Рука майора Громова - Михаил Бойков

Секунду поколебавшись, она ответила:

— Я сама.

— Не рассказывайте мне сказки для детей младшего возраста! — грубо крикнул он.

Испуганно вздрогнув, Ольга произнесла с упреком:

— Разве можно так кричать здесь?

Он извинился и заговорил пониженным тоном:

— Одна вы не могли перенести… тело вашего покойного отца. У вас на это сил не хватит. Кто помогал вам?

Опустив голову, она ответила дрожащим и срывающимся шепотом:

— Я не могу… этого сказать.

Холмин вспылил:

— Мне не можете! А другим? А полковнику НКВД Гундосову? С ним вы даже любезничаете, пожимаете ему руки и… так далее.

Щеки девушки залил гневный румянец.

— Вы подсматривали? Как это гадко! Низко! — с возмущением воскликнула она.

— А помогать убийцам родного отца не низко? Быть в такой дружбе с Гундосовым не гадко? — с беспощадной насмешливостью и злобой спросил он.

Лицо Ольги покраснело еще больше. На вопрос, она ответила вопросами:

— Кто дал вам право вмешиваться в мою личную жизнь? Как вам не стыдно? Где же ваша совесть?

— К сожалению, ваша личная жизнь связана с жизнями других. Некоторые из них этой жизни лишились, — возразил Холмин.

Еле слышно, как в забытьи, девушка произнесла:

— Я не хотела этого. Просила его. Но было слишком поздно.

Это был след и Холмин ухватился за него.

— О чем вы просили? — быстро и требовательно задал он вопрос.

— Не… убивать, — запнувшись, ответила она.

— Кого просили?

Медленно выходя из своего странного короткого забытья, девушка подняла глаза на Холмина и он увидел в них скорбь и сожаление, затаенную муку, страх и тоску.

— Ага! — воскликнул он. — Вы, все-таки, знаете! Кто «рука майора Громова»?

Сложный комплекс чувств в глазах Ольги сменился ярко выраженным страхом.

Бессильно опустив руки она прошептала:

— Не могу сказать… Не могу.

— Вы должны сказать. Должны. От этого зависит очень многое и мои жизнь в том числе. Говорите! — настойчиво потребовал Холмин.

Девушка заговорила умоляюще:

— Не настаивайте. Шура. Прошу вас. Я вам скажу сама. Только не сейчас. Через несколько дней. Напишу все в письме. Подождите немного. Пожалуйста, Шура.

Ольга впервые назвала Холмина по имени и его сердце дрогнуло. Он готов был сдаться на ее просьбы, но, вспомнив о сроке, назначенном ему Гундосовым, отрицательно покачал головой.

— Не позже, чем послезавтра, я должен найти «руку». Иначе меня посадят в тюрьму и я уж никогда не выйду оттуда.

Ольга рванулась к нему и… остановилась, В ее голосе прозвучало тоскливое отчаяние бессилия:

— Нет… не могу…

Холодная ярость охватила Холмина. След, нащупанный с таким трудом, ускользал от него. Изо всех сил стараясь держаться спокойно, он выдавил из себя:

— Значит, не хотите мне помочь? Ну и не надо. Прощайте. В тюрьме я постараюсь не вспоминать о вас.

Он пошел прочь, дрожа от ярости. Сзади до него донесся умоляющий голос Ольги:

— Шура! Постойте!

Холмин не обернулся и ускорил шаги.

Глава 13

Наедине с собой

Для Холмина эта ночь была беспокойной и необычайно томительной. Больше часа он пытался заснуть и не смог. Сон отгоняли мысли. Ему казалось, что они струятся в его голове бесконечным потоком, сталкиваясь между собой и обгоняя одна другую. Мысли не давали покоя и главное место в них было занято Ольгой и «рукой майора Громова».

Поссорившись с девушкой, Холмин не пошел в отдел НКВД. До вечера он бродил по городу, стараясь отвлечься от того непоправимого и мучительного, что случилось утром и от неудачных поисков «руки», которая упорно и умело пресекала все попытки поймать ее.

За день он побывал в двух пивных и городской столовой, в парке, историческом музее и на базаре. И всюду его мысли возвращались к прежнему, ставшему почти привычным. Он смотрел на картины художников и густые каштановые деревья, на старинное оружие и колхозные возы с арбузами, а видел перед собой Ольгу и воображаемую таинственную «руку майора Громова».

Вечером Холмин пошел в кино. Показывали фильм «Веселые ребята» с Утесовым и Орловой в главных ролях. Глядя из темного зала на экран, неудачливый влюбленный и подневольный детектив завидовал изображаемому там выдуманному счастью и веселью советских граждан, а мысли его, по-прежнему, возвращались к. Ольге и «руке».

Лег спать он раньше, чем обычно и, проворочавшись в постели больше часа, встал с кровати. Из кармана пиджака, висевшего на спинке стула, вынул пачку двухрублевого «Аэроклуба», закурил и босиком прошелся по комнате. В номере было довольно прохладно, но мысли так одолевали Холмина, что несколько минут он не ощущал холода. Заложив, по тюремной привычке, руки за спину, он дошел до окна, затем — вдоль стены — к двери и снова вернулся к окну.

Сначала он думал про себя, потом стал думать вслух и, наконец, разговаривать сам с собой, не замечая этого:

— Любовь, конечно, мешает делу. В этом Бадмаев прав. Только он говорил, что мешает часто. Слишком мягко сказано. Всегда мешает. От нее глупеют. Вот и я, наверно, поглупел. Не занимался бы любовными похождениями, так, может быть, уже и нашел бы «руку». Сколько времени потрачено зря. И откуда ты, Ольга, взялась? Но с нею покончено и теперь у меня все возможности заниматься делом без всяких помех.

Папироса во рту Холмина погасла. Взяв с ночного столика спички, он раскурил ее и, глубоко затянувшись, продолжал рассуждать вслух:

— По-настоящему «делом руки майора Громова» я, собственно, еще не загорелся. Не взялся за него, как следует. Нет, брался! Хотя, конечно, недостаточно. Без необходимой энергии. И не думал серьезно и трезво. Нет, думал! Хотя думать надо было трезвее и серьезней… Хорошо, подойдем к делу с максимальной серьезностью, здравым смыслом, трезво и хладнокровно.

Папироса опять потухла. Он поискал в номере пепельницу, но, при слабом свете фонаря, струившемся с улицы в окно, не нашел ее. Щелкнул выключателем электричества и осмотрел комнату. Пепельницы не было. Тогда, кинув окурок в угол у двери, он снова заходил по номеру.

— Значит, будем рассуждать трезво и хладнокровно. «Рука майора Громова», конечно, не призрак. В этом не может быть никакого сомнения. Ею умело маскируется смелый и дерзкий преступник, проникший в отдел НКВД. Может быть, я с ним и разговаривал не раз. Кто? Кому так удается маскироваться и убивать? По моей, громко выражаясь, теории, он должен быть энкаведистом. Якубович, перед смертью, — ах, как жаль, что он умер, — успел сделать намек на четверых. Это Гундосов, Бадмаев, Шелудяк и Кислицкий. Но, когда произошли первые два убийства, полковник еще в Москве с Ежовым пьянствовал. Следовательно, он отпадает. Бадмаев отпадает тоже. Во-первых, он панически боится «руки», во-вторых, без всяких фокусов с привидениями, может отправить на тот свет почти любого человека в районе. Шелудяка запытали на допросе, а убийства не прекратились. Остается Кислицкий. Личность мною невыясненная, но глуп, как недоразвитый партийный активист. Такие для «ручных» злодеяний мало подходят. Кто же тогда?

Холмин остановился посреди комнаты и, переминаясь с ноги на ногу, протяжно воздохнул.

— Ох и трудно же быть наедине с собой. Ведь я в расследовании этого дела абсолютно одинок. Ни на чью помощь рассчитывать нельзя, посоветоваться не с кем. Ковалев мог бы помочь, но испугался. Все, кто видели раньше, скрывающегося теперь под маской «руки», убиты. Ольга знает. По-чекистски проще всего было бы ее арестовать вторично и отправить на конвейер…

Мысленно представив себе Ольгу на «конвейере», Холмин сразу почувствовал, что ему очень холодно. Задрожав от озноба во всем теле, он схватил со стула и одел верхнюю рубашку, натянул брюки и набросил на плечи пиджак. Затем, сев на кровать, начал одевать башмаки, бормоча с возмущением:

— Этого еще не хватало. И как только подумать мог? Совсем в энкаведиста превращаюсь. Зверствовать начинаю. Вот до чего «рука» довела.

Зашнуровывая левый башмак, он принялся успокаивать себя:

— Спокойно, Шурка, спокойно. Ничего страшного не случилось. Ольга не попадет на конвейер. Уж я постараюсь. Но «рука» ей, все таки, известна. Во время моей первой встречи с Ольгой, она грозилась мстить убийцам отца, но свое знакомство с «рукой» отрицала категорически. При этом выражение ее глаз было какое-то странное. Во вторую встречу она дала слово, что «руку» не знает, а сегодня утром… наоборот. Значит, узнала в промежуток, времени между второй и последней встречами. Или раньше?

— А если «рука» действует по инициативе Ольги? Если дочь нашла мстителя за убитого отца? Убитого? А кто его видел мертвым? Может быть, он жив. Нет, это абсурд. Я же видел его могилу. А кто в могиле? В первой ведь ничего не было. Что или кто во второй?