«Подвиг» 1968 № 04 - Журнал

— Музыка — моя профессия.

Мари-Те попыталась переменить тему разговора. В чужой области она чувствовала себя неуверенно: искренность ее разбивалась о его логику. Вагнер не более чем повод. Разве можно посадить на скамью подсудимых весь народ? Ненавидеть всех без исключения?

— Вы должны, — сказала она, — как очевидец рассказать о концлагерях. Мы здесь ничего о них не знаем.

— После войны людям трудно будет поверить, что на земле существовали эти острова ужасов. Мир, спрятанный от посторонних глаз, кроме посвященных — палачей и жертв. А таких в Европе — десятки: мерзких, равнодушных ко всему на свете, приносящих прибыль даже с человеческих страданий и действующих с точностью часового механизма. Будет трудно представить, что в природе существовал унтерштурмфюрер СС Карл Шарц.

Дрожащими руками Мари-Те расстегнула шубку.

— Может быть, — сказала она задумчиво. — Но сегодня подобных шарцев приходится на Европу с избытком. Одного я могла бы назвать, видела как-то. Это полковник гестапо, в его глазах, холосе, походке — презрение ко всему роду человеческому. Нацистский символ предельного цинизма и жестокости. Когда же он улыбается, ласково и любезно, чувствуешь себя обреченной.

Она и здесь не могла сдержаться и убежденно добавила:

— И он, безусловно, любит Вагнера.

Сергей Ворогин невольно привстал. Мыльная пена высохла и февральской изморозью покрывала щеки.

— Видите ли, со всеми немцами, участвующими в войне Гитлера, я воюю без излишних размышлений. Без философских выкладок. Они мои враги, так же как и ваши.

XXVI

— Говорите, Клаус? Он в засаде у искусственного грота, в сквере, сразу же за магазином? Да, я понял, позади Галери де Жод… Нет, это название магазина! Такое впечатление, что он ждет кого-то? Очень хорошо… Возвращайтесь к Вальду и следите дальше… Разумеется, не на прогулке! Как мы и предполагали, он ждет русского… Если что-нибудь случится непредвиденное до нашего приезда? Немедленно действуйте! За магазином наблюдают со вчерашнего дня…

Этот разговор по телефону наполнил его радостью. Ганс фон Шульц медленно положил трубку.

«Вот теперь сообщения этого… — он взглянул в свой блокнот, — этого Даннери, безусловно, заслуживают внимания. Русский прячется в магазине, это и дураку ясно, и тот студент, — он снова заглянул в блокнот, с которым никогда не расставался, — Жюль Грак каким-то образом установил с ним контакт. Но каким образом? Без служащих магазина не обошлось. Перспективы неплохие — прихватить с этим славянином еще кое-кого».

Единым духом он опорожнил рюмку с коньяком и позвонил Вернеру. «А его я отправлю на восточный фронт. Не отправить ли заодно и того толстого дурака Клауса?»

Фамильярно опершись на плечо Нептуна, равнодушный к холоду, Жюль Грак стоял в сквере и краем глаза следил за типом в кожаном пальто. Вот уже минут пять торчал он на перекрестке улиц Тур д’Оверн и д’Асса, не обращая внимания на густой снег.

Смутная тревога шевельнулась в нем.

«Что ему надо здесь? Очень уж профессионально присматривается ко всему. Немец? Точно, немец! Похоже, не ради удовольствия торчит у магазина».

Жюль вздрогнул.

К типу в кожаном пальто подошел еще один и встал рядом, прячась за столб с погнутым дряхлым знаком «Стоянка запрещена».

Ему и в голову не пришло, что его могли выследить и что гестаповцы следили не только за магазином, но и за ним.

Жюль вышел из сквера и очутился на улице.

«Сегодня мне надо быть вдвойне осторожным: речь идет не только обо мне, но и о русском. Хорошо, что я подготовил машину. Запахнет горелым — и мы во весь дух пустимся к своему тарантасу на бульвар Дезе, ищи тогда ветра в поле».

Жюль остановился, обдумывая сложившуюся ситуацию, вытащил носовой платок и сделал вид, что вытирает лицо. Он хотел было двинуться дальше, но заметил, как из магазина вместе с несколькими случайными покупателями вышла Мари-Те. Она приблизилась к нему и, проходя мимо, успела шепнуть:

— Будь начеку — сейчас он выйдет. В рабочем комбинезоне и берете.

Глядя мимо нее, чтобы не вызвать подозрении, Жюль тихо приказал:

— Иди к машине! Пускай Франциск включает мотор. Там полиция.

Ровно в одиннадцать, с первым ударом часов на соборе, Сергей вышел через служебный вход, неузнаваемый в своей новой одежде, без бороды, и заметил на тротуаре напротив Жюля Грака.

Когда он уже переходил дорогу, прямо на него с узенькой улички Кош двинулись полицай в кожаном пальто и тот, другой. Они предостерегающе махнули им и крикнули что-то по-немецки. И сразу же короткий приказ по-французски, с еле заметным акцентом:

— Стой! Руки вверх! Ни с места!

Голос металлический, беспощадный.

Жюль Грак схватил Сергея за руку, и они кинулись бежать. Один за одним автоматной очередью сухо лязгнули четыре выстрела из пистолета. Пуля ударила в металлическую ограду сквера и, тонко взвизгнув, ушла рикошетом.

На бегу Ворогин вытащил свой «люгер», обернулся и выстрелил не целясь.

Свернули на бульвар Дезе. Снова прогремели выстрелы, и Жюль Грак тяжело рухнул на колени. Сергей подхватил его под мышки и повел. Мари-Те распахнула дверцы автомобиля, и он затолкнул в нее раненого, и в этот момент с противоположного конца сквера ударила автоматная очередь. Потом еще одна.

Почти одновременно около них затормозила черная машина, перегородив выезд с улицы Тур д’Оверн. Кто-то выкрикнул из машины

— Живее, ребята! Мы прикроем!

Машина рванулась с места, и они помчались заснеженной улицей, даже не успев захлопнуть дверцу.

А в черном авто шло торопливое военное совещание. Андре Ведрин и трое парней из Сен-Жака, которых он привез с собой.

— Отвлечем их внимание!

— Само собой! Надо задержать их подольше…

— Выезжайте на бульвар! — приказал Андре.

Машина, как огромный черный жук на снегу, плавно тронулась и встала посреди бульвара Дезе, прямо перед окнами префектуры. Падая на капот, снег моментально таял, и металл покрывался испариной.

— Где же эти арийские храбрецы, что боя гея нос высунуть? — проговорил маленький кучерявый блондин с девичьим лицом. — Я с удовольствием уложил бы еще одного — двух.

— Ты, Ягненок, укокошил и так двоих, — заметил Андре. — Ну, пора отчаливать.

В это время какой-то человек в немецкой форме выскочил из-за угла и рванулся к ним, возбужденно размахивая руками.

Ягненок высунул из окна автомат.

«С ума сошел. Настоящий самоубийца!»

— Товарищи, подождите! Товарищи…

Сидя рядом с водителей, Андре взглянул через плечо и спросил:

— Что он говорит?

Его слова заглушила автоматная очередь. Немец крутнулся на месте и упал на снег.

Когда идет бон и говорят не дипломаты, а оружие, поздно переходить на другую сторону баррикад. Но Вернер был счастлив: ему не угрожал больше русский фронт. Не будет угрожать никогда.

Машина мчала полем. До фермы Клемантель оставалось не более двух воробьиных перелетов На заднем сиденье, уронив голову на плечо Мари-Те, силился что-то произнести Жюль Грак Изо рта у него текла кровь, и девушка все время вытирала ее своим платочком.

— Мари… во внут… реннем кармане куртки… твоя ру-ру-копись.

— Не говори, Гай, не надо.

— Во-возьми, мое… мое сердце.

Мари-Те заколебалась.

— Возьми!

Она пошарила рукой и вытащила свою работу из истории Оверни, пробитую двумя пулями, слипшуюся от крови.

Жюль Грак раскрыл угасающие глаза и взглянул на девушку. Он шевельнул губами, и кровь снова хлынула изо рта В груди у него хрипело и булькало. Он собрал последние силы и заговорил:

— Не смог… прочитать. Извини… Отец поймет… меня…

Вялая улыбка появилась на лице Жюля.

— Я ухожу… от тебя… любимая… радость моя… кану в безвестность, мне вечно… кипеть… в котле сатаны….. своего парня. Смешно, правда?

Он закрыл глаза и еле слышно прошептал, тяжело наклоняясь на бок:

— Я люблю тебя…

В муниципальной опере, за сто метров от Галери де Жод, берлинский симфонический оркестр готовился к вечернему торжественному выступлению. В программе «Тристан и Изольда».

Клермон-Ферран, февраль 1943 г.

Перевел с французского Бронислав Горб

Ф.Дюрремант. Подозрение

ЧАСТЬ ПЕРВАЯ

Врачи и пациенты

Берлаха в начале ноября положили в Салемский госпиталь, из которого видно старую часть Берна с ратушей. Инфаркт на две недели отодвинул ставшую необходимой операцию. Трудную операцию провели удачно, она дала возможность поставить окончательный диагноз неизлечимой болезни, которую и предполагали. Комиссар чувствовал себя скверно. Его начальник, следователь Лютц, уже смирился с неизбежной смертью комиссара, в состоянии которого, однако, дважды наступало улучшение и который незадолго до рождества почувствовал себя совсем неплохо. Все праздники старик проспал, но двадцать седьмого, в понедельник, он уже бодро просматривал старые номера американского журнала «Лайф» издания 1945 года.