Трудно украсть бога - Николай Леонов

Глава 14

Пепелище

XVI век, Казань

Праскева открыла глаза оттого, что кто-то тряс ее за плечо. Вокруг было темно и довольно холодно. Она приподняла голову и стукнулась о что-то твердое. Только боль вырвала ее из объятий сна окончательно, и она поняла, что не дома.

Если быть точным, то дома у вдовы теперь не было. Оставалось только пепелище, на котором можно было разжиться лишь угольками да пеплом для того, чтобы удобрить поле.

Теперь они с дочерью ночевали в сенях у дальних родственников по мужу. Оставили их тут из милости, потому как податься было совершенно некуда. Праскева не представляла, как она будет жить дальше. Кто ей поможет?

Мужа нет, ребенок маленький, да и болеет много. Ничего у нее теперь не осталось, а прожить своим ремеслом сейчас будет сложно. У всех беда и безденежье. Даже богатые барыни еще не скоро увидят новые дорогие платья и уборы. Еще не скоро сыграют в Казани новую свадьбу, на которую всем нужно хорошенько нарядиться…

О Юрии она старалась не думать. Получалось не очень, но днем, когда было полно дел, она ничего не чувствовала, кроме тревоги за свою судьбу и судьбу дочери.

А сейчас именно Матрена выдернула ее из сладкого забытья:

– Мамочка, мне недоброе снилось. Можно я с тобой полежу?

– Конечно, милая, залезай.

Дочка тут же юркнула под груду теплых одеял, щедро отданных им хозяевами, которые сами спали в протопленной избе.

– Что тебе такое снилось?

– Не помню. Страшное. Не хочу вспоминать.

Праскева не стала расспрашивать. Дочка опять начала кашлять, и это ее волновало гораздо больше, чем какие-то страшные сны.

После пожара и гибели Юры они много плакали, но на Матрену все увиденное в тот день повлияло сильнее. Она как-то странно заболела, будто лихорадкой. И длилась эта ее болезнь долго, мучила и терзала бедное тело девочки. Но в конце концов, совсем недавно отпустило.

Зато теперь начались эти страшные сны, а за ними последовал кашель. Может быть, скорая весна изменит грустное настроение, которое не оставляет не только ее дочь, но и ее саму?

Матрене снилось разное. Она не все помнила, но кое-что могла бы рассказать. Ей просто не хотелось лишний раз вспоминать все это. Сны ее пугали и вызывали желание вообще разучиться спать. Но, как назло, именно сейчас она спала больше, чем обычно. Наверное, сказывалась так и не отпустившая полностью болезнь…

Чаще всего ей снилось, что ее кто-то зовет. Кто-то приятно знакомый. Она шла на голос и оказывалась в своем собственном дворе, каким он был до пожара. Она заходила в свой дом, и он был на удивление пустым и неживым. Однако она узнавала все предметы и вещи, которые там остались. Теперь их, конечно, уже не было, но во сне она поначалу этого не помнила. А потом она замечала того, кто ее звал.

Посреди комнаты стоял Юра, только в прокопченной и порванной одежде. Одного рукава не было совсем, но сам он был цел и невредим, будто пламя его и не коснулось. Тогда она понимала, что это именно он звал ее сюда, и пугалась. Она помнила, что он умер и не может быть из плоти и крови.

Он меж тем улыбался ей и радовался тому, что она пришла.

– Я звал тебя. Хорошо, что ты пришла. У меня для тебя кое-что есть. Ты должна это забрать.

Матрена с ужасом смотрела, как он делает к ней шаг и протягивает руку. Она поворачивалась, чтобы бежать, и тут весь дом в один миг вспыхивал страшным пламенем. Он горел так, как горел, наверное, в последние мгновения своего существования. Матрене казалось, что вот так и должен выглядеть ад. Она уже ничего не видела, кроме огня, и просыпалась от ужаса, вся в холодном поту, с бешено бьющимся сердцем.

В следующий раз она видела себя на пепелище своего дома. Было уже лето. Вокруг пели птицы и стрекотали кузнечики. Сквозь черную землю кое-где пробивались зеленые ростки. Она стояла снова на том месте, где был центр ее избы, и снова слышала, как ее зовут.

Только на этот раз звали ее из-под земли. Матрена пыталась затыкать уши, чтобы не слышать навязчивый шепот, но это не помогало. Они хотели, чтобы она что-то забрала у них, и не собирались отставать от девочки. Она пыталась убежать с пепелища туда, где жила сейчас. Но, подняв глаза от обгорелой земли, не могла узнать местность. Все вокруг было такое же обугленное и одинаковое. Тут она снова просыпалась от страха.

А недавно к Юрию в ее сне присоединилась чудесная золотая женщина. Матрена точно знала, что это была сама Матерь Божия. Она являлась на пепелище и призывала прийти туда и найти ее образ. Она всегда выглядела по-разному. То это был прозрачный силуэт, в котором невозможно было разглядеть реальные черты. То источающая золотое сияние женщина из плоти и крови, черты которой почему-то напоминали Матрене ее собственную мать. А иногда она говорила с ней прямо с иконы, и тогда девочке казалось, что она чудесным образом видит прямо сквозь земную твердь и точно знает, где именно нужно искать икону.

Так продолжалось долго. Последние месяцы она не помнила ни одной ночи, в которой не было бы какого-нибудь странного и страшного сна. Так что Матрена теперь мало спала по ночам. Однако усталое тело требовало своего, и после работы в саду утомленная девочка не заметила, как задремала прямо на скамейке возле нагретой солнцем стены дома.

Она снова оказалась на пепелище, посреди остатков своей избы. И снова взгляд ее будто проникал сквозь землю. Там, в глубине, она видела сверкающую драгоценность, переливающуюся золотыми и пурпурными красками. Из-за сияния она не могла разобрать, что это такое, но и так уже догадывалась, что это та самая икона, которую привез из далекого Царьграда Юрий.

На этот раз она не убежала, а подошла поближе, чтобы получше рассмотреть скрытое сокровище. И тогда услышала голос, который, казалось, исходил из глубины:

«Ты должна рассказать о том, что видишь, епископу и градоначальнику. Пусть они отправят людей на это место и найдут меня. Ты покажешь им, где копать. Не молчи больше, иначе болезнь, которая не оставляет тебя, так и будет с тобой до конца твоих дней».

Матрена упала на колени и принялась разрывать невидимую землю руками, забыв, что все это она видит во сне и ей это не поможет.

Праскева позвала дочь со двора – ей нужно было, чтобы та принесла воды. Но в ответ ничего не услышала. Подождав немного, она повторила свой окрик. Поняв, что ответа не будет, вышивальщица вытерла руки о рушник и вышла во двор.

Вокруг было тихо, и дочь она увидела далеко не сразу. Только обойдя вокруг дома, Праскева увидела, что ее Матрена лежит на земле, возле стены дома, и пустыми глазами смотрит в пространство перед собой. Мать кинулась к ней, подняла, начала гладить по голове, трясти и звать по имени.

Какое-то время Матрена болталась у нее в руках, как большая тряпичная кукла, и даже не моргала. Потом вдруг ее тело содрогнулось, она глубоко и судорожно вздохнула, будто тонувший, наконец вынырнувший из-под воды.

Она начала часто моргать и кашлять, будто и правда наглоталась воды. Только потом, немного придя в себя, она наконец уцепилась за плечи матери и принялась сбивчиво и хрипло рассказывать ей свои страшные сны, которые теперь были полны угроз и требований. Ведь она так долго скрывала ото всех, что с ней происходит. А теперь больше нельзя!

Праскева недолго думала. Она своими глазами видела, что стало с ее дочерью, и верила ее словам. Даже если не сама Богоматерь насылает эти сны, то уж точно сама девочка в них верит и, значит, боится до смерти. И лучше выполнить все, что хотят эти сны.

Разговоры с градоначальником оказались не самым лучшим требованием, но Праскева взяла свою дочь за руку и направилась в избу, где после пожара обитали все городские шишки. Попасть к градоначальнику ей не удалось. Дело ее посчитали неважным, и отвлекать начальство во время такой беды было совсем неразумно.

Тогда, не теряя времени даром, мать и дочь направились на подворье епископа Иеремии. Его дом и двор не пострадали во время пожара, и он усматривал в это волю Божью.

Епископ был стар и немощен, потому принимал посетителей только до полудня. Потом он был занят духовными беседами и бдениями. Здесь дело вдовы показалось служкам более значительным, и они провели ее к Иеремии.

Праскева пустила дочь вперед и велела ей рассказать все, что та видит во сне и что именно велит ей сделать Богоматерь. Взволнованная девочка путано и сбивчиво пересказала свои видения. Но епископу они показались обычными страшными снами маленькой девочки. Он отпустил обеих с миром и велел не беспокоить его такими мелочами впредь.

Поход этот окончательно расстроил бедную Матрену, она теперь только плакала и дрожала. Праскева не могла смотреть на ее мучения спокойно и принялась рассказывать о ее снах соседям и родственникам. Те слушали с интересом и сочувствием, но советовали побольше нагружать девочку работой, чтобы у нее не оставалось сил на сны.

Видя, что Матрена боится идти в постель и отказывается спать, Праскева решилась пойти на пепелище сама. Она взяла тяжелый заступ, надела старый сарафан, который не жаль будет выбросить после этого похода, и, взяв дочь за руку, отправилась туда, куда давала себе обещание впредь не возвращаться.