Ричард Длинные Руки — принц-консорт - Гай Юлий Орловский

Дракон скрылся из глаз, проскочив между сараями. Я ожидал крики с той стороны, но все оставалось тихо.

Из-за плетня пугливо выглядывают девки, все в одинаковых сарафанах, потом на крыльцо большого дома неспешно вышла женщина, толстая и важная, как породистая корова, голова целомудренно укрыта платком по самые брови, так же спрятаны от мужских взглядов подбородок и шея.

Боудеррия крикнула властно:

— Кто здесь старший?

Женщина поклонилась, ответила с достоинством:

— Я здесь староста, госпожа.

Она смотрела на Боудеррию с удовольствием, как и та на нее, обе женщины в этом мужском мире, а обе командуют мужчинами.

— Овса для коней, — распорядилась Боудеррия, — можно сыра в дорогу. За все заплатим.

— Все сделаем, госпожа…

Я поинтересовался у старостихи:

— Я слышал, у вас в деревне живет некая колдунья. Предсказывать умеет?.. А еще видел что-то совсем уж несуразное… настоящий дракон перебежал нам дорогу.

— К удаче, — сообщила она.

— Ладно, — согласился я, — пусть к удаче, но… дракон? Это что, ваша колдунья его так приручила?

Она широко заулыбалась, показывая крупные желтые зубы.

— Ну что вы, господин! Наша Стефа вообще колдовать не умеет.

— Но как же…

Она подбоченилась, вид донельзя гордый, сказала с пренебрежением человека почти образованного:

— Это все наше невежество, господин. Знаете же, все простые люди думают только о своем огороде да как нажраться. Если встретит на дороге мышь или ящерицу какую, затопчет и пойдет дальше. А Стефа всегда была жалостливой. В детстве подбирала щенков, котят, притаскивала домой… Однажды вот так подобрала одну толстую уродливую ящерицу, что едва ползала. Спрятала ее в сарае, а то родители обычно всех ее подобранных щенков и котят на другой день топили, пока она где-то бегает…

— Понятное дело, — буркнул я, — понимаю…

— Ну вот, — продолжила она победно, — ящерица та росла, начала бегать шустрее. Оказывается, только вылупилась и еще даже ползать не научилась. В общем, вырос крепенький такой и могучий дракончик, который привязался к ней, как к маме. И слушается во всем. Чешуя на нем наросла такая, что никаким топором, даже самым острым, нельзя даже поцарапать. В общем, сейчас он подрос, чешуя из стали, но, наверное, еще подрастет.

— И что она?

Она отмахнулась.

— А ничего. Так и живут. Только теперь ни один волк и близко не подходит к деревне!

— Дракона чуют?

— Стефа отпускает, — пояснила старостиха, — своего зверька в лес поохотиться. Ну, а народ решил, что она умеет вообще любым лесным зверем повелевать. Дураки!

— А вы не верите?

Она подбоченилась.

— Я даже читать умею!

— Жаль, — сказал я. — Мне бы больше понравилось, чтоб она в самом деле умела.

Она пожала плечами.

— И она, и ее дракончик еще молоды, господин.

Крестьяне принесли два мешка с зерном, их погрузили на запасных коней. Мы двинулись к указанному дому, где и живет та самая колдунья.

Она вышла навстречу, простая деревенская девушка, густые черные, как вороново крыло, волосы собраны в толстую косу, лицо ясное с густыми чернющими бровями, что сразу приковывают внимание, очень выразительные глаза, крепкая фигурка крестьянского сложения, бедное платьице до щиколоток.

— Это ты Стефа? — спросил я. — Видели мы твоего питомца!.. Бегает без привязи и намордника… А вдруг кого укусит?

Она сказала умоляюще:

— Только ничего ему не делайте! Он никого не трогает!.. Я его еще совсем маленьким носила ко всем, чтобы он познакомился и подружился.

— И что, — спросил я с интересом, — подружился?

Она помотала головой.

— Нет, но людей не трогает. Как и скот. А в лесу ест не только волков, вообще все ест… ну, как хрюшка.

— Человек еще хрюшее, — сказал я надменно, — мы едим даже то, что ни одна свинья есть не станет. А с платочком ты хорошо придумала!

— Спасибо, господин…

— А он их не теряет?

— Теряет, — ответила она грустно, — но у меня всегда есть в запасе.

— Молодец, — сказал я снова, — это ты, говорят, умеешь предсказывать будущее?

Она перевела взгляд на Боудеррию и ее команду, что уже слезли с коней и смотрят на нее в жадном ожидании чудес.

— А разве кто-то умеет? — спросила она жалобно. — Это все враки. Я только и могу, что видеть людей…

— Это как? — спросил я.

Она кивком указала на Боудеррию.

— Вот она из очень знатной семьи… Да, она принцесса, жила в королевском дворце… Много слуг, посуда из золота, подсвечники с драгоценными камнями… Вот этот воин — тоже из знатных, он повелевал конницей…

Я оглянулся на Маркуса, кивнул деревенской колдунье:

— Продолжай.

— В этом отряде много знатных людей, — произнесла она замедленным голосом, словно в трансе, но с удивлением, — очень много… но вы не развлекаться выехали… Вот этот воин вам врет…

Я насторожился, проследил за ее взглядом. Каспар и Ульрих, самые битые жизнью и всегда настороженные, сразу же сдвинулись и встали за спиной Роджера Тхорнхилла, которого звали принцем.

— Гм, — сказал я, — с ним разберемся. А что скажешь обо мне?

Все затаили дыхание, даже Роджер, ощутивший смертельную угрозу, насторожился и впился в нее взглядом.

Она слабо улыбнулась:

— Господин обладает мощью, непонятной мне. Он весь закрыт настолько, что я вижу только сверкание молний, раздирающих тьму. И… ничего больше.

— Это даже больше, — произнес я, — чем увидели другие. Возьми эти монеты… нет-нет, не отказывайся, это на прокорм твоего питомца. Хоть его и подкармливают всей деревней, но все же…

Она смотрела нам вслед, пока мы выезжали из села, а из-за сарая, как мне показалось, выглядывает опасливо ее малолетний дракон.

Едва выехали за околицу, Боудеррия остановила коня и повернулась к Роджеру Тхорнхиллу.

— Рассказывай, — велела она холодно, глаза блеснули беспощадным гневом. — Ты обманул всех! Даю минуту на оправдание.

Маркус сказал нерешительно:

— А эта девка не могла ошибиться? Я с ним уже год странствую, он всегда был честен… Я ей не верю.

Роджер сидел в седле, окруженный бывшими соратниками, не убежишь, двое сняли заряженные арбалеты и взяли его на прицел, он покряхтел и проговорил, не поднимая головы:

— Она права…

Маркус вскрикнул, опережая Боудеррию:

— Точно? Ты нам врал?

— Да, — ответил Роджер, — я никакой не принц. Я самый простой воин из мелкого горного племени.

Боудеррия медленно и страшно наливалась гневом, лицо заполыхало пурпуром, а в глазах вспыхнуло пламя.

Я сказал строго, опережая ее крик:

— Ты скажи главное, зачем тебе это понадобилось?

Он поднял голову и посмотрел на меня с недоверием, потом криво усмехнулся.

— Спасибо, ваше высочество, за очень лестный вопрос.

— Ну, — сказал я резко, — не вижу ничего лестного.

— Вы не назвали меня лжецом, — ответил он невесело, — а сразу задали самый правильный вопрос.

— Тогда отвечай, — потребовал я.

— Мы воевали с бодарами, — ответил он хриплым голосом, лицо потемнело, а глаза сузились, — их было в десятки раз больше, мы дрались храбро, но потерпели поражение. В плен попали в основном раненые и оглушенные, среди них был и принц Роджер. Он уже был изранен, а бодары известны жестокими пытками, которым они подвергают вообще всех, кто попадает к ним в плен. Принц все рассказал бы… Но бодары не знали принца в лицо, и когда его начали искать среди пленных, я назвался его именем. Меня забрали в пыточный подвал.

Я тяжело вздохнул.

— Ты пошел на подвиг.

Он нервно дернул щекой.

— Не слишком уж… Они едва приковали меня к стене и начали накалять в огне крюки и щипцы, как наши полусоюзники уренги начали наступление и ворвались в крепость… В общем, меня освободили, но я не знал, как отнесутся к принцу уренги, вдруг да захотят его удержать у себя для обмена, и продолжал называть себя принцем…

— Разумно, — одобрил я. — А потом?

— Потом, — ответил он тоскливо, — я увел большой отряд, что доверился мне, как принцу, и мы вышли из той бессмысленной войны. Если бы я им открылся, они бы оставили меня, разбрелись, их бы переловили и перебили. Вот потому так и остался всюду принцем… Все время хотел раскрыться, но всегда что-то мешало.

Он умолк, я окинул взглядом лица воинов, смотрят сочувствующе, перевел взгляд на Боудеррию. На ее щеках еще полыхает румянец, очень красивое зрелище, все-таки у нее нежнейшая кожа, хотя под нею и тугие мышцы, однако красиво вырезанные ноздри перестали раздуваться в необузданном гневе, жестко сдерживаемом ее железной волей.

Она бросила на меня косой взгляд, но я скромно молчу, командир у нас она, ему, то есть ей, и решать, а я что, мимо еду, мое дело молчать в тряпочку.