Офицер. Сильные впечатления - Сергей Морозов

— Ты все еще на диете или задумала меня отравить?

— Нет, Эдик, — осторожно начала она, — я хочу с тобой поговорить.

— Угу, — кивнул он, что, по-видимому, означало благоволение и готовность одновременно кушать и слушать.

— Эдик, — продолжала она, — я устроилась работать на телевидение. Ассистенткой режиссера программы новостей. С понедельника. Зарплата небольшая, но есть еще премия и все такое. Если бы ты знал, как мне не терпится приступить!

Слова выдавливались из нее кое-как. Не столько от волнения, сколько от страха. Единственное, чего она хотела, поскорее покончить с этим разговором.

В отличие от Маши, Эдик первым делом поинтересовался, что значит «небольшая зарплата», а главное, «и все такое». Впрочем, сделал он это чисто автоматически. Просто отработанный рефлекс. На самом деле, до него еще не дошел смысл ее слов. У него на лице все еще было написано гастрономическое умиротворение. Маша даже подумала, что он, быть может, отреагирует добродушно и скажет что-нибудь вроде: «Бог в помощь, развлекайся, если тебе так хочется…»

Эдик медленно отложил вилку, промакнул губы бумажной салфеткой, дожевал то, что еще оставалось у него во рту, и, прищурившись, взглянул на жену. Потом слегка побледнел. Потом снова промакнул губы салфеткой. Потом наконец сказал:

— Ты все устроила за моей спиной. Ты даже со мной не посоветовалась.

Маша наивно хлопала глазами и не отвечала. Она уже изготовилась схватить стакан воды на тот случай, если у Эдика начнется нервный приступ. Грозовые сгущения в атмосфере были очевидны, однако ее страх вдруг прошел. Она знала, что на этот раз никакого «приступа» не последует. Впрочем, это уже не имело особого значения. Что бы ни случилось, на следующий день она выйдет на работу.

В ее жизни впервые что-то стало происходить по ее воле. Эдик проиграл сегодняшнее сражение, как проиграет, без сомнения, и всю войну. Последнее, как это ни странно, скорее огорчало Машу, чем радовало. Ее глупое замужество закруглялось самым внезапным образом, и она этого не ожидала. Добившись того, о чем мечтала, она не была готова воспользоваться плодами своей победы. Ей, доброй душе, даже захотелось как-то успокоить полупарализованного Эдика. Или хотя бы объяснить, что она отнюдь не планировала заходить так далеко… Не хватало еще перед ним оправдываться! К тому же Эдику вряд ли будет приятно, если его начнет успокаивать женщина, которая только что хватила его серпом между ног. Именно такая гипербола родилась в ее воображении. Именно «между ног». Не в сердце же она его поразила в самом деле! К делам сердечным все происходящее не имело ни малейшего отношения.

Они долго молчали. Эдик не сводил с нее «тяжелого» взгляда, который в данный момент был ей все равно что слону дробина. Молчание ее также нисколько не уязвляло. Тогда Эдик встал из-за стола. Даже не сказал «спасибо», которым обычно одаривал ее, словно царской милостью. Он отправился прямо в спальню, сел на постель и стал расшнуровывать ботинки. Убрав со стола, Маша медленно разделась, умылась, расчесала волосы и надела ночную рубашку. Когда она вошла в спальню, Эдик уже лежал в постели, повернувшись спиной. Маша включила ночник и поуютней устроилась с журналом на своей половине. Едва она начала вникать в современный любовный роман неизвестного автора, который как будто приглашал свою далекую читательницу-незнакомку вступить с ним в заочно-астральную близость, едва она увидела воображаемого партнера в волнах волшебного, искрящегося моря и ощутила знакомый трепет, коснувшись ладонью своего живота, как вдруг ожил Эдик, с протяжным вздохом повернувшись к ней лицом, приподнялся на локте и, вырвав у нее из рук журнал, раздраженно швырнул его на пол.

— Я решил не запрещать тебе работать. Пусть тебя сама жизнь проучит. Если тебе не хватает острых ощущений, то скоро ты узнаешь, что такое — зарабатывать себе на жизнь! Уж я об этом позабочусь. Моему терпению тоже есть предел.

Странное, двойственное чувство испытала Маша. С одной стороны, она поняла, что ей с Эдиком не суждено прожить вместе долгую счастливую жизнь и умереть в один день. С другой стороны, она вдруг впервые ощутила к этому человеку что-то вроде привязанности. Ей даже захотелось сказать ему, что еще, может быть, не все потеряно, что у них еще есть шанс… Ничего глупее, конечно, и быть не могло. Эдик Светлов все равно бы ее не понял, а она не смогла бы объяснить. В конце концов, и она, Маша, что-то теряла в этой комбинации, а не только ее бедный Эдик.

Она даже не стала возражать, когда он выключил свет и забрался к ней под одеяло. Он овладел ею со всем возможным для себя ожесточением и страстностью. Это было ново для обоих. И все потому, что оба были равны в постели перед лицом грядущего.

XI

Блуждания по центру Москвы порядком измотали Машу. Придя домой и взглянув на себя в зеркало, она едва узнала ту, что смотрела на нее из-за стекла. Синие круги под глазами, скулы туго обтянуты кожей, а спутанные волосы в беспорядке рассыпаны по плечам. Особенно удивил дикий взгляд ее собственных глаз. Точно такие же взгляды она ловила там — на Кавказе, и удивлялась им… Словом, общее впечатление самое что ни на есть прискорбное. Вдобавок куртка запылилась, а кожаная юбка и ботинки заляпаны желтой грязью — извозилась, когда пробиралась через двор Клавдии Ивановны и Михаила Палыча.

В голове словно работал автопилот, который уже составил план ближайших манипуляций — принять ванну, переодеться и немного подкраситься — пока не приехали Рита и Иван. Она должна была успеть замаскировать тоску, с которой вернулась из командировки.

Хотела она того или нет — все ее мысли были о Волке. Воспоминания о нем продуцировались с отчетливо параноидной симптоматикой. Она попеременно представляла его, то стоящего на военном аэродроме — влюбленного и печального, то лежащего в постели с ранимой и скучной Оксаной, которая, стиснув зубы, одаривает его своими супружескими дарами за верность и кротость. И глупо было надеяться, что нежный полковник ведет себя с ней иначе, чем с Машей…

Маше вспомнились их прекрасные и сумасшедшие разъезды по мятежному Кавказу, где в каждой рощице могла затаиться смерть, а они находили там мимолетное пристанище, чтобы, как говорится, заняться любовью. Они были увлечены друг другом, даже когда он был за рулем, а она сидела рядом. У них было больше шансов врезаться в придорожный столб, чем нарваться на засаду. Однако, казалось, объятия под прикрытием буйной растительности и на жестких сиденьях армейского джипа не насыщали их, а лишь разжигали, и, возвращаясь в гостиницу на ночь, они набрасывались друг на друга с пылом и непредсказуемой изощренностью двух маньяков. Разве это нормально, люди добрые? Разве это любовь — трахаться до кругов под глазами и в глазах? В какой-то момент Маша даже содрогнулась от мысли, что, не дай Бог, едет крыша, что в ней проснулась патологическая бешеная нимфоманка. Этого еще не доставало!..