Убийство на дуэли - Антон Бакунин

— Князь, — продолжала княжна, — я хочу попросить вас… Обещайте, что выполните мою просьбу.

— Обещаю, — торопливо заверил я.

— Я прошу вас… Послезавтра придите на набережную, в порт. Утром. В девять часов. И постойте у причала. Ровно полчаса. А потом уходите. Придете?

— Если вы просите — приду.

— Очень прошу.

— А зачем?

— Мне будет очень приятно знать, что вы в это время стоите на пристани. Обещаете?

— Обещаю.

— Не забудьте. Послезавтра утром. Ровно в девять. А теперь прощайте, князь. Я никогда не забуду вас.

Княжна поднялась, прошла через весь зал и, ни с кем не прощаясь, вышла за дверь.

Глава тридцать пятая

ОТКРОЙТЕ ФОРТОЧКУ

В тот же момент Югорская неожиданно прервала чтение посла.

— Извините, господин посол. Мне кажется, у нас душно. Откройте, пожалуйста, форточку, — Югорская повернулась к одному из мужчин. Высокий, худощавый молодой человек подошел к окну, рукой отодвинул штору и, открыв форточку, отпустил штору.

— Прошу вас, продолжайте, господин посол, — обратилась Югорская к послу, и тот взял со столика очередной лист рукописи.

Я встал с дивана, подошел поближе и сел на один из свободных стульев. Посол читал медленно, и даже я, со своим совсем плохим французским, мог понять отдельные слова и уловить общий смысл, особенно когда часто упоминались известные имена. Но чем дальше читал посол, тем почему-то меньше я понимал, о чем идет речь. Мелькали одни и те же имена, а ход событий терялся за ускользающими фразами.

Я размышлял не над тем, что слышал, а над тем, что мне делать — уйти, так как чтение могло затянуться далеко за полночь, или остаться и попытаться поговорить с Югорской. Но как с ней вести разговор? Спросить ее о том, знала ли она о дуэли князя? Сказать ей, что я знаю, кто она: незаконнорожденная дочь князя Голицына? И потом мнение Кондаурова Григория Васильевича о Милеве?.. Почему в убийстве князя он подозревает именно Милева? Я поискал глазами Милева среди присутствующих. Его нигде не было. Мой разговор с Югорской мог только спугнуть ее. А вдруг она не дочь князя Голицына? Даже мне вся эта история показалась невероятной. А вдруг княжну ловко обманывали, чтобы выуживать из нее деньги? Мог ли Милев быть убийцей? Да, мог бы. Если судить по его лицу и глазам. По манере говорить. По холодному презрению, которое сквозило в каждом его жесте. По тому ощущению, которое возникало во время разговора с этим человеком.

Нет, лучше посоветоваться с Бакуниным. Ведь узнав обо всем, что стало известно мне, он обязательно захочет поговорить с Югорской и с Милевым. Мой разговор только даст им возможность подготовиться.

Обдумав все это, я поднялся и, не привлекая внимания, вышел из зала, прошел в прихожую, оделся и вышел на улицу. Была половина одиннадцатого. Сырой влажный воздух казался прохладным, на небе висели какие-то обрывки мрачных облаков. Но полная луна сияла во всю силу и заливала мертвенно-бледным светом улицы северной столицы. Пройдя несколько шагов вдоль дома, я оказался под окном второго этажа.

Через открытую форточку было хорошо слышно, как французский посол читает свою повесть о любви княгини Долгорукой и Александра II, написанную по-французски. Все эти события произошли давным-давно. Может быть, в то время, когда моя мать, влюбленная в главного героя романа «Дубровский», сбежала к похожему на него молодому офицеру, превратившемуся, то ли по воле судьбы, то ли по предначертанию автора романа, в разбойника.

А впрочем, нет. Александра II убили в 1881 году. Значит, все эти события, связанные с любовью княгини Долгорукой и императора, произошли намного раньше. Лет на десять раньше, чем моя мать, повинуясь своей женской судьбе, воплотила в реальность роман нашего знаменитого поэта. И я, часть этой реальности, стою под окном и слышу, как французский посол на своем французском языке повествует о тайнах любви, случившейся в те далекие времена.

— Садитесь, князь, пора домой, — услышал я вдруг за спиной голос.

Оглянувшись, я увидел извозчика. Но нет, это был не извозчик, а Селифан в коляске с поднятым верхом.

— Селифан! — обрадовался я. — Как ты здесь оказался?

— Известно как, — ответил Селифан, но в дальнейшие объяснения пускаться не стал.

Я влез в коляску и, к еще большему удивлению, увидел в ней Бакунина.

— Антон Игнатьевич! А как вы…

— Известно как, — шутя повторил слова Селифана Бакунин. — Ну, брат, гони, улицы что твоя скатерть, гони, Селифан.

Селифан не заставил себя упрашивать, хлестнул лошадей, и мы помчались. Помчались со страшным шумом и стуком — так по крайней мере казалось, по-видимому из-за ночной тишины.

Пока Селифан вез нас до дома, — а гнал он так, будто мы или спасались от погони, или сами кого-то преследовали, — я едва успел кратко, отрывочно пересказать Бакунину все, что узнал во время посещения Югорской. Конечно же, самое главное: Югорская или незаконнорожденная дочь князя Голицына, или ловко выдает себя за таковую, чтобы шантажировать княжну. На вечер к Югорской княжна пришла по просьбе Григория Васильевича Кондаурова, который убийцей князя считает Милева. Послезавтра княжна, судя по ее словам, покинет Петербург, уплывет на пароходе.

— Да, братец ты мой, — сказал, выслушав все это, Бакунин. — Вот тебе и зацепочки для умозаключений. И не одна или две, а даже больше, чем надо.

— Княжна убеждена, что князь убит террористами. И ни Милев, ни Югорская не имеют к этому никакого отношения.

— Княжна наивна, — ответил Бакунин.

— А что думаете вы?

— Все то же: и княжна, и Югорская, и, вероятно, этот Милев так или иначе имеют отношение к делу.

— Ну, а что в ресторане «Век»?

— Ничего нового, все, как рассказал Акакий. Я больше всего хотел посмотреть на панораму у окна, перед которым сидел Толзеев. Поблизости удобных мест для засады нет. И потом этот ветер…

— А что ветер?

— Все в один голос твердят о том, что налетел шквальный ветер. Так невольно начинаешь думать, что эту пулю носит ветром.

— Вопреки законам физики?

— Нет, князь. Я все-таки больше полагаюсь на законы физики.

В этот момент коляска остановилась у крыльца особняка Бакунина. Мы отпустили Селифана, Бакунин довольно щадяще стукнул медной треуголкой по голове императора всех французов, и Никифор впустил нас в дом. Мы отдали ему верхнюю одежду, и Бакунин нарочито громко, так, чтобы, может быть, услышал Василий в своей комнатке, расположенной здесь же на первом этаже, сказал:

— Ну, князь, после такого обеда, что мы с тобой съели сегодня, ужин не нужен. Спокойной, братец, ночи, а у меня как раз созрела мысль — мне еще нужно дописать главу.

Я понимающе взглянул на Бакунина и следом за ним поднялся по ступеням лестницы.

— Антон Игнатьевич, а каким образом вы оказались у дома Югорской? Вы специально дожидались меня?

— Я, после того как мы с Акакием съездили в ресторан «Век», посетил кое-каких важных сановников. Нам ведь нужно узнать, какие секретные бумаги находились в сейфе князя Голицына. Ну, а потом, думаю, дай заеду — вдруг ты уже закончил свой визит.

— А мне показалось, что вы специально дожидались меня. Скажите, вы опасались, что со мной может что-то случиться? По крайней мере, мне так показалось.

— Ну, как тебе сказать…

— Вы знаете этого Милева?

— Нет.

— И не слышали о нем?

— Нет, но, князь, ты, по-моему, знал его раньше?

— Да, встречал у Югорской. Знал, что он какая-то темная личность. Причем он близок с Югорской… От него исходит какая-то опасность. У него глаза убийцы.

— Это очень важно, князь. Поверь мне — убийцу нужно определять по глазам. Это не всегда удается. Если по глазам определить невозможно, то — либо да, либо нет. Но если ты понял, почувствовал глаза убийцы — это всегда верно.

— Так значит, Югорская и Милев…

— Я думаю, что они завязаны в нашем деле. Как — это вопрос. С кем вместе, с какими целями — вопрос. Ну да ладно, обсудим все позже.

Бакунин приложил палец к губам, сделал мне знак рукой, по-видимому означавший — «погоди», повернулся и пошел к двери одного из своих кабинетов, где его ожидала недописанная глава очередного гениального трактата.

Я отправился в свою комнату. Сытный обед в самом деле позволял не думать об ужине. Усталости я тоже не почувствовал, охваченный мыслями, проистекавшими из всей той информации, которая собралась за сегодняшний день. Сначала я набросал план и заметки для записей, чтобы не забыть главного и каких-либо деталей. А потом как-то невольно начал писать — вместо того чтобы лечь спать после такого насыщенного событиями дня.