«Подвиг» 1968 № 04 - Журнал

— У мэрии что-то случилось… Поднялась стрельба, наверное, между партизанами и гестаповцами. Весь квартал оцеплен. Идут повальные обыски, а несколько минут назад и по нашей улице прошел патруль. Я так испугалась!

Он обнял ее, привлек к себе, поцеловал.

— Ничего, девочка. Все позади, — прошептал он. — Я с тобой, и нам нечего больше опасаться…

— Обними меня покрепче…

Он снова поцеловал ее, взял за плечи и, глядя в глаза, проговорил:

— Все, что случилось, я знаю. Мы чудом уцелели. Я ведь был там.

— Пьер! — голос ее задрожал, и она заплакала, сжимая Андре в объятиях. Она была взволнована. — Ах, Пьер! Я так…

Нетерпеливо он остановил ее.

— Я пришел за тобой.

Она вздрогнула и тревожно взглянула на него.

— За мной?

— Да. Ты должна помочь нам. Необходимо перевезти оружие и документы. А потом…

— Что потом?

— А вот что. Стычка произошла потому, что утрачен контакт между руководством и группами. Мы решили обновить все явки.

— И ты подумал обо мне?

Анриетта бросилась ему на шею и поцеловала его.

Вот и конец его любви. Где она? Как будто и не было ее. Он даже удивился, что не чувствует больше боли.

В машине Анриетта детально расспрашивала его о стычке в квартале мэрии. Андре отвечал ей подробно и обстоятельно, оставляя на закуску маленькое добавление — о женщине в подъезде на площади Филипп-Маркомб.

Назад Андре ехал той же дорогой. Крутой поворот. Позади остались Шамальер, Галуби, Ормо, д’Иссуар. «Избегай центральных улиц», — сказал ему Перришон. Еще бы! Там сейчас слишком жарко, особенно между гостиницей и кафедральным собором. А рисковать на сей раз Андре просто не имел права.

Все обошлось. И вот Анриетта смирно сидит на табурете в просторной кухне старика Берусьера и спокойно смотрит на мужчин. Они молча разглядывают ее: с виду тихая, скромная девочка перед конфярмацией, ждущая как откровения, что же ей скажут взрослые. Кожаная сумочка лежала у нее на коленях. Андре не выдержал.

— Ты выдала нас немцам! Я видел тебя на той стороне площади…

Анриетта вскочила, опрокинув табурет, отступила на шаг и, открыв сумочку, сунула туда руку. Но Андре опередил ее, выхватив пистолет.

— Не двигаться!

Она побледнела, глядя в черный глазок ствола, бессильная злоба исказила ее лицо, глаза хищно сузились. Анриетта замерла, как пантера перед прыжком.

— Вы сами себя выдали, мадемуазель, — спокойно проговорил Перришон. В этот миг он был похож на сельского учителя, огорченного неприглядной выходкой ученика.

Анриетта презрительно сощурилась, взглянула на него и вдруг рассмеялась. Спокойно, с достоинством роняя каждое слово, вызывающе сказала:

— Да, это я сообщила гестапо о вашей «страховой конторе».

Мужчины переглянулись. Она измерила Андре оценивающим взглядом.

— Ты слишком доверчив, дружок! Хочешь знать… — Она взглянула на Перришона. — Вы хотите знать, как это делается? Могу рассказать…

Она говорила с решимостью человека, идущего ва-банк и поставившего на карту жизнь. Многое видели на своем веку Перришон и Андре, но и их поразили в ее словах непонятная бравада, смесь искренности и цинизма. Она рассказала и о том, как по заданию гестапо пробралась в ряды Сопротивления, как познакомилась с Пьером Ламбертеном и по тысяче неуловимых деталей поняла, что он не просто связной, а лицо, имеющее отношение к руководству. А на след страховой конторы ее навела записка в портфеле Пьера, которую он не уничтожил вовремя…

Они молча слушали ее. Андре прошиб холодный пот. Злосчастная записка, бумажка, таившая гибель чуть ли не всей организации. Клочок бумаги с именами и адресом, имеющий заряд динамита. Жизнь и смерть! Он готов был ударить себя.

Анриетта перевела дух и спросила:

— Неплохо сработано, не правда ли, мой дорогой Пьер?

— Отлично! — похвалил он. — Но куда это тебя завело?

— Меня — никуда, а вот тебя и твоего друга действительно завело. В гестапо!

— Ты, крошка, забываешь, что я держу тебя на мушке, и стоит мне нажать курок…

— О нет, я ничего не забыла, и ты можешь нажимать сколько угодно, но выслушай меня до конца.

— Я слушаю. Последнюю просьбу человека, приговоренного к смерти, всегда выполняют.

— У тебя в руке просто кусок железа, мой дорогой! Сегодня в кафе, когда ты вышел в туалет, я вытащила из обоймы все патроны…

И Анриетта молниеносным движением выхватила из сумки миниатюрный английский револьвер.

Ошеломленный Андре Ведрин растерянно смотрел на свое бессильное теперь оружие. Только сейчас он понял, почему она так интересовалась перестрелкой, а он, дурак, еще и объяснял ей, что в таких случаях охотничье ружье надежней, а пистолет он носит на крайний случай.

Машинально, как бы лишний раз убеждаясь в своей никчемности, нажал он курок.

Оглушительный выстрел и крик. Анриетта тяжело рухнула на пол. Пораженный Андре Ведрин смотрел на струйку дым а, медленно выползавшую из ствола, в котором оказался патрон.

«Ах ты черт! Она забыла его вынуть».

Словно угадав его мысли, невозмутимей Перришон проговорил:

— Фатальный недосмотр с ее стороны!

Андре положил пистолет на стол. Глядя на труп своей недавней возлюбленной, глухо проговорил:

— Она любила Вагнера.

Это прозвучало как надгробное слово.

Сидя на кровати, застланной розовым пикейным одеялом, Перришон растирал поясницу. Андре сжался в старом кресле и молча разглядывал ботинки.

— Давненько не брал я в руки ни лопаты, ни кирки, пожалуй, завтра и спины не разогну, — вздохнул Перришон.

Но ответа не дождался. Андре все еще не мог прийти в себя: смерть Анриетты и то, чем они занимались в подвале, стояли у него перед глазами. «Земля набилась в ее роскошные волосы… Даже завернуть ее не во что было…»

Его начало мутить.

— Разве у тебя был другой выход? — спросил Перришон. Он был взволнован не меньше Андре и обращался скорее к себе самому, чем к товарищу. — Каждому но заслугам! Скольких она людей предала, прежде чем добраться к нашему департаменту? А скольких могла еще выдать? — Голос его окреп, стал суровым. — В бою как б бою. Андре поднял голову.

— Да, я понимаю…

Он достал из кармана куртки патроны, найденные в сумке Анриетты, и внимательно перебирал их — продолговатые железные желуди. Но из них не вырастут по весне зеленые деревца.

— Она вела дьявольскую игру. Краплеными картами и почти без козырей, но чуть было не выиграла! Не выгляни я тогда… ночью она снова хотела зарядить мой пистолет. Ведь я ее уверил, что она станет связной, и она ухватилась за эту возможность. Возможность?

Андре засмеялся, но смех был горьким, злым. Когда он выходил из комнаты, Перришон окликнул его:

— А я тогда не ошибся, правда? Когда сказал, что в чем-то ты промахнулся.

— Ты ошибся, Мато.

— Что там ни говори, а она великолепна.

— Ты ошибся: я промахнулся во всем. Но этому больше не бывать. Поверь мне.

Перришон согласно кивнул головой. Он верил ему.

В ЧЕТВЕРГ УТРОМ

XXV

Валил густой снег. Генерал Дезе и Верцингеторикс стояли на своих постаментах, облаченные в белые королевские мантии, а раненого римлянина, вот уже полстолетия умиравшего под копытами вздыбленного коня, февраль прикрыл белым саваном.

В четверть девятого Андре покупал газеты на площади де Жод. «Ля Монтень» посвятила событиям в магазине несколько строк без комментариев. «Авенир» описывала их подробно, со знанием дела: «Человек, разыскиваемый немецкой полицией, — не кто иной, как советский офицер, опасный, отчаянный террорист, заброшенный к нам с целью организовать в департаменте банду иудейско-большевистских убийц. Его арест — дело ближайших дней».

О стычке на площади Филипп-Маркомб газеты ничего не сообщали. Рука цензуры. Гестапо не любит писать о своих неудачах. Андре смял газеты и швырнул их в сточную канаву, потом заглянул в бистро «Рабле» выпить чашечку кофе.

У прилавка громко разговаривали трое пожилых мужчин, судя по виду, коммерсанты. Один из них торжественно провозглашал:

— Германия? Но позвольте, она не питает ненависти к Франции. Конечно, мысль о военной оккупации не из радостных, по…

Его собеседники обеспокоенно оглянулись, а поборник патентованной демократии на прусский образец воодушевленно продолжал

— Однако маршал полагает, что поражение было просто необходимым, оно открыло перед Францией новые возможности!

Чашечка кофе осталась нетронутой: Андре о ней совершенно забыл, злость кипела в нем. Тем временем доморощенный политик и стратег провозгласил:

— Построить новую Европу вокруг Германии! Это грандиозная идея Гитлера! Маршал понял: Франция выиграет от этого. Суверенность европейских границ — устарелое понятие. Долой границы, которые порождают войны! Освободить русский народ…