Блумсберийская красавица - Август Мейхью

ГЛАВА XVI

Непріятель даетъ генеральное сраженіе

Нѣтъ, конечно, мѣста, которое можно бы было сравнить съ своимъ домомъ, особенно если дома у васъ хорошо; пріятно и утѣшительно имѣть пріютъ, гдѣ можно скрыться отъ тираніи; но я остаюсь того мнѣнія, что старый Рафаэль де-Кадъ имѣлъ преувеличенное и даже нелѣпое понятіе о прелестяхъ своего дома.

Разнаго рода бываютъ дома. Въ однихъ — роскошь, всякое ваше желаніе заранѣе предугадано, — въ спальнѣ камины постоянно топятся въ холодные мѣсяцы; въ другихъ — бѣдность и нищета, доходящая до протухлаго масла за завтракомъ. Въ однихъ все просто и радушно, тутъ вы можете дѣлать все, что вамъ угодно, никто вамъ слова не скажетъ; въ другихъ все натянуто и церемонно, и если вы сдѣлаете какую-нибудь неловкость, то ужь въ другой разъ васъ туда не пустятъ. Убѣжище, предложенное старимъ Рафаэлемъ своему любезному дѣтищу, составляло переходъ между убогимъ и церемоннымъ, или лучше, надутымъ домомъ.

Что касается до меня, то я, не задумавшись, скорѣе рѣшился бы жить надъ распродажей тряпокъ и костей, чѣмъ поселиться въ де-Кадовскомъ семействѣ.

Почтенный Рафаэль де-Кадъ былъ вполнѣ способенъ содрать двѣсти фунтовъ въ годъ за помѣщеніе, которое не стоило и пятидесяти. За эту сумму я бы могъ найти себѣ помѣщеніе въ Букингемскомъ дворцѣ.

Спросить тамъ три полотенца было бы для дома чистымъ раззореніемъ и истощило бы весь запасъ бѣлья. За обѣдомъ соблюдалась строгая діэта; каждая картофелина была на счету, рубленное мясо вѣсилось на золотники, а, пиво вымѣрялось бокалами.

Разъ я имѣлъ счастіе обѣдать у де-Кадовъ en famille (что у французовъ означаетъ плохой обѣдъ) и былъ непріятно пораженъ споромъ между Бобомъ и его маленькой сестрой изъ-за какихъ-то обглодковъ. Что за звѣрство, читатель, лишать дѣтей пищи, для поддержанія величія дома!

Де-Кадъ сразу понялъ, что несчастіе Анастасіи должно было подорвать его кредитъ. Все, что онъ разсказывалъ о несмѣтныхъ богатствахъ своего зятя и о его безумной расточительности, теперь падетъ на его же собственную голову. Всѣ обвинятъ его въ враньѣ и хвастовствѣ. Благодаря его краснорѣчивымъ и поэтическимъ описаніямъ, цѣна на его зубную мастику поднялась и коробочка іерихонскаго порошка продавалась уже за 18 пенсовъ. Его увлекательныя описанія великолѣпія Твикенгемской виллы имѣли благотворное вліяніе даже на привилегированныя челюсти.

Итакъ, Рафаэль де-Кадъ все это зналъ, и будучи человѣкомъ впечатлительнымъ (большой недостатокъ для дантиста), высказалъ это женѣ.

— Если Анастасія пріѣдетъ сюда, мистриссъ де-Кадъ, я долженъ васъ предупредить — она обязана платить за себя двѣсти фунтовъ въ годъ, замѣтилъ онъ, рѣшительнымъ и недовольнымъ тономъ человѣка, который очень хорошо знаетъ, что запросилъ слишкомъ дорого и ожидаетъ сильныхъ возраженій. — Мнѣ ее совсѣмъ не надо; гораздо бы было лучше, еслибъ она вовсе не пріѣзжала; но такъ-какъ она настоятельно желаетъ вернуться, то пусть платитъ.

— Конечно, если она «желаетъ», то въ состояніи заплатить, отвѣтила мистриссъ де-Кадъ, зная очень хорошо, что Анастасія не очень-то этого «желаетъ».

— Еще бы не въ состояніи! проворчалъ родитель, начиная сердиться. — Еслибъ у нея было сколько нибудь благородства, то она должна бы предложить двѣсти-пятьдесятъ, такъ-какъ при настоящихъ обстоятельствахъ домъ родительскій ея единственное убѣжище.

Онъ сказалъ это патетическимъ тономъ, какъ будто Анастасія стояла тутъ гдѣ нибудь въ углу; потовъ торжественное выраженіе его лица внезапно исчезло, губы сложились въ полуулыбку и глаза заблестѣли какъ звѣзды.

— Ахъ! вскричалъ онъ:- мы совсѣмъ и позабыли, что я опекунъ закрѣпленнаго за нею имущества, и еслибъ захотѣлъ, то могъ бы надѣлать ей много непріятностей!

Мама де-Кадъ, въ сравненіи съ зубодеромъ, обладала болѣе христіанскими добродѣтелями. Она «обожала» Анастасію и гордилась, что такъ хорошо пристроила дочь. Если она иногда и завидовала ея высокому положенію, то въ этомъ виновато было высокомѣрное обращеніе Анастасіи. Она, сдѣлавшись независимою, начала грубить виновницѣ своихъ дней, стала ею помыкать и обращаться покровительственно.

Не отвѣчая на замѣчаніе Рафаэля, мистриссъ де-Кадъ продолжала свои размышленія и наконецъ, принявъ рѣшительный видъ, который придавалъ ей такое непріятное выраженіе, будто она собиралась кого-нибудь укусить, она начала говорить, глядя на него въ упоръ.

— Послушайте, Рафаэль, поймите меня какъ слѣдуетъ. — Я допущу Анастасію къ себѣ въ домъ, только съ тѣмъ условіемъ, чтобъ она не дѣлала здѣсь никакихъ глупостей.

— Разумѣется, душа моя, отвѣчалъ онъ кротко, видя по выраженію ея лица, что дѣло можетъ разъиграться плохо.

— Я ей не позволю распоряжаться, я причудничать и важничать! продолжала мама, все болѣе и болѣе разгорячаясь.

— Совершенно разумно, моя милая.

— Она должна жить, какъ мы живемъ, не должна разыгрывать важную лэди! У меня безъ капризовъ и фантазій. Я не хочу жертвовать для Анастасіи всѣми дѣтьми, Рафаэль, и прошу не требовать этого отъ меня. Слышите, не требуйте этого!

— Я этого не требую и не буду никогда требовать.

— Съ этимъ условіемъ пусть Анастасія пріѣзжаетъ, когда захочетъ, вскричала мать, мало по малу успокоиваясь. — Какъ бы намъ ни было тяжело, но она встрѣтить подъ нашей кровлей радушный пріемъ.

Тутъ мистриссъ де-Кадъ глубоко вздохнула, какъ будто съ этимъ послѣднимъ вздохомъ вылила все свое негодованіе и приготовилась ко всему худому.

Разговоръ этимъ не кончился. Грустныя мысли овладѣли внезапно старикомъ де-Кадомъ; онъ началъ тревожно вертѣться на стулѣ и, кусая губы, нахмуренно принялся поправлять въ каминѣ огонь. Наконецъ, онъ проворчалъ:

— Однако, въ какихъ дуракахъ я останусь передъ моими паціентами! Что я имъ скажу? какое придумаю оправданіе? Чортъ бы побралъ эту бѣшеную дѣвчонку! И кто бы подумалъ, что такая статная и коренастая баба, какъ Анастасія, не можетъ вышколить такого воробьенка? Все это просто пустое упрямство и южная гордость!

— Однако, мой другъ, замѣтила супруга: — двѣсти фунтовъ въ годъ не бездѣлица!

Дантистъ съ дѣтства любилъ ариѳметику и, уважая истину, почувствовалъ всю полновѣсность этого замѣчанія. Онъ былъ глубоко тронуть.

— Можно будетъ сказать, что ей необходима перемѣна воздуха, или что она стосковалась по родимой семьѣ, да никто этому не повѣритъ!

— Рафаэль торжественно начала супруга: — каменный уголь и хлѣбъ вздорожали, да и все вздорожало, даже мусоръ. Какъ вы думаете, Анастасія заплатить деньги впередъ?

Рафаэль, обращенный къ насущнымъ потребностямъ, побѣдилъ мысль объ язвительныхъ замѣчаніяхъ паціентовъ и сталъ опасаться, чтобъ какое нибудь обстоятельство, въ родѣ примиренія, съ Долли, не лишило его выгодной жилицы; онъ даже сожалѣлъ, что Анастасія не вернулась къ нимъ мѣсяца три тому назадъ; теперь ему пришлось бы уже получить съ нея за треть. Въ глубокомъ раздумьи, потирая себѣ подбородокъ, онъ возвѣстилъ свою готовность покориться судьбѣ слѣдующимъ восклицаніемъ:

— Пусть ее пріѣзжаетъ! Я вѣрю, что все, что бы ни случилось, къ лучшему, особенно, если ничѣмъ инымъ нельзя этому помочь!

A вы, изящная красавица, моя прелестная Анастасія! Гдѣ былъ вашъ разсудокъ, когда вы вздумали искать утѣшенія въ объятіяхъ дражайшихъ родителей, которые, по вашему же выраженію, «даже заочно непріятны и глупы»? Глупая, но великолѣпно сложенная женщина! возьмите, если можете, назадъ эти слова!

Избавители явились на слѣдующій день. Когда я увидѣлъ ихъ въ дверяхъ, признаюсь, меня пробрала дрожь, и я пожалѣлъ, что не ушелъ гулять, Долли поблѣднѣлъ какъ платовъ; можно было подумать, что дантистъ прибылъ сюда съ цѣлью повыдергать ему всѣ зубы.

Замѣтивъ, что Рафаэль, проходя, пытался заглянуть къ вамъ въ дверь, мой другъ отпрянулъ въ самый дальній уголъ комнаты и такъ плотно приросъ къ стѣнѣ, что его можно было принять за картину. Глядя на его униженное положеніе я испуганную физіономію, всякій принялъ бы его за негоднѣйшаго мужа, которому давно слѣдовало выцарапать глава.

— Повидайтесь съ ними, Джекъ, повидайтесь съ ними, прошепталъ онъ дрожащимъ голосомъ.

Пораженный, почти выведенный изъ себя этимъ страннымъ желаніемъ поручить мнѣ посредничество, я попытался пробудить въ немъ мужество.

— Помилуйте, Долли, могу ли я допустить васъ до такого униженія! Будьте мужчиной, я буду васъ поддерживать. Вѣдь не съѣдятъ же они васъ!

Въ отвѣтъ на мой разумный совѣтъ, онъ, дрожа всѣмъ тѣломъ, какъ безумный, повторялъ:

— Я не хочу видѣть ихъ, слышите ли, не хочу!

Признаюсь, я никогда не былъ въ такомъ затруднительномъ положеніи.

— Будьте мужчиной, Долли, настаивалъ я. — Вы должны хоть на секунду повидаться съ ними, — какъ мужъ, вы обязаны это сдѣлать!

Какое ему было дѣло теперь до его обязанностей! Онъ только громче и громче кричалъ: