От Трумэна до Рейгана. Доктрины и реальности ядерного века - Александр Яковлев
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Правые предлагают простые решения, утешительные для национального «я», привлекая тем самым многих из тех, кого угнетает неразрешимость существующих проблем. Простота берет верх.
Иными словами, лидеры американских «ультра» выдвинули авантюристическую по содержанию, но «решительную» по форме программу. В этом они старательно повторяют своих европейских предшественников. Неискушенные люди, воспитанные на слепом преклонении перед силой денежного мешка, перед системой «свободного предпринимательства», увидев прах и крах традиций, которым они поклонялись, теряют почву, и часть растерявшихся и отчаявшихся становится жертвой крайне реакционных демагогов и их простых рецептов.
В начале XX столетия В. И. Ленин охарактеризовал империализм как реакцию по всем направлениям. В полемике с оппортунистами II Интернационала, в частности с К. Каутским, он дал глубокую критику реформистских концепций, которые идеализировали буржуазную демократию, игнорировали глубинные процессы, неизбежно ведущие в условиях империализма к перерождению буржуазного парламентаризма в различные формы тоталитарного правления. Сторонники теорий «чистой демократии» выступали со злобными нападками на ленинские выводы. Они, надо полагать, и не подозревали, что трансформация буржуазного государства в эпоху империализма может привести к возникновению такой античеловеческой формы правления, как фашизм.
ГЛАВА ТРЕТЬЯ
УЛЬТРАПРАВЫЕ: ПЕРЕИГРАТЬ ИСТОРИЮ
Нарастание правых тенденций внутри страны, консолидация реакционных сил, прорыв их к власти оказали прямое влияние на международную политику США. Идеология панамериканизма с самого начала была достоянием крайне правых. Она переплеталась с национализмом, расизмом, шовинизмом, джингоизмом, щеголяла консерватизмом во всех его исторических обличьях.
В маккартизме — тугой узел имперского мышления и действий правого лагеря США. Здесь — исходная точка послевоенных консервативных течений, стремившихся позднее — в 60—80-х годах — овладеть рулем американской внешней политики, направляя ее в единственно возможном, по их мнению, направлении — к сохранению и упрочению американского господства в мире, к мировой гегемонии. Во времена маккартизма была до предела, можно сказать, до абсурда доведена и классово-политическая цель «Pax Americana» (мира по-американски) — антикоммунизм, антисоветизм.
Конечно, сопряженность имперского подхода и антикоммунизма родилась в среде американских правых задолго до того, как сенатор Дж. Маккарти возник в качестве нового «мессии» антикоммунизма дома и на международной арене. Но никогда, должно быть, ранее в американской политической элите имперская идея не была так четко и неразрывно связана с антикоммунистической, антисоветской ориентацией внешней политики США. Сегодня это надо вспомнить, чтобы понять эволюцию американской внешней политики под натиском крайне правых сил в 70—80-х годах.
Американский консерватизм, в том числе и в сфере внешней политики, явление многослойное, исторически менявшееся в организационном плане, а иногда и по своему составу. Разделение его на отдельные «этажи», фракции, сменяющие друг друга течения весьма условно. Взаимопроницаемость, взаимовлияние, наследственность и преемственность почти всегда превращают правых в США в более или менее единый исторический массив. Но различать, видеть разные пласты и ипостаси правых, особенно во внешнеполитической идеологии и практике США, можно.
Правые радикалы и консерваторы, и это надо всегда принимать в расчет, традиционно имеют сильные позиции в «среднем классе» — его взглядах на экономику и политику, хотя воззрения всего «среднего класса», особенно в некоторые периоды американской истории, вовсе не сводились к правой идеологии. Особенно понятна была «среднему классу» «американская мечта», как ее называют в литературе. «Американская мечта» всегда имела сильный «имперский» внешнеполитический акцент, по сути дела воспроизводивший идею «мира по-американски». Консерваторы владеют сознанием значительной части «среднего класса» во многом потому, что он, как уже отмечалось, податлив манипулированию, бездумно воспринимает их интерпретацию политического развития в стране и за ее пределами. Такая восприимчивость к идеологии и политике монополистической буржуазии объясняется прежде всего тем, что сам «средний класс» в известной мере носитель националистических, расистских, шовинистических, милитаристских настроений и устремлений.
В этой среде родились, в ней действовали, получая признание и поддержку, практически все ультраправые организации, возникавшие и действовавшие под руководством различных лидеров в те или иные отрезки времени 50—80-х годов. Все они пропагандировали «имперские» идеи и замыслы. В конце 60-х годов, по сведениям «Первого национального справочника правых групп, публикаций и некоторых лиц», в США насчитывалось около 2600 таких организаций и групп. Кроме уже упоминавшихся в другой связи, среди них можно назвать «Христианский антикоммунистический крестовый поход», «Американцы за конституционные действия», «Мы — народ!», «Национальная студенческая ассоциация», «Американская независимая партия», «Консервативная партия Нью-Йорка», «Крестовый поход христиан», «Лобби свободы».
Иногда считают, что все эти организации объединяли людей, не слишком разбирающихся в политике, действующих по невежеству. И тогда легко сказать: что с них возьмешь, если они не видят исторических перемен, не понимают их причин, требуют от внешней политики США «крайностей» как в целях, так и в методах, инстинктивно тянутся к идее американского мессианства, ибо воспитаны на ней с малолетства.
Спору нет, консерватизм «среднего класса» подчас не имеет интеллектуальной и рациональной основы, не выражен столь отточенно и изощренно, как у правящего слоя монополистической буржуазии. Но нельзя забывать о научных центрах и средствах массовой информации, где сосредоточены «повивальные бабки» правых из интеллектуалов. Они-то и придают примитивизму правого мышления респектабельный «товарный» вид, приемлемый для широкой публики. Глубоко укоренившийся в «среднем классе» консерватизм стабилен, крепок и весьма активен. Это не только объект манипулирования верхов, не только инстанция, к которой они каждодневно апеллируют, не только их постоянная, довольно надежная опора и поддержка, но и проводник идей, питающих имперскую политику вашингтонского эшелона власти, подталкивающих верхи в этом направлении.
В среде американской монополистической буржуазии консерваторы делят власть и влияние с либералами по принципу маятника. Но и здесь разграничение не является простым делом. Политологи, стремясь расщепить волос, улавливают непроверяемые тонкости в определениях, видят — порою придумывают — самые удивительные гибриды: левых и правых либералов, соответственно левых и правых консерваторов. Как они умудряются провести грань между правыми либералами и левыми консерваторами, сказать трудно. Нащупать различие между либералами всех мастей и консерваторами во всем их спектре, опираясь на дихотомию двух буржуазных партий — демократической и республиканской, практически невозможно, если не поддеваться уговорам банальных писаний американских авторов. Перебежки от одной такой неформальной, умственной конструкции к другой для американских политологов вполне обыденное и нехлопотное дело.
Ознакомим читателя с примером подобного «теоретизирования». Известный американский политолог Д. Белл совершил глубокую эволюцию вправо и еще правее. Выступая на симпозиуме «Кто левый, что является правым?», он попытался дать следующее определение правым: «Либеральный консерватор (скажем, Милтон Фридман) верит в свободный рынок и в право индивидов делать с собой все, что им угодно… Консервативный консерватор (например, Лео Страусс) полагает, что массы должны воспитываться философской элитой и что необходима цензура, которая не позволяла бы людям читать порнографические книги. Консервативный либерал (вроде Пола Самуэльсона) убежден в достоинствах смешанной экономики, не зная, впрочем, какова пропорция „смеси“. Либеральный либерал (подобный Джорджу Макговерну) верит в необходимость больших государственных расходов и в систему социального обеспечения»[163].
И самое важное: такого рода разграничения еще имеют какой-то смысл, когда говорят о внутренней политике, особенно об отношении к роли государства. Но совсем иначе, зачастую полностью меняя сложившиеся конфигурации, располагаются демаркационные линии, едва дело заходит о проблемах внешней политики, об «имперском» мышлении с ее сугубым антикоммунистическим, антисоветским контекстом. Правые едины в главном, они отличаются накалом милитаристских и агрессивных притязаний, крайней воинственностью конкретных рекомендаций.