Обманчивый рай - Дмитрий Ольшанский

местные лекари обходили наш дом стороной. Я смирилась со своей участью, однако отец с этим мириться не пожелал. Он разослал вестников во все концы полуострова, призывая лучших целителей и суля огромные деньги за мое спасение.

Феофано глядела в пустоту. Сейчас в ее памяти оживало прошлое, которое, судя по всему, ранило ее душу.

– Но деньги не потребовались, – продолжала она после слегка затянувшейся паузы. – Один лекарь, прибывший на зов отца, обещал вылечить мою болезнь, но при двух условиях.

– Что это за условия?

– Первое, – произнесла Феофано. – Я должна порвать со старым миром. С теми, кого я знала и любила…

Она посмотрела на меня, и голос ее заметно дрогнул.

– Второе, я должна была навсегда покинуть Патры и начать новую жизнь, вдали от родного дома.

– Неужели отец согласился на это? – не мог поверить я.

– У него не было иного выбора, – пожала плечами Феофано. – Либо расстаться на неопределенный срок, либо потерять меня навсегда.

Воцарившееся молчание было еще более тягостным.

– Ты хочешь знать, что было дальше? – осведомилась девушка.

Мне уже не хотелось, однако, переборов себя, я все-таки кивнул.

– Около года я провела в далеких краях, о которых ничего не могу тебе рассказать, так как мне было запрещено покидать башню, в которой я заперта вместе со своей служанкой и тем самым лекарем, что взялся исцелить меня. Днями и ночами он готовил мне различные снадобья, от которых начинались видения, а потом бросало то в холод, то в жар. Он окуривал комнату благовониями и травами, после которых ко мне приходили зловещие сны. Все это повторялось снова и снова. Так прошел месяц, за ним другой. Я и не заметила, как болезнь отступила, однако мое затворничество на этом не закончилось.

Феофано взглянула на меня умоляющими глазами.

– На этом все, Георгий! – сказала она. – Не спрашивай меня больше ни о чем. Умоляю!

Я видел страдания и муки, затаившиеся в глубине ее глаз, и хотя любопытство все еще терзало мою душу, я постарался направить его несколько в другое русло.

– Но ведь ты вернулась, – обратился я к ней. – Что произошло? Почему именно сейчас?

Этого вопроса Феофано явно ожидала.

– Я вернулась за тобой! – прошептала она, и глаза девушки при этих словах засияли, словно жемчужины. – Уедем вместе?

– Уехать? – предложение показалось мне безумным. – Но куда?

– Куда угодно! – Феофано прильнула ко мне всем телом. Почувствовав ее тепло, мое сердце бешено заколотилось. – У меня есть деньги. Я очень богата, Георгий! Уедем туда, где уже никто не найдет нас! Ты ведь тоже хочешь этого, я знаю!

Горячие слова Феофано ввели меня в смятение. Я был растерян.

– Это невозможно, – ответил я. – Как же моя семья, как же долг, который я выполняю перед страной? Я давал клятву василевсу…

Девушка отпрянула. Ее лицо вдруг стало суровым и жестким.

Теперь я увидел, что перенесенные за эти годы страдания не прошли для Феофано бесследно, и хотя она не утратила своей красоты, что-то в ней навсегда переменилось.

– Ах, василевс, – вздохнула Феофано, гневно глядя куда-то в сторону. – Ты по-прежнему верен ему. Но что дает тебе эта верность? Вспомни, ведь это именно он разрушил наше хрупкое счастье. Это он приказал тебе уехать из Патр и оставить меня одну перед лицом смерти.

– В том, что случилось, нет его вины, – глухо ответил я.

Феофано резко поднялась.

– Я и не желаю искать виноватых! – воскликнула она. – Я лишь хочу вернуть то, что потеряла. Тебя, любимый!

Она вдруг упала на колени и взяла мою руку.

– Уедем, Георгий, прошу! Мы снова будем счастливы!

Вероятно, часть моей души была готова навсегда остаться рядом с ней. С моей Феофано. Однако непреклонный разум охладил чувства и заставил взять себя в руки.

– Сейчас не время говорить об этом, – проронил я, вглядываясь в темные очи возлюбленной. – Война раздирает мою страну, города обращаются в пепел, а лучшие из ромеев погибают за свою землю. Я тоже должен исполнить свой долг.

Девушка бессильно опустила голову на сложенные руки.

– Ты совсем не изменился, Георгий, – покачала головой она. – Напрасно я надеялась.

Вновь поднявшись, Феофано медленно подошла к окну и долго глядела в освещаемую луной синеву ночного города, что расстилался у подножия горы Тайгет.

– Ты полагаешь, что я все та же наивная девчонка, которая верит пустым обещаниям и ежедневно выходит на берег в надежде увидеть парус твоего корабля? Но годы не проходят бесследно, Георгий. Особенно если эти годы наполнены безумным страхом.

Последние слова она произнесла затухающим голосом, словно для самой себя. Затем воцарилось молчание. Из открытых створок окна в комнату проникала ночная прохлада, издалека доносился лай собак и редкие фразы карауливших внизу солдат.

– Я возродилась к жизни, Георгий, но душа моя пуста, – обернулась ко мне Феофано. – И никакими покаяниями не искупить вины за то, что мне приходилось совершать.

– Возрождение и покаяние… – тихо произнес я, и взгляд мой упал на бронзовый медальон, который все это время лежал на столе, поблескивая в неровном мерцании свечей. Внезапная догадка озарила меня, и я, пораженный своим открытием, растерянно посмотрел на Феофано. – Так это была ты!

Девушка тоже взглянула на медальон и печально улыбнулась.

– «Многократно омой меня от беззакония моего и от греха моего очисти меня, ибо беззакония мои я сознаю и грех мой всегда предо мною»[21].

Она замолчала, а затем глубоко вздохнула и посмотрела на меня.

– Да, Георгий, – с вызовом произнесла Феофано. – Ты догадался верно. Псалом Давида написан словно обо мне, а лилии – древний символ перерождения.

Девушка сделала паузу, собираясь с силами, чтобы признаться в самом главном.

– Тот склад подожгла я, Георгий. И сделала еще очень много ужасных вещей.

Ее слова едва не лишили меня дара речи.

– Но зачем? – только и сумел выговорить я.

– Считай, что это плата за мое исцеление, – отозвалась Феофана, проводя рукой над пламенем свечи. – Моя жизнь в обмен на жизни других людей. Но теперь мой долг закрыт, а я свободна, Георгий.

Произнося мое имя, она устремила на меня умоляющий взор, словно заклиная простить все ее прошлые грехи. Я же испытующе глядел на женщину, которую по-прежнему любил, но которая вдруг стала для меня такой чужой и далекой.

– Этот медальон предназначался мне? – холодно поинтересовался я. – Для чего ты оставила его?

– Чтобы вернуться, – ответила девушка. – Он мне дорог. Точно так же, как и ты.

Я поднялся, взял со стола медальон и протянул его Феофано.

– Уходи, – коротко приказал я.

Девушка вздрогнула от моего резкого голоса. Она явно ожидала чего-то