Американская пустыня - Персиваль Эверетт

– Бе-е, – передернулся Перри, хотя на самом-то деле смеялся и он. – То есть тебя вырвало прямо на нее?

– Прямо на ее новенькое платьице, – кивнул Ричард. – Она глядела на меня, и… словом, можешь себе представить, что она думала!

– И что же ты сказал? – спросила Эмили.

– Я сказал: хоп!

Дети расслабились, расхохотались, повторяя на все лады: хоп! – а Глория вдруг осознала, что они с Ричардом смотрят друг другу в глаза. И поспешно отвернулась. Ханна тоже заметила этот обмен взглядами и улыбнулась; от ее улыбки Глория тоже поспешила отгородиться. Глория вспомнила про Теда, который лежит где-то мертвый или на грани смерти, и преисполнилась чувства вины: не только потому, что переглядывается с незнакомым мужчиной, но еще и потому, что сочла его привлекательным, – а еще испытала отдельный, особый укол совести потому, что подумала, – насколько возможно подумать о чем-то за доли секунды, – что за все свои годы жизни с Тедом ни разу не нарушила супружеской верности, даже после его вопиющих измен, так что, может статься, она вправе позволить себе ну хоть одну-единственную шалость. Да как она только смеет о таком думать! Тем более что Тед теперь, после смерти, стал совсем иным Тедом – таким спокойным, милым; они оба стали иными; смерть Теда принесла им обновленную жизнь…

– А вы уже бывали на Каталине? – спрашивал Ричард детей.

Те помотали головами.

– Зато однажды собирались, – сообщила Эмили.

– А там правда есть буйволы? – любопытствовал Перри.

– Целое стадо.

– Ричард рассказывал мне, что у него дом в Авалоне, – поведала Ханна. Она пристально наблюдала за Глорией, пытаясь прочесть ее мысли.

Позже, когда дети убежали исследовать территорию отеля, Ханна заметила:

– Его привлекает вдовья печать на твоем лице.

– Ну, спасибочки.

– Да я не о том. Ты красивая, но мужчины падки именно на неприкаянность. Вроде как зов о помощи.

– Никакая я не вдова. Я все еще очень даже замужняя женщина. – Глория села на постели и уставилась на пустой экран телевизора.

– Как бы то ни было, без очков видно, парень на тебя «запал», – сказала Ханна.

Глория сняла телефонную трубку.

– Кому ты звонишь? – поинтересовалась Ханна.

– Звоню проверить автоответчик. Кто знает, вдруг этот детектив уже что-нибудь да нашел. – Но никаких сообщений не было. – Чем займемся теперь?

– Прошвырнемся по магазинам?

Глория глянула на младшую сестру.

– Ханна, как ты думаешь, Тед жив?

Ханна пожала плечами.

– А тебе этого хочется?

– Да, – поспешно заверила Глория.

Электрокардиограмма сердечной деятельности не зафиксировала. Электроэнцефалограмма показала, что, с чисто практической точки зрения, Тед мертв. Электромиография не зарегистрировала никаких импульсов. МР-интроскопия никакой полезной информации не предоставила. Сцинтиграфия засвидетельствовала, что Тед – абсолютно здоровый покойник. Для очистки совести лаборанты в белых халатах сделали ангиографию, лапароскопию, внутривенную пиелографию, сиалографию и даже лимфангиограмму. Доктор Лайонз засовывала пальцы Теду в рот, в уши и в анус, щупала ему подмышки, мошонку, под горлом – и наконец, села и прочла стопку прикрепленных к пюпитру страниц. Тед лежал на диагностическом столике на боку, в чем мать родила, глаза его постепенно привыкали к резким бликам лабораторных шкафов из нержавейки.

– Ну и каков приговор? – полюбопытствовал Тед.

– Вы мертвы, – сказала Лайонз.

– Что, правда?

– И при этом не мертвы. Ну то есть вы смотрите на меня, говорите со мною… а ваши мышцы двигаются независимо от электрических импульсов, ваш мозг не посылает сигналы рукам и ногам, сердце крепко спит, по венам ничего не течет. И все же мы имеем, что имеем.

– А как вы это объясняете? – спросил Тед.

– Никак. – Лайонз надолго уставилась в глаза Теда. – Я вас вскрою, вот что я сделаю.

– А чего вы ищете-то?

– Чего угодно.

Теду померещилось, что в лице Лайонз он различает страх, однако неоднозначное выражение тут же сменилось таким, что легко интерпретировалось как раздражение. Она постучала карандашом по диаграмме и отвернулась от собеседника.

– Поскольку кровоток у вас отсутствует, а система кровообращения и нервная системы никак не связаны, я даже не знаю, возможно ли вас анестезировать.

– То есть я буду в полном сознании, пока вы станете проводить эту вашу… прижизненную аутопсию?

– Посмотрим, – сказала Лайонз.

Неужто Бог и вправду есть? Конечно, очень может быть, что это – тот же самый бог, который заставил Иеффая принести в жертву собственную дочь на всесожжение в награду за победу над аммонитянами.[xli] Но если Бог есть, значит, он допускает и такое; и хотя Тед физической боли не испытывал, зрелище, звуки и мысли о том, что происходит, убивали его снова и снова. Его тело располосовали от шеи до мошонки, грудную клетку взломали и раздвинули; Лайонз заглядывала в самые недоступные его уголки, а подобострастные лаборанты подавали ей инструменты и ждали инструкций. С потолка свешивалось круглое зеркальце, где левая часть Теда поменялась на правую и наоборот; он наблюдал, как Лайонз вынимает из него сердце. Ассистент положил данный орган в тазик из нержавеющей стали – и Тед почувствовал боль за Глорию и за детей. В помещении густо клубился страх – страх лаборантов и самой Лайонз. Тед слышал, как пересыхает у них во рту, как капельки пота тихо-тихо падают на воротник. Медики то и дело переглядывались – в изумлении, в ужасе, в отвращении, в недоумении. Тед понюхал воздух – смертью не пахло, как не пахло располосованной плотью живого или некогда живого существа, и он знал, что наверняка именно этот аспект процедуры и внушает патологам наибольший ужас. Бог весть, чего они ожидали – только не этого. На столе уже выросла целая груда органов, но лицо пациента выражения не меняло, и глаза оставались открыты.

Как раз когда доктор Лайонз взяла в руки его мочевой пузырь, Тед промолвил:

– А вы потом не забудете сложить все обратно?

– Как скажете, – кивнула Лайонз. – Хотя вам это вряд ли нужно.

– И все же.

Лайонз посмотрела на составные части Теда и потерла висок затянутым в перчатку запястьем – обеспокоенно и озадаченно.

– Сложу, сложу. Но возможно, вы будете уже не тот, что прежде.

– И все же.

В конце концов Лайонз кое-как затолкала органы обратно в Тедово тело – вроде как индейку фаршируют: желудок угодил примерно туда же, где и был, обе почки оказались с одной и той же стороны, поджелудочную железу уронили на пол и пинком отшвырнули в сторону. Тишина нарастала в геометрической прогрессии с каждым шагом по направлению к концу процедуры, пока комнату не заполнило то, что Тед счел «антизвуком». Лайонз с помощниками были не в состоянии толком выдохнуть, не в силах даже взглянуть друг на друга в поисках подтверждения и поддержки во власти общего ужаса, страха, смятения. Заштопала Теда сама Лайонз, по ходу дела извиняясь.

– Как патолог, я своих пациентов зашивать не привыкла, – сетовала она. – Даже не знаю, как оно заживет. Боюсь, останется заметный шрам.

– Нашли что-нибудь? – полюбопытствовал Тед.

Лайонз искоса глянула на него и вновь принялась накладывать швы. Поведение ее заметно изменилось. Напускная жесткость исчезла, остался только страх. Закончив, она отпрянула от Теда.

В комнату вошли двое вооруженных охранников – долгожданный знак медперсоналу, что можно расходиться. Лайонз, слегка пошатываясь, стояла между двумя каменноликими солдатами в черном.

– А мне возвращаться в комнату? – спросил Тед.

– Побудьте здесь, – сказала Лайонз. – Это ненадолго.

Салли крутнул руль, «форд» съехал с автострады в долине Юкка и покатил в глубь пустыни. Детектив отхлебнул воды – он предусмотрительно запасся бутылками с водой – и окинул взглядом бескрайнюю белую пустошь по обе стороны от заброшенной полосы асфальта. Въехал во дворик маленькой закусочной, вышел из машины, подошел к дверям. В дверях его встретил старик.

– Чего надо? – осведомился старик.

Салли оглянулся назад, на дорожный указатель, затем на вывеску в окне.

– Это ведь ресторан, не так ли?

– Ну, типа, – кивнул старик. – Да только вас я не знаю.

– Если вы обслуживаете лишь друзей и никого больше, значит, это не ресторан, адом, – сказал Салли.

– Стало быть, это мой дом.

– Послушайте, есть я вообще не хочу. Мне просто нужно задать вам вопрос-другой.

– Экая досада, потому как никаких ответов я не знаю.

Салли окинул взглядом пустынную ленту дороги и подумал, что перекусить было бы и впрямь недурно.

– А можно, я все-таки спрошу? Вы, часом, не знаете здесь никого, кто ездил бы в коричневом фургоне?

Старик не сказал ни «да», ни «нет».

– А как насчет карлика? Вы тут в округе карлика не видели? Может, в фургоне, может, без фургона? – Салли вытащил из кармана брюк платок и промокнул сзади шею. – Кстати, а чем вы кормите друзей?