно-утонченная». В ней не было ни ветреной кокетливости, ни робости, характерных для поры первого цветения. Миловидная, улыбчивая, статная особа с идеально уложенной высокой прической, облаченная в темно-зеленое, подобранное с безупречным вкусом вечернее платье, сидящая напротив него рядом с Луцким, поразила Руднева не своим колье с изумрудами. За цену которого, пожалуй, можно было бы приобрести весь их поезд. Поразила она безупречным тактом манер, совершенно взрослой, сдержанной доброжелательностью и четкой, выверенной глубиной суждений.

«А у Круппов-то подросла весьма достойная наследница. Как там? Спортсменка, комсомолка и просто красавица?»

В плане достойной наследницы, тут Петрович был прав. Хуже с определением «по Гайдаю». С первыми двумя позициями – объективный минус, а вот про «просто красавицу»… Пожалуй, данный вердикт выглядел слабовато. Да и с шебутной Варлей тут не было ничего общего. Вообще.

Берта Фридриховна Крупп была очень (!) умной. В плане остроты ее интеллекта и способности почти мгновенно принимать логически безупречные решения она, скорее, была внучкой своего великого деда Альфреда, чем дочерью авантюрного, увлекающегося папаши. Эта девушка знала себе цену, никому не позволяла собою помыкать и относилась к той породе людей, которые, вне зависимости от их пола, если уж кого решили, то… обязательно. Ну, вы поняли, полагаю, о чем это… Короче, нашему инженерному гению Луцкому повезло… Главное только, чтобы не как тому пуделю-мальчику, на которого положила глаз девочка из породы бультерьеров…