Дом Живых. Арка первая: Порт Даль - Павел Сергеевич Иевлев

угрожает, грозясь дойти до Императора. Страшно представить, как непросто даётся это Фаль, летающей по сцене туда-сюда на ходулях и ухитряющейся при этом ещё и петь, не сбиваясь с дыхания.

'Моя божественная Мья!

Тебя разыскиваю я!

Ведь без тебя, любовь моя,

Не нужно в жизни… ничего!

Однажды я тебя найду,

И всё тогда пойдёт… отлично!'

В конце первого акта Падпараджа, наконец, шантажом, угрозами и насилием вытрясает местонахождение пропавшей любовницы из её мужа, и занавес опускается. Секунда тишины — и зрители разражаются ураганом аплодисментов.

Эд громогласно объявляет антракт, и все устремляются в бар, в гостеприимные объятия Спички.

В начале второго акта девушка вышла на сцену и чуть не впала в панику. Роль внезапно вылетела из головы, и если бы не деликатные тычки других членов труппы, направляющих её действия, и не прикрытие иллюзиями от Пана, то она бы, наверное, убежала от смущения и ужаса. Но до сцены на башне они кое-как дотянули, а дальше пошло легче.

— Ничего, — шепчет ей Фаль, — обычный дебют, у всех так было. Не бойся, я с тобой!

Завирушка думает, что если кто и заслужил, чтобы аплодировали ему, а не роли, так это самоотверженная гномиха на ходулях.

Монастырь наконец-то пылает иллюзорным пламенем, зрители одобрительно свистят и топают. Если кто-то и не доволен неканонической подачей образа народной любимицы Падпараджи, то по залу этого не заметно.

— Сцену, сцену, тащим корабль! Эд, Банзай, где вы! — беснуется Пан. — Не радуйтесь аплодисментам, сглазите! У нас ещё целый акт, чтобы облажаться!

— Фаль, Завирушка, ваши реплики финальные, как отыграете, так и запомнят пьесу! Не залажайте коду! Мастер смотрит на вас!

— Не слушай его, — шепчет девушке Фаль, — всё пройдёт нормально. Даже если затупишь с текстом, Пан тебя прикроет. А потом просто лупани как в прошлый раз. Миру пора увидеть гномиху на ходулях, да и тебя зрителям показать не стыдно.

— Но я никогда не делала этого специально.

— Всё, занавес, погнали!

К третьему акту Завирушка втянулась, перестала бояться, и её охватила волшебная лёгкость актёра, который чувствует, что пьеса прёт, что труппа в ударе, что зритель в восторге, и что сам он тоже очень даже неплох.

Падпараджа рассказывала Мье про их великое совместное будущее, пела про любовь, они танцевали на палубе, обнявшись, а потом Завирушка, раскинув руки, наклонялась над бурными волнами, бьющими в нос корабля, а Фаль держала её, обняв за талию.

— Давай, — шепнула гномиха, — пошла твоя реплика!

— Любимая, я счастлива с тобой,

но только не иллюзия ли это?

Иллюзия во тьме для нас просвета,

Судьбе обманывать нас не впервой… — вопрошает Мья.

— Иллюзии — то сумрачное зло,

которое накрыло мир прекрасный.

Но каждому живущему в нем ясно,

что это зло уже обречено! — оптимистично отвечает ей Падпараджа.

— Что б ни скрывал от нас иллюзий полог,

его я сброшу для тебя, любовь!

За это я отдам и плоть, и кровь,

хотя мой век людской и так недолог! — воодушевлённо продолжает Мья

Завирушка выдаёт свою реплику и понимает, что дальше текста нет. На палубу, скрипя деревянным протезом, выходит Дебош Пустотелый. В новой концовке у него нет слов, он лишь символизирует жестокость того мира, в который бегут девушки, поэтому выглядит особенно зловеще.

— Давай, ну, давай же, пора! — шепчет ей на ухо Фаль. — Не тяни паузу!

— Но я его не боюсь! — растерянно сообщает девушка. — Я же знаю, что это Кифри!

— Сделай же хоть что-нибудь!

— Да что? Я не умею…

— У тебя грунг под юбкой! Грунг! — вдруг паническим шёпотом кричит ей в ухо гномиха. — Мерзкий склизкий грунг! Он сейчас укусит тебя за…

Завирушка в панике подпрыгивает и начинает визжать, пытается стряхнуть с юбки лазутчика, понимает, что на ней костюм моряка и она в штанах, но уже поздно — иллюзии рухнули.

— «Дом Живых» — за честную сцену! — кричит во весь голос Фаль. — Долой иллюзии! Даёшь актёров!

— Падпараджа — гномиха на ходулях? — громогласно удивляется кто-то в зале. — Ну и номер!

В воцарившейся после заявления Фаль тишине голос прозвучал очень отчётливо, но за ним разразился звуковой шторм.

Зрители топали и аплодировали, свистели и орали, возмущались и восхищались, кидали на сцену объедки и били тех, кто их кидает, кричали «даёшь» и «долой».

— Неоднозначная реакция, я бы сказал, — спокойно отметил сидящий в отдельной ложе Риардон. — Но скандалы продвигают новые тренды.

— Спасибо, что пригласили, — ответил его собеседник, лицо которого скрыто капюшоном. — Дому Теней будет интересно об этом услышать.

Глава 8

Пять кобольдов в пальто

— Франциско!

— Да, господин.

— По какой причине ты не принёс мне утренние газеты? И не ври, что их не доставили. Я слышал, как ругался наступивший в битое стекло курьер. Кстати, почему у нас на крыльце битое стекло?

— Начавшийся в баре спор о вашей пьесе, господин, в конце концов стал чрезмерно эмоциональным. Госпожа Спичка была вынуждена попросить гостей удалиться.

— Со всей присущей ей деликатностью?

— Да, господин. Гости покинули здание через дверь. К сожалению, не успев её открыть. Теперь нам требуется замена дверных стёкол. Пан прикрыл дверь иллюзией, но сквозь неё дует.

— Возвращаясь к вопросу газет. Где они?

— Возможно, господин, вам стоит отказаться от привычки утреннего чтения газет? Многие лекари считают, что новости дурно влияют на пищеварение.

— На пищеварение дурно влияет солёный кофе, — сердито сказал Полчек. — И прекрати решать за меня, что мне нужно. Газеты, Франциско!

«Безобразный балаган», «Отвратительное зрелище», «Глумление над историей», «Покушение на каноны», «Демоновы пляски» — несмотря на разные заголовки, статьи о пьесе были как будто написаны под копирку. Даже разухабистое название «Ходулю вам в днище» в самой паршивой газетёнке для портового сброда «Листок огра-биндюжника», которую бесплатно разбрасывают по тавернам нанятые мальчишки, предварял всё тот же, с минимальными вариациями, текст:

«Некий бездарный драматург — точнее, некто, претендующий на это звание без малейших к тому оснований, — учинил вчера позорный балаган, закономерно закончившийся пьяной потасовкой. Воспользовавшись попустительством городских властей, господин Полчек, владелец помпезной древней недвижимости 'Скорлупа», которую давно пора бы снести из соображений общественной безопасности,