Сын Казана - Джеймс Кервуд

Произошла, наконец, встреча, которую он так долго искал. Это случилось в открытом, освещенном холодным рассветом амфитеатре, спускавшемся с отлогого горного кряжа на восток. Повернув к нему голову и уже давно почуяв Бари по запаху, стояла молодая волчица, по-индейски «Махигана», и ожидала, когда он выйдет, наконец, из чащи леса на свет. Бари не почуял ее, но увидел прямо перед собой, когда вышел на открытое пространство из можжевельника. Тогда он остановился, и целую минуту ни один из них не двигался и даже, казалось, не дышал. Они были почти совсем ровесники, волчица была моложе его, пожалуй, всего только на две недели, но была значительно меньше его ростом. Она была такой же длины, но только пониже и послабее. Ноги у нее были так же тонки, как и у лисицы, но спина была изогнута настолько своеобразно, что она могла развивать на бегу быстроту, почти равную ветру. Она стояла в такой позе, точно собиралась немедленно убежать, даже тогда, когда Бари подошел к ней почти вплотную, но затем ее тело потеряло напряжение, уши свесились и откинулись назад. Бари заскулил. Он поднял голову, насторожил уши и вытянул и распушил свой хвост. Если не стратегия, то ум уже дал ему уверенность в его физическом превосходстве, и он не особенно спешил со знакомством. Он находился от Махиганы в пяти шагах, когда вдруг совершенно случайно отвернулся от нее и поглядел на восток, где блики красного и желтого цветов уже обозначили солнечный восход. Несколько секунд он внюхивался в воздух и оглядывался по сторонам с таким видом, точно предварительно желал произвести на волчицу впечатление. И Махигана была вполне им очарована. Она навострила ушки и тоже стала нюхать воздух. Бари так быстро и остро поворачивал голову то туда, то сюда, что и она, если не из беспокойства, то во всяком случае из чисто женского любопытства тоже вопросительно стала поворачивать голову по сторонам и когда он вдруг заскулил, точно ему удалось поймать в воздухе ту тайну, которой она, по-видимому, еще не понимала, то и она завизжала ему в ответ, но с такой женской осторожностью, точно не совсем была уверена, как он к этому отнесется. Бари услышал этот ее визг, быстро и легко подскочил к ней, и в следующий момент они уже обнюхивались носами.

Когда через час взошло солнце, то оно застало их все на том же самом месте. Они находились на открытом возвышенном пространстве, под ними далеко в глубину уходили леса, а позади простиралась широкая долина, точно белым саваном покрытая снегом, из которого то тут, то там вылезали группы вековых сосен.

Взошло, наконец, солнце и осветило красными лучами прежде всего это высокое, открытое пространство, которое все более и более стало согреваться, по мере того, как солнце поднималось все выше и выше и посылало ему свои ласковые, теплые лучи.

Ни Бари, ни Махигана не высказывали намерения двинуться в путь и два часа пролежали рядом, смотря вопросительно, широко открытыми глазами на расстилавшиеся под ними, точно море, лесные пространства. Махигана так же, как и он, искала волчью стаю и не сумела ее найти. Они оба устали, были разочарованы и хотели есть, но оба испытывали какое-то новое, беспокойное и таинственное чувство, что теперь они — друзья. Несколько раз Бари придвигался к Махигане, когда она лежала, греясь на солнышке, тихо скулил ей и касался ее мягкой шерсти мордой, но она не обращала на это внимания. Затем она последовала за ним. Весь день они бродили и отдыхали вместе. Потом настала ночь.

Ночь на этот раз была без луны и без звезд. Серые массы облаков плыли на северо-запад и, по мере того, как сгущалась темнота, ветер все тише и тише шумел в вершинах сосен. Снег стал беззвучно падать тяжелыми, плотными хлопьями. Холодно не было. Было только очень тихо. Так тихо, что Бари и Махигана то и дело останавливались и прислушивались. Это был первый настоящий снегопад. Для хищных лесных животных, четвероногих и крылатых, такой снегопад означал начало зимних карнавалов, охот и кровавых наслаждений, диких приключений в долгие ночи и беспощадных кровопролитий при побегах. Дни воспитания, материнства — тихая и мирная жизнь в течение весны и лета, — все это забыто. С неба светит громадное северное сияние, которое зовет всех хищных на долгие охоты, и в такие-то ночи все маленькие, безобидные существа стараются не убегать далеко от своих убежищ, а если и убегают, то все время чутко и подозрительно озираются по сторонам.

Для молодых Бари и Махиганы все было новым кровь их бушевала ноги ступали осторожно уши были напряжены, чтобы уловить малейший шорох. В эту первую ночь великого снегопада они чувствовали в себе биение пульса новой жизни. Он руководил ими. Он приглашал их к приключениям в этой таинственной, белой, молчаливой пелене и, вдохновляемые своей беззаботной юностью и желаниями, они побежали вперед. Снег под их ногами становился все глубже и глубже. В открытых местах они уже угрузали по колено, а он все продолжал и продолжал падать, точно белые облака, настойчиво спускавшиеся с неба.

Было около полуночи, когда они остановились. Чья-то невидимая рука отдернула от звезд и луны скрывавшее их покрывало, и Бари и Махигана долго-долго простояли без движения, глядя со своего высокого места на гребне горного кряжа на расстилавшийся под ними великолепный мир.

Никогда еще ночью они не видели так далеко. Под ними расстилалась долина. Они могли видеть на ней леса, отдельные группы деревьев, которые, точно привидения, вырастали из-под снега, и ручей, еще не замерзший и сверкавший на луне, точно зеркало. К этому-то ручью и направился Бари. Теперь уж он больше не думал о Нипизе и только то и дело повизгивал, спускаясь вниз и останавливаясь на полдороге, чтобы толкнуть мордой Махигану. Ему хотелось кататься по снегу и прыгать вокруг своей спутницы его так и подмывало залаять или поднять голову кверху и завыть на луну так, как он выл накануне около избушки. Но что-то удерживало его от этого. Быть может, это было поведение Махиганы, слишком строптиво отнесшейся к его намерениям. Раза два это даже ее испугало, и оба раза Бари слышал, как она шелкнула зубами. За последнюю ночь их дружба сделалась теснее, но что-то неуловимое, таинственное то и дело вставало между ним и Махиганой, чего Бари не мог себе объяснить. При белизне снега над ним и под ним Бари обрисовывался еще ярче, чем летом. Шерсть блестела на нем, точно лакированная. Каждый волосок на его теле отливал чернотой. Он был черен. В этом-то и заключалась вся разгадка. Природа уже успела внушить Махигане, что все те звери, которых боялась ее порода и которых она ненавидела, были черны. Это был в ней не опыт, а инстинкт, напоминавший ей о вековой вражде между серым волком и черным медведем, а при лунном свете и при белизне снега Бари казался еще чернее, чем медведь, отъевшийся на рыбе в майские дни. Пока они пересекали открытые пространства долины, молодая волчица следовала за Бари без возражений, но здесь она стала вдруг проявлять какие-то странные признаки нерешительности и два раза останавливалась, чтобы предоставить Бари уйти далее уже без нее.