СССР: вернуться в детство-2 - Владимир Олегович Войлошников

на́бело. Но я так не могу. У меня всегда много черновиков, возвраты, правки, вставки. Написанное должно отлежаться хотя бы месяца три-четыре, тогда, прочитывая заново, ты уже воспринимаешь текст как новый для себя и лучше видишь просочившиеся несогласованности, повторы или наоборот — белые пятна, которые нужно заполнить. После тщательной вычитки можно начинать перепечатывать текст на́чисто… А хотите я вам покажу свою зверюгу, на которой работаю?

— Хочу, конечно! — оживилась журналистка. — Только магнитофон надо взять.

Глянь-ка, магнитофон у неё небольшой, кассетный. У меня первый такой появился классе, не соврать, в шестом.

Мы прошли в зал, и я выволокла из-под стола своего железного монстра.

— Вот. Эту машину мне подарили тётя с дядей. Тут даже дата изготовления есть: тысяча девятьсот тридцать девятый.

— Ещё довоенная! — удивлённо воскликнула девушка.

— Да, но год — это ничего, работает она отлично, хоть и выглядит как старинная швейная машина, — мы посмеялись. — Жалко, что с собой её никуда не возьмёшь. Я мечтаю о маленькой и лёгкой портативной машинке. Говорят, есть такие, которые можно переносить в чемоданчике. Но у нас в городе мне они не встречались, а те, которые в магазине стояли, почти такие же большие, как эта. Та большая — эта большая; эта нормально работает, я и подумала, что смысла нет менять. Секунду!

Я открыла шкафчик, стенки в котором сейчас хранились мои писательские вещички, и вытащила «Всем грозам вопреки»:

— Вот, возможно вам будет интересно. Это, — я слегка прихлопнула пачку из двадцати двух тетрадок, из которых торчали во множестве вложенные листочки, — черновики новой книги. Тоже о войне. О людях. О лучших и худших человеческих проявлениях. А это, — я бережно передала журналистке сшитую распечатку, — готовая рукопись.

Она с удивлением отметила для себя нотариальные марки, но ничего не спросила. Аккуратно полистала.

— Копия этой рукописи направлена для ознакомления в один из центральных журналов, — заговорщицки поделилась я. — В какой — не скажу, секрет. Всей семьёй ждём результата. Родственники меня понимают и поддерживают, спасибо им за это огромное.

— Вас действительно проживает девять человек? — с некоторым опасением уточнила журналистка.

— Конечно. Маму с Дашей вы видели. Мужья сейчас на работе, вечером придут, тут будет муравейник. А ночью… Семеро по комнаткам спят, ну и мы с бабушкой в зале.

— Как же вы в такой тесноте пишете? — посочувствовала она.

— Тут спасибо моей родной восемнадцатой школе. Мне пошли навстречу, дали возможность работать в небольшом кабинете, когда он не занят. Во время уроков обстановка близка к идеальной, такая тишина… А перемены можно пережить, зарядку как раз сделать, например, — мы снова посмеялись. — А чтобы печатать, конечно, приходится выгадывать такое вот время, когда малыши уходят на прогулку — это если хорошая погода. Тогда у меня есть часа два-три. Так потихонечку и идёт работа. Я читала, в новом законе есть такой пункт, что писателям, когда предоставляют жильё, выделяют отдельную небольшую комнатку под рабочий кабинет. Но это, как вы понимаете, всё мечты. Да и потом, я же в союзе писателей не состою, и мне тут добрые люди сказали, раньше восемнадцати лет даже не надеяться… Так что, как раз, наверное, к моим восемнадцати годам что-то решится с расширением нашей жилплощади, тогда и пойду просить, — я грустно усмехнулась и хотела убрать в шкаф тетрадки.

— Ой, погодите! — попросила девушка. — давайте я вас сфотографирую вот так, на фоне машинки. И черновики пусть будут. А готовую рукопись в руки возьмите…

Она немножко подвигала меня, выставляя кадр, несколько раз щёлкнула фотоаппаратом.

— Бабушку-то сфотографировали?

— Конечно!

— Я думаю, для статьи уже достаточно, а то все разумные объёмы будут превышены.

— Да, — согласилась дама, — возможно, редактор даже скажет поделить на два выпуска. Посмотрим.

На этом мы распрощались, я пообедала — и пошла обратно в школу! Время детское. Впереди куча праздничных «выпадов», так что: работать, работать!

1 МАЯ

Первого мая после демонстрации снова традиционно собирались у нас.

Я на демонстрацию не ходила, зато три раза бегала вниз, к почтовым ящикам, проверять газеты — но их всё никак не несли. Кто знает, может почтальонов тоже на демонстрацию отправили? А мне до́ смерти интересно было: напечатали про нас? Всё ли? И не переврали ли?

Первым пришёл Наиль (рабочие предприятия в первую очередь проходят). С красным бантом, приколотыми к одежде и с двумя шариками, привязанными к горлышку «Столичной» в кармане — гостей же ждём. Шарики он хотел выдать пацанам, но Даша заволновалась, что Лёнька с Димкой эти шарики немедленно лопнут и получат испуг.

И тут пришли Саша с Кларой, с семьями — с одной школы же в колонне прошли — тоже нарядные, с бантами. И с газетой! Нет, с пачкой газет!

— Мама! — с порога закричала тётя Нина и замахала «Восточкой». — Тебя в газете напечатали!

Бабушка заторопилась из кухни, и все начали обниматься.

— А мы идём, — вступила тёть Клара, — Валентин говорит: «Смотри — мама!» Купили сразу пять штук!

Тут все начали гомонить, передавать номера друг другу, смотреть на бабушку (на фотке) и читать. А я пошла звать дядь Рашидово семейство, если уж школы прошли, то автоколонны — точно дома.

В квартире сразу стало шумно, малышня нервничала и не могла уснуть, и я предложила Тане: пошли, коляски покатаем? Идея встретила одобрение в массах, нам выволокли на улицу агрегаты, и мы пошли гулять с пупсиками.

Коляски у нас, я не говорила, стояли в подъезде: одна на нашей площадке, за специальную скобочку замком с цепочкой пристёгнутая, вторая, так же — на втором этаже. А иначе куда? В квартире и так теснота неимоверная, ещё коляску втискивать. И на первом этаже так же стояла коляска пацана из четвёртой квартиры. И на четвёртом. Так и жили потихоньку. Хорошо, в нашем подъезде лестничные клетки большие, с квадратным просторным пространством между входными дверями.

Покатать коляску в нашем детстве — тоже был своеобразный аттракцион, не каждому доставалось. Да ещё с двойняшками! Я щедро уступила Тане с Иркой близнецов, а сама взяла Федьку.

Всю дорогу ездить было не обязательно. Как только мелкие уснули, мы пошли крутиться на карусель. Рядом на лавочке сидели две бабульки, обсуждали, что вроде бы кто-то слышал, что в Ново-Ленино начали нареза́ть участки. Никто этого достоверно не знал, но вроде бы где-то там в полях были замечены геодезисты — а это же явный признак! Звучало забавно. Конспиро́логи, тоже мне.

Вечером мне наконец-то достался номер «Восточки». Статью реально разделили, но не на два дня, а просто на две части. Первую, с бабушкиной фоткой, поместили на лицевую страницу (с пометкой: «Продолжение на 3-й стр.»), а вот уже на третьей было уже моё большое интервью, и моя фотка, и даже мама и Даша с колясками. Фотки, как положено газетным, были такие все в зёрнышко, но узнаваемые.

«Шпионка» не обманула, ничего не переврала — во всяком случае, я ничего такого не заметила. А в конце коллектив «Восточно-Сибирской правды» открыто обращался к горсовету и горисполкому с просьбой помочь в разрешении сложной жизненной ситуации, а также обратить внимание на юное дарование. Это что — это на меня? Чёт я не хочу, чтобы меня такими словами звали. В моём понимании «дарование» — это мальчик со скрипочкой или математический гений. А я что? Я пишу. И научилась этому очень, очень давно…

ЗДРАВСТВУЙТЕ, ТОВАРИЩИ!

2 мая 1984

Это был день, когда я натурально охренела и поняла, что в отдельных случаях советская система может работать с умопомрачительной скоростью.

Около одиннадцати утра раздался звонок. Второе мая — выходной, поэтому дома были и я, и Наиль. И, к слову, Женя, который спал после ночной. В общем, весь наш колхоз.

Я помчалась открывать дверь и с удивлением обнаружила столпившуюся на лестничной площадке делегацию человек в пятнадцать — все при параде, торжественные. Одного дядьку, в больших роговых очках, я сразу узнала — он к нам в воскресенье приходил.

— Здравствуйте! А вы из парт-актива, да?

— Здравствуйте, — за всех ответила солидная дама с шиньоном, — да, мы к вам! — остальные закивали.

Я прям спиной ощутила суету и беготню, начавшуюся в квартире, хлопали двери…

— Проходите, пожалуйста, — я отступила в зал.

Солидные гости начали снимать обувь. Все тогда снимали обувь. Это вообще было общепринятой нормой приличия — ты же к людям в чистое заходишь, мало ли какой